Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 36

Ивко решил больше не медлить: ударами плети заставил лошадей рвануть вперед, а сам на полном скаку спрыгнул с седла и метнулся в темноту леса. Опасаясь выдать себя треском сучьев под ногами, лег на землю и быстро пополз, обдирая руки о колючую траву и мелкие камни. Он решил убраться подальше от тропы, чтобы переждать, пока погоня пролетит мимо. Наткнувшись на высокое толстое дерево, серб вскочил, обхватил ствол и начал карабкаться наверх, цепляясь ногтями за трещины коры и упираясь носками сапог в наросты. Вскоре попалась первая крепкая ветка, и он ухватился за нее руками. Дело пошло значительно легче. Через несколько минут Ивко уже сидел верхом на толстом суку, спрятавшись среди густой листвы.

Едва затих топот копыт отпущенных им на произвол судьбы лошадей, как тут же по тропе пронеслась погоня. Волной прокатились лязг оружия, сердитые выкрики, щелканье плетей и бряцание сбруи. Выглянувшая луна осветила пеструю толпу татар, мчавшихся через лес. Еще несколько минут, и все стихло.

Немного выждав, — вдруг появится отставший всадник или погоня завернет обратно, — Ивко слез с дерева и начал пробираться через чащобу, намереваясь выйти к проселочной дороге с другой стороны леса. Оттуда уже рукой подать до усадьбы Спиридона: нужно успеть вернуться, пока не рассветет, тенью проскользнуть в калитку задних ворот, шмыгнуть мышью через двор и подняться к себе. Вычистить одежду, вымыть грязные сапоги и хоть ненадолго лечь вздремнуть. А утром как ни в чем не бывало заняться обычными делами. И пусть потом кто-нибудь попробует сказать, что его в эту тревожную ночь не было дома.

Как, украли мурзу Иляса? Какое страшное несчастье! Алтын-карга так мудр и справедлив, все соседи молились за его здоровье и благоденствие. Какие нечестивцы осмелились посягнуть на уважаемого и заслуженного человека?..

Серб хитро усмехнулся и хотел продолжить путь, но, услышав шум, остановился: татары возвращались! Похоже, они быстро настигли табун и теперь гонят его к ручью, крикливо переговариваясь и не скрывая досады: им были нужны ускользнувшие из западни люди, а не лошади!

Хорошо бы узнать, о чем говорят татары, но расстояние и топот копыт мешают разобрать слова. Впрочем, и так, ясно: нужно торопиться. Казаки наверняка уже уплыли, пропавших лошадей не вернуть, погоня потеряла драгоценное время, но зато будет теперь рыскать по округе, отыскивая, куда подевались всадники. Сейчас ордынцы начнут окружать лес, чтобы не дать никому выбраться из него, и если замешкаешься, как раз угадаешь встретить татарские заставы на опушке. Пора исчезать, пока не захлопнулась мышеловка.

Ивко припустился бежать, не обращая внимания на треск сучьев под ногами и хлеставшие по лицу ветви. Только бы не сбиться с направления и не угодить в темноте в глубокую яму. Спотыкаясь о камни и вылезшие из земли корни, серб ломился через кусты, падал, вскакивал на ноги и снова бежал.

На опушке он остановился и прислушался, пытаясь уловить посторонний шум, выдающий близкое присутствие людей. Но, на его счастье, вокруг было тихо. Тогда Ивко осторожно раздвинул ветви и до рези в глазах всмотрелся в сумрак: не притаился ли кто неподалеку? Убедившись, что он здесь один, серб выскочил на проселок и побежал к садам. Там он, наконец, будет в безопасности…

Когда Ивко добрался до усадьбы Спиридона, небо на востоке, уже отливало перламутром, возвещая о скором наступлении рассвета. Звезды заметно померкли и теперь казались уже не такими близкими, как в середине ночи. Луна давно спряталась, и временами приходилось пробираться чуть ли не на ощупь. Но дорога была хорошо знакомой, а дом совсем рядом, поэтому серб уверенно шагал, надеясь незамеченным проскользнуть в калитку задних ворот. Теперь Ивко повеселел: не хотелось заранее радоваться, но все же — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить удачу — он опять сумел уйти целым и невредимым. Теперь, до возвращения хозяина, нужно вести себя тихо: принимать и отправлять товар, ездить на пристань, заниматься домашними делами и постараться как можно реже высовывать нос за ворота. А с первым же кораблем, уходящим в Турцию, передать Спиридону известие о случившемся за время его отсутствия.

