Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 41

Дверь распахнулась, и появился мускулистый татарин в кожаной безрукавке, надетой на голое тело. Его бритая голова блестела в свете факела, который держал стоявший за ним стражник.

— Этот? — Бритоголовый хлопнул себя ладонями по толстым ляжкам, обтянутым грубыми суконными шароварами.

— Да, забирай. — Стражник зевнул.

— Мозгляк, кожа да кости. — Бритоголовый презрительно сплюнул, еще раз оглядел узника и засмеялся: — Работы на час, долго не протянет!

— Меньше мучиться. — Ивко поднялся и вышел из каземата. Вот и все. Палач не заставил себя долго ждать. Прощай, последний неласковый приют.

Стражник подтолкнул серба в спину, понукая быстрее переставлять ноги. После сырости каменного мешка во дворе показалось очень жарко, даже душно. Ярко сияло в чистом голубом небе солнце, порывами налетал ветерок, донося шум улиц, протянувшихся за стенами ограды. Оглядевшись, серб понял, что одной из стен служит тыльная часть известного всем окрестным жителям дома Азис-мурзы.

Бритоголовый привел узника в дальний конец двора к низкому, сложенному из дикого камня строению и ударом ноги распахнул тяжелую кованую решетку, заменявшую дверь.

— Спускайся. — Он показал на круто уходящие вниз щербатые каменные ступени.

Внизу, в багровом полумраке, возился у горящего горна еще один татарин — такой же мускулистый и бритоголовый, в длинном кожаном фартуке. Ловко развернув узника, палачи сноровисто связали ему руки. Над головой серб увидел толстую балку, к которой были подвешены ремни, цепи, покрытые ржавым налетом крючья и деревянные колоды с дырками разной величины. В горне калились клеши с длинными ручками и железные прутья с загнутыми концами. В углу стояла низкая широкая скамья с привязанными к ней сыромятными ремнями.

— Выбираешь, с чего начать? — засмеялся первый палач — Не переживай, все будет твое!

— Дух здесь тяжелый, — доверительно пожаловался второй палач — Поэтому и решетка вместо двери.

Он зачерпнул из бочки воды, плеснул себе на шею и растер огромной ладонью, крякая от удовольствия. Но тут же настороженно прислушался и шепнул

— Идет!

Придерживаясь рукой за стенки, в пыточную спустился Азис-мурза. Палачи притащили деревянное кресло, и начальник ханской стражи уселся, положив на колени саблю.

— Как твое имя! — задал он первый вопрос

— Ивко, — не стал скрывать серб.

— Ты приказчик греческого купца Спиридона и живешь в его доме?

— Да, я один из его приказчиков.

— Где сейчас твой хозяин?

— Уехал по делам, — пожал плечами Ивко — Торговля.

— Куда уехал? — Мурза спрашивал ровным голосом, не спуская глаз с лица узника — В Стамбул, к туркам?

— Может быть, завернет и туда, — согласился серб — А может быть, и нет. Все зависит от того, как пойдут дела.

— Подтяните его, — все тем же ровным голосом приказал Азис.

Подскочили палачи, зацепили веревку на запястьях Ивко за крюк и подвесили узника. Под тяжестью собственного тела руки у серба вывернулись из суставов, и он закричал от боли.

— Опустите, — махнул рукой мурза, и палачи опустили Ивко на пол.

Отцепив крюк, они развязали ему руки и быстро вправили суставы. Боль немного утихла, но руки тут же опять связали — уже спереди.

— Попробовал? — усмехнулся Азис. — Будешь крутить хвостом, как худая кобыла, тебя подвесят за большой палец ноги и будут бить кнутом, пока не вернется память. Спиридон уплыл в Стамбул?

— Я сказал, — серб поморщился от боли, — все зависит от того, как пойдут дела. Он собирался в Кафу, потом к грекам, а поплывет ли в Турцию, я не знаю.

Мурза побарабанил пальцами по ножнам сабли, словно раздумывал о чем-то, потом вздохнул:

— Ты не хочешь быть откровенным, Ивко. Здесь до тебя побывало множество упрямцев, но всем им развязали языки. Развяжут и тебе.

— Мне нечего скрывать.

— Лжешь, — с притворным сожалением покачал головой Азис. — Скажи, сколько дней прятались у вас в подвале урус-шайтаны? Кто встречал их лодку на берегу моря? Кто дал им лошадей? Как ты или твой хозяин поддерживаете связь с Паршиным в Азове? Через кого?

Опустив голову, серб молчал. Он решил, что больше не скажет ни слова.

