Золото Кахамарки - Вассерман Якоб - Страница 10

Покачав головой, генерал отвечал почти сострадательным тоном:

— Несчастный, существует только один бог, и для тебя было бы лучше, если бы ты обратил к нему свои молитвы.

— Как можешь ты утверждать с такой уверенностью, что твой бог — настоящий и единственный бог? — спросил Инка со спокойным достоинством. — И как могу я в него поверить, когда он допускает, чтобы вы убивали невинных, — вы, вечно толкующие о его любви и милосердии?

Генерал промолчал и отошел от него.

23

За час до полуночи в мою комнату вошел рыцарь Гарсия де Херес и доложил мне, что в большом зале готовится нечто необычайное, и нам нужно быть начеку. Он сам толком не знал, что его побудило обратиться ко мне. Просто он растерялся или поддался чувству безотчетного страха; по крайней мере когда я приступил к нему с расспросами, он только и мог сказать, что Инка сидит в совершенном одиночестве за длинным столом, сидит, не шевелясь, посередине стола, за которым для кого-то приготовлены двадцать четыре свободных места.

Весь прошедший день я чувствовал недомогание и рано удалился на покой; несмотря на это, я встал, наскоро оделся и вышел.

На площади горели смоляные плошки; при их зловещем освещении наши люди воздвигали костер. Большая зала освещалась факелами, и там я, действительно, увидел, как и описывал Гарсия, что Инка сидит посередине большого стола в застывшей позе, а направо и налево от него поставлено по двенадцати золотых тарелок. Позади каждого из намеченных мест, так же как и за стулом самого Инки, стоят слуги, и все они держат в руках по блюду со всевозможными кушаньями; всего было двадцать пять слуг, они тоже застыли без движения, а позади них стояли в таком же оцепенении и так же безмолвно приближенные и молодые жены Атауальпы.

Это было зрелище, к которому я вовсе не был подготовлен. В сказках приходится читать, как по слову злого колдуна целое собрание людей в один миг превращается в камни, — вот о чем мне напомнила картина, представившаяся моим глазам; прибавьте к этому зловещий час и зловещее место. Мы с Гарсия в замешательстве смотрели друг на друга.

Тем временем Кристоваль де Перральта, начальник над городскими караулами, так же обративший внимание на загадочные приготовления пленного государя, отправился доложить генералу о том, что происходит в зале. Писарро в эту ночь пригласил к себе кое-кого из друзей на ужин, и Кристоваль застал их за вином в буйном веселье. Рассказ его был встречен грубыми шутками, но затем генерал, бдительность которого была неусыпна, сказал, что нужно будет сходить туда и взглянуть, что значит это зрелище. Генерал вышел, а за ним пошли оба его брата, дон Альмагро, дон Рикельме, де ла Торре, Алонсо де Молина и Кристоваль де Перральта. На другой стороне площади почти одновременно показался патер Вальверде, — он медленно выступал, читая свой молитвенник, и все время, пока происходили последующие события, он стоял как немой страж, как изваяние между костром и ступенями колоннады.

24

Рыцари, к которым присоединились и мы с Гарсия, теснились на одном конце зала; я думаю, даже и отважнейшие из них оробели, когда увидели окаменевшие фигуры перуанцев. Вдруг веки Атауальпы поднялись: по-видимому, он тут только заметил нас. Взгляд его сверкнул, как огненный луч; я принужден был отвести глаза в сторону, и мой взор остановился на покрасневших мясистых ушах генерала, стоявшего прямо передо мной. Атауальпа поднялся, он был несказанно прекрасен со статной фигурой и гордым достоинством. Багровые отблески факелов пробегали по его смуглому лицу. В алой одежде, облекавшей его стройное тело, царь казался каким-то огненным призраком.

— Люди, скажите же мне, откуда вы пришли? — начал он тихо и задумчиво. — Где та земля, которую вы называете своей родиной? Скажите мне, какова она и как можете вы жить в этой стране — без солнца?

— Как так без солнца? — спросил Андрес де ла Торре с удивлением, — уж не воображаешь ли ты, что у нас господствует вечный мрак?

