Женщина— апельсин - Васина Нина Степановна - Страница 47

— С ума можно сойти! Опять — система. А ты психологу не говорил этого, случайно?

— Нет, я ее сразу раскусил, она от меня ничего не добилась. У нее специальный стиль — ну, такая сексуальная неряха, вроде все теряет, роняет, пуговицу застегнуть забывает, когда вопросы показывает, наклоняется к тебе впритык. Значит, ты вроде как должен заторчать от нее, отвлечься и отвечать на подсознании, не думая. Она так и говорит: «Отвечайте не думая, с ходу, что первое пришло в голову». Как же, размечталась!

— Волков, тебе кто про систему сказал?

— Никто, это я сказал, еще в школе в сочинении написал. На тему: «Кем я хочу быть». Это ведь все равно, кем быть, помыкаешься-помыкаешься, понемногу найдешь, где больше нравится. Главное — как быть. А быть надо в системе. Система — она замкнутая, у кого чего отняли — отдали другому. Нет, не только материально. И чувства, и духовно. Как повезет. Найдешь свою нишу, разберешься.

— Я так тебя понимаю, что ты решил не просто в нише сидеть и наблюдать, а непосредственно участвовать в изъятиях и распределениях.

— Вроде того. — Волков неуверенно усмехнулся.

— А ты случайно не знаешь, что тут не очень удобно, ну, стреляют иногда, вдруг — не успеешь спрятаться?

— Это уж как повезет, — согласился Волков и вздохнул.

— Ну и помощник у меня! Умный, — Ева начала загибать пальцы, — приспособленный, знает то, чего я не знаю, избытком совести не страдает, похорон не любит. Тебе цены нет. Давай-ка для начала посмотрим, есть в этом отделе хоть что-то интересное, ну ты меня понимаешь, чтобы вписывалось в твою систему. Кстати, вот ты сегодня пенсионерку задержал. Она не предлагала сразу просто отдать тебе деньги и не возиться с протоколами, с судом?

— Конечно, предлагала. Я ж не дурак. Чего по мелочам прокалываться? Так никогда не дойдешь до главного!

— Сра-а-аботаемся! — закатила Ева глаза.

— А насчет интересного, есть дело, просто конфетка, — красивое, денежное и очень запутанное. Мне вот сегодня сказали, что у нас тоже есть антиквары.

— Встречаются.

— Нет, что получается. Продаются с аукциона разные ценности, они, антиквары, в одном зале не сидят, чтобы не загонять цену. Один покупает там, другой тут — потом пару раз в году собираются вместе и продают друг другу.

— Зачем это?

— Вот! Они ж не себе покупают, а богатеньким, на заказ! Ну, там какое дело. Звонишь ты, к примеру, антиквару и говоришь, что хочешь портсигар, принадлежащий Наполеону. Ну захотелось тебе, и все! Антиквар говорит — без проблем. У него портсигара нет и быть не может, но он сообщает своим, что ему нужно. Те говорят, что нужно им. Рассасываются по разным местам, у кого скупают, где на аукционах откупают. Потом собираются вместе, выставляют все свою добычу и играют в закрытый аукцион. Твой антиквар покупает твой портсигар или меняет на какой-нибудь горшок. К этой сумме прибавляет издержки плюс моральный ущерб, то бишь полученное им в процессе поиска удовольствие. И называет цену тебе.

— Скучно, — сказала Ева.

— Подожди, это только первый день, потом все так завертится, и публика тут совсем другая. Опять же шулеры-картежники, ты не кривись, я ж не про мелкоту всякую. Эти играют по-крупному, без казино всяких и налогов, естественно, суммы фантастические, у них свои авторитеты и специалисты.

— Помру со скуки.

— А толстые мальчики в красных пиджаках, когда на них налоговая уголовное дело заводит, становятся очень даже пугливыми и глупыми! А уголовные дела на налоговых боссов, это ж мечта! А умные дяди и тети финансовых пирамид!

— Все. Замолчи, похоже, я просплю здесь не один месяц.

— Ну, тогда тебе просто повезло, что я такой активный!

— Ты — просто погремушка.

— Что это такое — погремушка?

— Не знаю. Яркая такая, вроде красивая, а внутри — горох сушеный. Ты же должен быть принципиальным, правильным, с высшим образованием и спортивной подготовкой.

— Я очень принципиальный. Ты даже не представляешь, какой я принципиальный, только мои принципы — это жизнеспособность. Я сделал себя, я — лучший, почему же мне не сделать самому себе приличную жизнь, не причиняя вреда государству, которое не может мне эту жизнь обеспечить??

— А что тогда, по-твоему, делаю на этой работе я?

— Занимаешься романтикой и самокопанием, но тешишь себя надеждой, что искореняешь зло. А его нет, зла! Учись у Востока. Зло само по себе не существует, оно живет внутри добра. Вот так. А добро — внутри зла.

— Эти твои принципы… Ты их всем рассказываешь? — Ева словно проснулась и с интересом разглядывала Волкова.

— Нет. Только тем, кого выберу.

— Почему ты выбрал меня? Почему? — спросила Ева, поднимаясь со стула.

— А ты проблемная. Не в ладах с начальством и вообще… Ты отстреливаешь крутых мальчиков на допросах, как только им срок дадут. Ты их уже приговорила к смерти, а им — пять лет, восемь. Ты же тоже пытаешься определить себя, но не понимаешь, что рассудительный практицизм лучше романтического максимализма.

— Получается, что ты предлагаешь употребить мой романтизм на практике? Слушай, Волков, может, ты просто издеваешься?

— Пошли лучше в зал, выпустишь пар, а я покажу несколько приемов. Ты ведь меня за урода держишь, только и твоя красота вредит, потому что ты ее себе не делала, Бог тебе ее дал, а Бог часто бывает такой неразборчивый.