Дальше живут драконы - Веденеев Василий Владимирович - Страница 8

Наконец, распрощались. С чувством облегчения Анашкин отправился в канцелярию – получать билеты и деньги на дорогу. Там же предстояла и другая приятная процедура – оформление перевода заработанных в зоне денег на книжку в Сбербанк по месту будущей прописки.

«Общаковой кассы» – подпольного банка осужденных, создаваемого в целях оказания помощи освобождающимся и поддержания заключенных, – в зоне не было: администрация твердо следила за тем, чтобы не возрождались старые воровские традиции. Поэтому деньги – это дело, на первое время хватит.

Но вот и эта процедура закончена. Сунув в карман документы, Ворона обвел глазами стены канцелярии, казенные портреты на стене, столы с бирками инвентарных номеров, стандартные металлические шкафы и усмехнулся – все, прощайте, отмучился Григорий Елизарович Анашкин. Теперь выйдет отсюда уже не гражданин, а товарищ Анашкин, имеющий право избирать и быть избранным, вновь располагающий собой по собственному усмотрению и вольный принимать любые решения в отношении своей будущности.

Выводил его к проходной отрядный – капитан Михалев, донельзя опротивевший Гришке за время отбывания срока. Но провожатых к свободе здесь не выбирают, и пусть капитан откроет ему заветные ворота в рай. Капитан шагал к проходной неспешно, поскрипывая разношенными сапогами, в которых ходил зимой и летом. Шагал, сохраняя на лице невозмутимое выражение, но, дойдя до первой внутренней двери проходной, обернулся:

– Все, Анашкин, прощаемся. Надеюсь, навсегда?

– Все, – согласился Григорий, – прощайте…

В душе он пожелал капитану того, о чем не мог сказать вслух, но душа требовала, и он мысленно высказал Михалеву все, что о нем думает. Хорошо еще, отрядный не экстрасенс, о каких пишут теперь в газетах. Правда, заметив какую-то тень, мелькнувшую в глазах Анашкина, капитан на мгновение задержал его руку в своей, и это мгновение показалось Вороне вечностью.

Последняя мелкая формальность – и открылась другая дверь. Прищурившись, как от яркого солнечного света, Анашкин шагнул за порог и остановился на крылечке перед тремя щербатыми ступеньками, не решаясь спуститься. Какой он будет, его первый шаг по вольной земле?..

Глава 3

Ужинали, как всегда вдвоем. Приняв поданную женой тарелку, Михаил Павлович благодарно кивнул и, не отрываясь от газеты, начал есть тушеное мясо. Лида положила себе и уселась напротив.

– Ты бы хоть дома поел спокойно, – попросила она.

– Да… – Котенев раздраженно отбросил газетный лист. – Пишут, пишут, когда в стране не хватает самых элементарных вещей!

Лида не ответила. Конечно, муж как всегда, прав – плохо в детских домах, плохо с продуктами, устанешь перечислять, с чем плохо или недостаточно хорошо… Но, честно говоря, мысли ее были заняты другим. Она видела, чувствовала, знала, что муж ее, утратив надежду иметь детей, замкнулся, перестал об этом говорить и постепенно отдалялся от нее. Прежних отношений не было. Была привычка и привычное раздражение. Тягостно… А еще сидит занозой другая боль – брат Виталий. Случившееся Лида считала трагическим стечением обстоятельств и не могла примириться с услышанным на суде – нет, ее брат – не такой!

Глядя, как Михаил размешивает в чашке сахар, Лида сказала:

– Вчера Виталик письмо прислал. – Сказала и напряглась, ожидая ответной реакции мужа.

– Что же он пишет? – иронично хмыкнул Котенев. – Дают ему, наконец, свидание? Поедешь? Только скажи заранее, я позвоню, закажу билеты.

– Нет, свидания ему по-прежнему не дают, – Лида почувствовала, что начинает заводиться: почему Михаил иронизирует? Он равнодушен к ее страданиям, равнодушен к несчастному Виталию. Какая жестокость! – Я столько раз тебя просила, умоляла. – Губы ее начали кривиться и дрожать, хотя она старалась сдерживаться, – Неужели ты не можешь ему помочь? Или не хочешь? Сейчас даже церковников пускают в тюрьмы, проявлять милосердие к несчастным…

– Ну, знаешь ли! – Муж вскочил и начал мерять кухню шагами. – Связаться с валютой?! зачем ему надо было добывать эти грязные бумажки, чтобы перепродать их такому же нечистоплотному проходимцу, только иной породы.

