Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 13

Наконец прибыли в большой аул, и Буга отдал пленницу в руки старух, поджидавших его у ворот дома. Анастасию повели в баню, содрали покрытую пылью одежду, вымыли, выбрили все волосы на теле, заплели косу и накинули на плечи старый халат. К ногам бросили стоптанные туфли без каблуков. Привели в каморку и поставили перед девушкой чашку с остро пахнувшей похлебкой.

— Ешь! — приказала одна из старух.

Настя отвернулась, молча глядя в стену, покрытую сеткой мелких трещин. Убежать бы, да как? Дом теперь далеко, за Диким полем, а здесь вокруг чужие, враждебные люди иной веры.

О чем-то тихо посовещавшись, старухи вышли. Осталась одна из них. Подойдя ближе, она присела рядом с девушкой и тихо сказала:

— Ешь! Нельзя надежда терять! Тоска будет, плоха будет. Ешь! Не ты первый здесь. Слабый будешь, умирать будешь. Жить надо!

— Зачем? Зачем жить? — простонала полонянка.

— Э-з, Аллах милостив, — прошамкала старуха, мешая русские и татарские слова, забормотала: — Кто знает, что записано в Книге Судеб? Ты молодая, красивая. И гяурки принимают истинную веру, становятся матерями султанов, повелителей мира, живут в ханском гареме. И выкупают, бывает, полон. И шайтан-урусы отбивают. Все бывает!

Как ни странно, ее бормотание подействовало на Анастасию успокаивающе, и девушка взяла чашку, припала к ней губами. Наблюдавшая за ней старуха удовлетворенно усмехнулась: сколько она уже видела таких! Главное — отвлечь, не дать уйти в себя, отвести мысли о смерти. Завтра девку продадут, она должна быть до того часа живой и здоровой, а потом все в руке Аллаха. Дальнейшее старуху уже не интересовало: важно дождаться утра.

Свернувшись клубочком на коврике, Настя незаметно задремала. Во сне она видела себя счастливой и свободной, но, пробудившись, вновь очутилась в темной каморке с маленьким узким окном. У дверей, как нахохлившаяся птица, сидела закутанная в темное старуха. Послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и появился пожилой татарин.

— Пошли, — приказал он.

Старуха поднялась, схватила Анастасию за руку и потащила во двор. Там в тени деревьев был расстелен ковер, на котором, поджав ноги, сидел Буга. Напротив него устроились двое: лысый татарин в желто-зеленом полосатом халате и седобородый толстяк в чалме. Поставив пленницу перед ними, старуха отступила на шаг и молча застыла, ожидая приказаний.

— Вот, смотрите, — показал на девушку Буга. — Девка редкой красоты. Сильная, здоровая. За такой товар я прошу совсем не дорого, Аллах свидетель. Хотела бежать, едва поймали. Муса из моей сотни побежал коня поглядеть [5], так она его зарубила топором и ускакала в степь. Смотрите, смотрите, уважаемый Кесе-сермед и Хассим бен-Нафи!

Буга льстиво улыбнулся сначала лысому татарину, потом обернулся к седобородому толстяку, важно сложившему руки на животе.

— Якши, якши, — согласно кивнул лысый Кесе. — Но ты хочешь много, слишком много. Пусть снимет халат, мы посмотрим, не кривой ли у нее бок? И не хочешь ли ты подсунуть нам хромую?

— Я? — возмущенно поднял руки Буга. — Сними халат!

Анастасия, понимавшая татарский, рванулась, но ей вывернули руки, а старуха привычно сдернула с пленницы одежду, обнажив девичье тело.

— Смотрите! — кипятился Буга. — Какая высокая грудь, какая нежная кожа, белая, как молоко! Глаза словно море, ресницы похожи на стрелы камыша. Бедра зовут к неге любви…

— А ты, оказывается, поэт, — ехидно засмеялся седобородый Хассим. — Дивное красноречие! Пусть ее оденут, не то простудится и заболеет. Я и так вижу: хороший товар.

Улыбаясь, он достал из-за пояса шелковый мешочек и начал слегка подбрасывать его на ладони, звеня золотом. Казалось, глаза Буги стали совсем косые, он пытался смотреть сразу и на золото в руках бен-Нафи, и на лысого Кесе: кто из них даст больше за русскую? Нет слов, девка очень хороша, он с удовольствием оставил бы ее себе, но… вдруг мурза узнает об утаенной добыче? Донести теперь некому, завистник погиб при набеге на второй городок. Конечно, пришлось немного помочь ему отправиться в рай, зато на душе стало спокойнее и ни с кем не нужно делиться. Но мурза, мурза! Нет, продать, скорее продать русскую! Получить деньги и молчать, забыть обо всем.