— Мне надо узнать это, и я узнаю, — откинулся на спинку кресла мурза. — Мы только начали разговор. У меня множество вопросов, на которые ты ответишь, христианская собака! Давайте!

Он махнул рукой палачам. Они подхватили Ивко, опять зацепили крюк за веревку. Рывок — и серб повис, подтянутый к балке. Первый бритоголовый ухватил его за нижнюю челюсть, заставил открыть рот и воткнул в него деревянную воронку. Второй палач подал ему большой ковш, обхватил ноги узника и зажал их.

Рот Ивко наполнила вонючая, жутко соленая, отдающая гнилью, горькая жидкость. Как огнем обжигая горло, она потекла по пищеводу, наполняя желудок, сразу же отозвавшийся приступом режущей боли. Он хотел дернуться, выплюнуть эту гадость, но палачи знали свое дело.

— Попей, попей, — засмеялся Азис — Это рапа! Вода из Гнилого залива. Она разожжет костер у тебя внутри, разъест солью твой живот, превратит кишки в решето. А я не дам тебе чистой воды, пока не заговоришь. И не такие сдавались перед могуществом рапы!

Палачи угодливо засмеялись. Серб чувствовал, как раздувается его живот, казалось, готовый лопнуть от переполнившего его «напитка шайтана» — так татары называли рапу. Влив в узника весь ковш, бритоголовый в кожаном жилете вытащил воронку у него изо рта и заискивающе поклонился мурзе:

— Высокородный! Не прикажешь ли сделать ему кааб-суфтан?

Ивко смог только скрипнуть зубами. Кааб-суфтан — это подрезание пяток Потом в раны насыпают соль с рубленым конским волосом, чтобы еще больше усилить муки.

— Знаешь, что это? — Азис взял из рук палача небольшой кривой нож-дехре, которым подрезали пятки, и показал его сербу. — Здесь умеют много такого, о чем ты даже не догадываешься. Еще до заката я услышу твои мольбы о смерти, которая будет тебе казаться райским блаженством по сравнению с пыткой.

Палач в фартуке подошел к сербу и слегка похлопал его по надувшемуся животу. И тут же по подбородку узника потекла вонючая жижа.

— Полон, как бурдюк, — засмеялся второй бритоголовый.

Он взял длинный кнут, размахнулся и с оттяжкой хлестнул Ивко по ребрам. От удара рубаха серба лопнула, обнажив вспухшую на теле темно-багровую полосу.

— Это задаток, — бледно улыбнулся мурза — Думай, упрямец, думай! Неужели стоит окончить жизнь в страшных мучениях? Добавь!

Палач снова взмахнул кнутом, и еще один рубец вспух на ребрах серба. Узник корчился от боли, выплевывая вместо крика сгустки горько-соленой жижи.

— Тебя еще не бьют, а только пугают, — продолжал Азис. — Хороший удар ломает ребра и рассекает кожу до костей. Хочешь попробовать?

Неожиданно на лестнице послышались неуверенные шаги и легкое покашливание. В подвал спустился слуга мурзы. Подслеповато щурясь после яркого света, старик подошел к хозяину и, поклонившись, начал что-то шептать ему на ухо. Брови Азиса удивленно поползли вверх, а лицо приобрело кислое выражение:

— Где он?

— Наверху, — ответил слуга.

— Пусть пока повисит, — поднявшись, распорядился начальник стражи — Я скоро вернусь.

Он вышел вместе со слугой. Палачи равнодушно сдвинули серба ближе к широкому колпаку дымохода над горном с тлеющими углями, а сами уселись на пол и поставили перед собой блюдо с рыбой и овощами. Радуясь перерыву, они стали быстро и жадно есть, не обращая внимания на узника.

Услышав неясные голоса, Ивко подумал, что потихоньку сходит с ума от пыток. Кто тут может разговаривать? Бритоголовые чавкают, как животные, сам он не может издать ни звука, а больше в подвале никого нет. Не слетели же ангелы с неба, чтобы облегчить его страдания? Но голоса не умолкали. Где-то разговаривали двое мужчин, и узник, пытаясь понять, откуда доносятся голоса, повернул голову к дымоходу. Ну да, конечно, он пока еще в здравом уме: ясно можно различить голос мурзы, говорившего с кем-то на повышенных тонах. Ему отвечали на татарском, но с явным турецким акцентом. Наверное, Азис и его собеседник остановились рядом с трубой, выходившей на плоскую крышу пыточной, и дымоход превратился й слуховое отверстие.