— Я принужден так думать, потому что вы объявили войну солнцу, — отвечал Атауальпа.

— Стало быть, ты и солнце — одно и то же? — вскричал с издевкой дон Альмагро.

— Да, уже много тысяч лет, — подтвердил Инка, — мои предки и я, с той самой поры, как маис растет в этой стране.

Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как на площади патер Вальверде бормотал молитвы.

— Мои предки придут, — таинственно проговорил затем Атауальпа, — они не обратились в прах, они придут и будут меня приветствовать.

Все смотрели на него в изумлении.

— Однако вы ничего мне не отвечаете, — продолжал он и оглядел всех. — Почему же вы молчите на мой вопрос? То же ли солнце светит у вас? Вы заблуждаетесь, у вас должно быть другое солнце. Как же не гневается оно, когда вы разрушаете драгоценности, созданные прилежным искусством ремесленников? Как же оно не затмевается, когда вы касаетесь жен, посвященных божеству? Что у вас за законы, что за обычаи? Есть ли у вас лица, которых нельзя касаться? Есть ли для вас что-нибудь неприкосновенное — у вас, чьи руки ни перед чем не опускаются и посягают на все?

Он протянул вперед руки с прижатыми к груди локтями, как две чаши, словно желая принять в них наш ответ. Но ответа не было.

Наступила такая бездыханная тишина, точно появилось привидение.

— Мне хотелось разгадать, что дает вам такое могущество, — продолжал он задумчиво с поникшей головой, — и думаю, что я разрешил эту загадку. Все дело в золоте. Золото дает вам смелость посягать на все вещи и все вещи присваивать себе. А захватывая вещи, вы в то же время разрушаете образ каждой вещи. Золото перерождает ваши души, золото — ваш бог, ваш спаситель, как вы его называете, и кто владеет куском золота, тот неуязвим, тот воображает, что владеет солнцем, потому что другого солнца он не знает. Теперь это мне совершенно ясно, и мне жаль вас, не знающих солнца.

Генерал гневно обернулся; дон Альмагро с угрозой поднял руку; ропот пробежал в толпе рыцарей. На площади патер Вальверде приказал солдатам, чтобы они начали разжигать костер. Тут произошло такое, что до конца моих дней не изгладится из моей души, — нечто таинственное и страшное.

25

Едва на востоке показался первый румянец зари, как мы увидели длинное шествие перуанцев, которое двигалось по шоссе в Кахамарку и приближалось к главной площади. Посреди шествия возвышались над толпой двадцать четыре неподвижные фигуры на таком же числе стульев и каждый из стульев, выкованных, как мы вскоре убедились, из золота, несли на плечах, как раньше трон Инки, восемь воинов. И каждая фигура была наряжена в драгоценнейшие одежды, и их было двенадцать мужчин и двенадцать женщин — все мертвые.

Они, предки Атауальпы, явились из гробниц, где одни из них покоились десятки лет, другие дольше — целые столетия.

Мужчины были украшены алой повязкой с бахромой и перьями коракенке, женщины были в белых с вышитыми звездами одеждах, окутывавших нижнюю часть тела от бедер.

Когда торжественная процессия, продвигаясь почти неслышно, подошла вплотную к трем ступеням дворца, люди, которые несли мертвецов, выступили вперед, вошли вместе с тронами в зал, приблизились к столу и опустили троны на предназначенные места — мужчин по правую руку от Инки, женщин — по левую.

На верхнем конце стола они установили огромное золотое солнце; сверкая в дрожащих отблесках факелов и плошек, а также в освещении начинавшего уже разгораться огромного костра, оно разливало смутный свет.

Тут Атауальпа начал брать с блюд яства, делая вид, что ест; каждой мумии тоже положили еду на золотую тарелку — и это также делалось для виду. В своих царских одеяниях с чуть наклоненными головами, с волосами цвета воронова крыла или серебристо-белыми — смотря по возрасту, в каком предки скончались, — трупы производили обманчивое впечатление живых людей, и это впечатление усиливалось благодаря резкому освещению разнообразных огней и розовой заре, все светлее разгоравшейся на востоке.