— Много, слишком много, — ворчал Кесе. — Сбавь цену, и я возьму ее! — Сняв расшитую ярким зеленым шелком шапочку, он задумчиво почесал загорелую лысину и предложил: — Скинь четвертую часть. Больше тебе никто не даст.

— Ошибаешься, — вкрадчиво заметил Хассим. — Больше даст мудрый Сеид. Он тонкий ценитель северных женщин и торгует рабами по всему побережью.

— Но его здесь нет, — парировал Кесе-сермед. — А Буге нужны деньги, и у него ревнивые жены.

— Это мое дело, — насупился сотник.

— Конечно, конечно, — тут же подхватил бен-Нафи, продолжая звенеть золотом. — Ты невежлив, Кесе! Умные волосы покинули твою голову, оставив только кость, обтянутую кожей.

— Я ухожу, — обиженно заявил лысый и встал с ковра. — Незачем было звать меня, если сговорились за моей спиной. Торгуйтесь! Но смотрите, чтобы русская девка и вам не раскроила черепа топором.

Не прощаясь, он пересек двор и хлопнул калиткой. Проводив его взглядом, толстяк бросил на колени Буге мешочек с золотом:

— На, здесь цена девки!

Сотник быстро раскрыл мешочек и высыпал монеты на ладонь. Пересчитав их, он возмущенно воскликнул:

— Но тут столько, сколько предложил Кесе!

— А что ты хотел? — лукаво усмехнулся Хассим. — Кесе упрям и не вернется. Сеида нет. Остался только я. Зато золото у тебя в руках. Ведь мы оба понимаем, что это не твоя добыча.

— Я сам схватил ее за косу. — Буга бросил на работорговца быстрый взгляд, но тут же отвел глаза и буркнул: — Хорошо, забирай.

— Будь спокоен. — Толстяк пухлой рукой коснулся плеча сотника. — Она будет там, где ее никто не увидит.

Анастасию вывели за ворота и посадили в повозку торговца живым товаром. Хассим хлестнул лошадь и неожиданно спросил на русском языке:

— Сколько тебе лет? Как зовут?

Девушка молчала, глотая жгучие слезы обиды, стыда и унижения. Ее продали, как скот, и неизвестно, что ждет впереди.

— Сейчас мы поедем к хорошему человеку, — как ни в чем не бывало, спокойно продолжал толстяк. — Он носит на шлеме перья серого кречета. Ты знаешь, что это значит? Такие перья носят только потомки рода Чингиза! Иляс-мурза мудр и справедлив, у него русская жена, и тебе будет хорошо в его доме. — Обернувшись, он посмотрел на Анастасию грустными черными глазами и, не дождавшись ответа, сказал: — Жизнь сложная, долгая… У меня тоже есть дети, и они хотят есть. Мы будем ехать два дня. Постарайся не делать глупостей, здесь некуда бежать, а ваш Бог не прощает греха самоубийства…

Через три дня запыленная повозка бен-Нафи вкатилась в ворота большого дома, окруженного роскошным садом. Вдали на горизонте виднелись горы. С другой стороны поднимались к небу высокие тонкие минареты над куполами мечетей: дом-дворец стоял на окраине большого, шумного города. Утомленная дорогой Анастасия увидела длинное двухэтажное здание из камня с деревянными решетками на окнах и плоской крышей. Во двор высыпала пестро одетая челядь. Толстяку помогли слезть с повозки, а две старухи в темных одеяниях подхватили девушку под руки и потащили в пристройку — мрачное, низкое строение с узкими, забранными железными решетками, окошечками. Внутри царил полумрак, на каменном полу лежал слой соломы. У стены стояло несколько грубых скамеек.

Усадив на одну из них Анастасию, старухи встали по бокам, застыв в мрачном молчании. Привалившись спиной к стене, девушка прикрыла глаза и подумала, что сейчас, наверное, толстый и обманчиво ласковый работорговец продаст ее неизвестному мурзе Илясу. Кто этот мурза — любитель славянских женщин, ищущий сладких утех в объятиях северянок? Или он в свою очередь перепродаст ее еще кому-нибудь? Или подарит хану, чтобы добиться его благорасположения? Стар Иляс или молод, хорош собой или урод, захочет ее оставить в своем гареме или продать — не имеет значения. Больше Анастасия не намеревалась быть вещью или бессловесным скотом. Рожденная свободной, она хотела свободной умереть.