Ещё стоит поразмыслить, почему татары так быстро бросились в погоню? О готовящемся похищении знали всего несколько человек: Спиридон и Куприян вне подозрений. Прятавшиеся в подвале казаки не разговаривали ни с кем, кроме самого Ивко. Мало того, они почти все время оставались в подполе, а если и выходили, то вместе с сербом. И с ним же возвращались. За исключением поездки на арбе, русские покидали подвал лишь ночью. Даже съестные припасы были приготовлены заранее.

Конечно, все можно объяснить случайным стечением обстоятельств. Если ордынцы заранее знали о готовящемся похищении, они постарались бы его не допустить. Кто им мешал напасть на дом Спиридона и взять казаков в подвале или устроить засаду в имении Алтын-карги? И все же мысль о том, что люди Азис-мурзы не зря в последнее время шастали по округе, не давала покоя…

Вот и дом купца. Ивко прокрался вдоль стены, подошел к задним воротам и прислушался. До сих пор ему везло: никто не встретился на дороге — сейчас тем более не хотелось по-пасться кому-нибудь на глаза. Если он сам бродит по ночам, то почему не могут бродить другие? Но вокруг царила сонная тишина. Нигде ни огонька, пригород мирно почивал, погруженный в сладкий предутренний сон. Скоро блеснут первые лучи солнца, гнусавыми голосами завопят муэдзины, призывая правоверных на молитву, начнется новый день, полный трудов и забот.

Успокоившись, серб вытащил ключ от калитки и открыл ее. Шагнул через порог, успел краем глаза уловить сбоку какую-то неясную тень, хотел выхватить кинжал, но страшный удар обрушился ему на голову и в один миг погасил сознание, бросив в душную немую темноту…

— Пришел, собака! — Над бесчувственным Ивко склонился стражник, сжимая в руках обтянутую войлоком толстую палку.

— Жив? — С другой стороны подошел второй стражник, опустился на колени и приложил ухо к груди серба. — Кажется, дышит.

— Не копайся, — поторопил его первый, вытаскивая из-за пояса Ивко пистолеты и кинжал. — Вовремя я его, не успел выстрелить. Берись!

Он засунул за свой кушак оружие серба и подхватил его за ноги. Второй стражник взял Ивко за руки и помог взвалить на арбу.

— Я не зря вызвался караулить у задних ворот, — связывая пленника, похвалил себя первый стражник. — Теперь мы получим награду, а тем, кто караулил со стороны улицы, ничего не достанется…

Тимофей с трудом поднял тяжелые, словно налитые свинцом веки. Перед глазами расплывались неясные пятна, как будто мир застилали горькие слезы. Но вот одно из темных пятен зашевелилось, выросло, и в лицо неожиданно ударила струя холодной воды. Отфыркиваясь и мотая головой, казак слизнул с разбитых губ соленые капли: наверно, он в море, поэтому все плывет и качается? Что-то мешается во рту: жесткое, с острыми краями, царапающими язык? Выплюнуть? И почему нет сил пошевелиться, что с ним, отчего не удается встать?

Он вновь осторожно приоткрыл глаза, моргнул, и неясные пятна понемногу начали приобретать очертания стоявших вокруг татар. Руки ощутили узлы стягивающей их веревки, а колеблющийся в голове туман стал рассеиваться, нехотя возвращая память.

— Принести еще? — спросил низкорослый ордынец с кожаным ведром в руках. — Море большое, не жалко — Он хрипло рассмеялся, показав острые белые зубы, и выплеснул остатки воды на грудь Тимофея.

— Не надо, — остановил его богато одетый молодой татарин с длинными черными усами на бледном красивом лице. — Он очнулся. Огня!

Головин уперся связанными ногами в землю и попробовал приподняться. Тут же чьи-то руки подхватили его за плечи и помогли сесть, привалив спиной к большому камню. Тихо потрескивали зажженные по приказу черноусого факелы, далеко внизу, под обрывом, шумело невидимое в ночной темноте море, неустанно вылизывая берег соленым языком волн.

Тупо болела голова. Впивались в тело узлы веревок, противно ныло правое плечо, как будто в нем завелся червяк и прогрызал ходы в живой плоти, стремясь добраться до костей. Но Тимофей уже вспомнил все, что с ним случилось, и ужаснулся тому, что ждет впереди; лучше было бы сразу проглотить знак тайного братства, а потом перерезать себе горло саблей, чем попасть в плен.