Черное пламя - Вейнбаум Стенли - Страница 30

Атомная энергия поразила Тома Коннора. Моторы работали на воде, или, точнее, на водороде, и энергия была продуктом синтеза, а не дезинтеграции. Четыре атома водорода с весом 1.008 превращались в атом гелия с весом 4; куда-то исчезала разница — 0.032, — именно она была источником энергии. Вещество уничтожалось, и масса превращалась в энергию.

Здесь был полный набор атомных котлов. Освобождение энергии было процессом постепенным, так же, как у радия; однажды начавшийся процесс не мог остановиться. Ни рост температуры, ни давления не мог стать более медленным. Но водород постоянно превращался в гелий, с периодом полураспада в сто дней.

Ян Орм очень гордился фабрикой.

— Прекрасно, не так ли? — спросил он Коннора. — Типа «Омнифак», делает практически все. Их тысячи по всей стране. Практически каждый город автономен и находиться на самообеспечении. Нам нет нужды в ваших неуклюжих железных дорогах, для того, чтобы транспортировать топливо и руду.

— А какой вы используете металл?

— И металла не нужно, — ответил Орм. — Так же, как был каменный век, бронзовый век и железный век, а история назвала ваш век стальным, мы живем в веке алюминия. Алюминий есть везде; он является основой для всех глин и составляет восемь частей земной поверхности.

— Я знаю об этом, — согласился Коннор. — Но в наше время было слишком дорого производить его из глины.

— Ну, ведь сейчас энергия ничего не стоит. Вода бесплатна. — Неожиданно его лицо потемнело. — Если бы мы только могли контролировать количество энергии. Энергия идет всегда лишь в постоянном количестве — полупериод в триста дней. Если бы мы могли построить ракеты — подобные Треугольникам Урбсов. Натуральный процесс дает слишком мало энергии, чтобы поднять свой собственный вес. Энергия от фунта воды выходит слишком постепенно, и ее недостаточно, чтобы поднять массу в один фунт. Урбсы знают, как увеличить выход, сделать возможным отдать половину энергии, получаемой в сто дней, за десять дней.

— А если вы сможете построить ракеты?

— Тогда, — сказал Орм, помрачнев еще больше, — тогда мы… — Он внезапно замолчал. — Мы можем взорвать их, — сказал он измененным голосом.

— Мы можем заставить энергию вырваться мгновенно, в одном чудовищном взрыве, но это не применимо для ракет.

— Почему не использовать сжигающую камеру и не взорвать, скажем, грамм воды одновременно? — спросил Коннор. — Последовательная серия небольших взрывов должна быть столь же эффективна, как и один мощный взрыв.

— Мой отец пытался, — мрачно сказал Ян Орм. — Он похоронен на берегу реки.

Позднее, Коннор спросил Эвани, почему Яну так важно создать ракеты на атомном топливе. Девушка резко повернулась и серьезно посмотрела на него, но не ответила прямо.

— Бессмертные хранят секрет Треугольников, — все, что она ответила, — это военная тайна.

— А что он будет делать с ракетами?

Она покачала головой.

— Вероятно, ничего.

— Эвани, — сказал он раздраженно. — Мне не нравится, что вы не доверяете мне. Из того, что ты рассказала, я знаю, что вы находитесь в оппозиции правительству. Хорошо, я помогу тебе, если смогу, но я не смогу ничего сделать, если ты будешь продолжать держать меня в неведении.

Девушка молчала.

— И еще одно, — продолжал Коннор. — Это бессмертие. Я слышал от кое-кого, что результаты неудач до сих пор живут в этом мире? Почему, Эвани?

На щеках и шее девушки появились багровые пятна.

— Дьявол, что я такого сказал? — воскликнул он. — Эвани, клянусь, я не хотел обидеть тебя, честное слово!

— Не надо, — пробормотала она и снова погрузилась в молчание.

Он тоже был обеспокоен, потому что видел, что обидел ее. Он знал, что обязан ей своей жизнью — ее лечению и гостеприимству. Его беспокоило то, что он не знал, каким образом вернуть свой долг. Он сомневался в своих возможностях инженера, в этом мире странных устройств.

— В Урбс, — сказала Эвани, — ты ценился бы на вес радия, в качестве источника древних знаний. Слишком многое было потеряно и навсегда. Часто у нас есть просто имена великих людей, и ни одного следа их работ. Один из этих людей — Эйнштейн. Другой, по имени де Ситтер. Люди знают, что они были гениями науки, даже в вашей богатой гениями эпохе. Но их работы утеряны.

— Боюсь, что они так и останутся утерянными, — сказал Коннор сокрушенно. — Эйнштейн и де Ситтер были моими современниками, но я не понимал их теорий. Все что я знаю, это то, что они работали с пространством и временем и предположительным искривлением пространства — это называлось Релятивистской теорией.

— Но именно это им и нужно в Урбс! — воскликнула Эвани, сверкнув глазами. — Это все, что им необходимо. А подумай, чтобы ты мог рассказать им о древней литературе! У нас нет таких художников или писателей, которые были у вас, пока еще. Пьесы, человека по имени Шекспир, самые популярные во всех телевизионных программах. Я всегда смотрю их.

Она с завистью посмотрела на него.

— Он тоже был твоим современником? И ты знал философа по имени Аристотель?

Коннор рассмеялся.

— С одним я разминулся на триста лет, с другим — на две с половиной тысячи, — сказал он.

— Прости, — сказала девушка, покраснев. — Я не слишком хорошо разбираюсь в истории.

Он тепло улыбнулся.

— Если бы я знал, что я могу принести какую-то пользу, если бы был уверен, что чем-то могу отплатить за все беспокойство, которое я причинил, я немедленно отправился бы в Урбс и вскоре вернулся бы. Я хотел бы отплатить тебе.

— Заплатить? — спросила она удивленно. — Мы не используем денег, разве что для платы налогов.

— Налогов?

— Да. Урбских налогов. Они приходят брать налоги. Налоги должны выплачиваться деньгами. — Она гневно воскликнула. — Я ненавижу Урбс и все, что они сделали! Я ненавижу их!

— Неужели налоги настолько велики?

— Велики? — повторила она. — Любые налоги велики! Это разница во взглядах, вот и все! Так долго, пока правительство имеет право брать налоги, существует несправедливость. А как насчет других прав, которые узурпировал Повелитель?

Она замолчала, позволяя возмущению несколько остыть.