– Как ты можешь? – с ужасом глядя на него, Лида прижала кончики пальцев к вискам. – Миша!

– Что, Миша? – уперев кулаки в бока, остановился напротив нее муж. – Что? Он опозорил нас! С какими глазами я должен отправляться к солидным людям на поклон и просить за него, тем более сейчас, в наше-то время? Что я скажу? Что мой близкий родственник, брат моей жены в тюрьме?

– Миша, не говори со мной так, пожалуйста.

– Ага, не говори, – распалился Котенев. – Ты, наверное, плохо понимаешь, на что хочешь меня толкнуть? Я должен трепать свое честное имя, поставив его рядом с именем осужденного преступника?

– Не смей так говорить о моем брате! – тонко вскрикнула Лида. – Слышишь? Не смей! Он просто несчастный человек!

– Вот как? – издевательски поклонился Котенев, – бедненький, несчастненький…

Сунув руку за отворот пижамы, он начал массироватьлевую сторону груди, плаксиво сморщив полнощекое лицо. – Пойми, я не могу, – тихо сказал Михаил Павлович.

– Не могу поставить себя в ложное положение, понимаешь? У меня ответственный пост, я долго и тяжело работал, чтобы добиться положения в обществе, и теперь вдруг всем станет известно, что мой родственник – валютчик. Да об его художествах надо молчать в тряпочку. Я же не возражал против посылок? Хоть каждый день посылай, отправляй все: икру, кофе, сигареты, туалетную бумагу, наконец. Но просить, уволь!

– Миша, я готова на коленях умолять. Ты мне скажи только, кто сможет решить все, я сама…

– Прекрати, – зашипел Котенев, тяжело опускаясь на стул. – Запрещаю тебе говорить на эту тему. Могу я хотя бы дома иметь покой? Или мне превратить собственную кухню в филиал приемной Верховного суда? Хватит!

Он звонко хлопнул ладонью по столу и ушел. Лида услышала, как скрипнули дверцы платяного шкафа – Михаил одевался. Значит, опять будет пропадать где-то до утра? Боже, нет никаких сил больше это терпеть, но и остановить его нет сил.

Не сказав жене ни слова, Котенев оделся и вышел из квартиры. К чертям, надоело! Разрыв вполне назрел, и бесконечные скандалы, слезы, просьбы за братца-дурака, вляпавшегося в историю с валютой, только ускорят его. Михаил Павлович и без того пережил массу неприятностей с этим делом и не раз ругал себя последними словами, что хотя бы краем позволил Виталию заглянуть в собственные дела – стоило тому только открыть рот на следствии и… Обошлось, слава богу, сообразил, дубина, что лучше сидеть за меньшее…

Спустившись вниз, Михаил Павлович сел в машину, включил мотор, чтобы немного прогреть его, и закурил. Сейчас, наверное, супруга рыдает на кухне, уронив голову на стол. Нет, к черту! Он плавно тронул с места. Отъехав недалеко от дома, притормозил у телефона-автомата. Набрал знакомый номер. Долгие гудки, потом щелчок:

– Алло?

– Танечка? – ласково пропел Михаил Павлович. – Я сейчас буду, минут через двадцать…

Знакомство Котенева с Татьяной Васильевной Ставич состоялось совершенно случайно. Отправляясь на очередное совещание к смежникам, Михаил Павлович не предполагал, что в этот день в его личной жизни произойдут изменения, со временем преобретшие характер необратимых. Когда ему представили Татьяну Ставич – нового экономиста у смежников, – Михаил Павлович только скользнул по ее лицу равнодушно-приветливым взглядом и одарил молодую женщину дежурной улыбкой. И тут же забыл о ней, вежливо кивнув и отойдя для разговора с главным инженером.

Второй раз они встретились тоже по делу – Котенев приехал отстаивать интересы своего объединения. Директор пригласил для разговора главного инженера и начальника планового отдела, вместе с которым пришла Татьяна Васильевна. Сидя напротив нее за широким и длинным столом в директорском кабинете, Михаил Павлович получил возможность приглядеться к новому экономисту – высокая грудь, красивые глаза, умело наложенный грим. Неброская, но очень привлекательная, уютная и располагающая к себе женщина. Однако Котеневу хватило ума понять, что она не из тех, кто готов на недолгие, ни к чему не обязывающие связи. Она не станет благосклонно принимать подарки-откупы при расставании, одновременно подыскивая новый вариант. Нет, она явно не из таких, и надо ли затеваться, топтаться вокруг и распускать крылья? Слава богу, пятый десяток разменял, повидал кое-что в жизни.