Женщина— апельсин - Васина Нина Степановна - Страница 12

— Я понимаю вашу озабоченность судьбами всех мужчин на свете, но как я должен реагировать на ваше заявление? Я же не могу уволить офицера только за то, что она девственница? — Гнатюк развел руками.

Далила, тяжело дыша, растерянно посмотрела на Гнатюка и прикусила пухлую губку.

— Да вы работайте, работайте, материал у вас, как я понимаю, богатый и интересный, а у меня, извините, дела! — Гнатюк встал из-за стола и открыл дверь, провожая Далилу. — Только имейте в виду, мне Ева очень нравится. Как специалист! — Гнатюк выставил указательный палец как раз перед открывшимся ртом Далилы и не дал ей сказать. — И я ее в обиду не дам.

А Ева Николаевна вернулась домой на рассвете. Не обнаружив под окнами знакомых машин, набрала горячую ванну, пела там песни и ела апельсин, а потом так сладко и крепко заснула, что утром почти десять минут не верила, что сегодня не выходной, пока не вспомнила, что надо ехать на любительскую студию.

Очень хотелось есть. Ева набрала номер телефона и сообщила об этом. Ей предложили на выбор блинчики с мясом, тушеную курицу с маринованными улитками, салат из креветок с перепелиными яйцами и желе из красной смородины. Ева сказала, что можно все и без хлеба. Она не спеша оделась, подкрасилась и через пятнадцать минут приехала в маленький переулок у Арбата. В квартире на первом этаже пахло жареным мясом, хорошими сигаретами, хозяин сам открыл ей дверь, поцеловал в щеку, отставив руки в муке, и показал рукой в кухню.

— У меня в комнате мальчики едят! — сообщил он. — А мы с тобой на кухне посекретничаем: я буду вертеться, а ты кушай и говори со мной… Потом, на кухне у меня не курят.

В комнате действительно ели «мальчики», богатенькие и несчастные, они прибегали иногда подзаправиться на весь трудный день к Казимиру, но и тут не расставались с мобильными телефонами.

В прошлом году Казимир открыл небольшое кафе, еда была такой вкусной, что надо было подумать о дополнительном штате и большем помещении, тогда и пришли «защитники». Казимир не стал платить, не стал бороться и выяснять отношения, он в два дня закрыл кафе, а особо приглянувшимся клиентам раздал свои карточки. «Это вам от язвы, — приговаривал он при этом, — приходите на огонек, попьем чайку в домашней обстановке…» Надо сказать, что подбор клиентов был неплох, Ева встречала двух-трех известных, примелькавшихся на экране политиков, парочку стильных девочек, седой толстяк в смешных маленьких очках оказался известным хирургом, были еще таксист и балерина, — всех она, конечно, не знала, ведь это было так просто: набрать номер телефона в любое время суток и сказать, что хочешь есть. Тем не менее Ева не любила там бывать — дороговато, и чувствовала, что иногда клиентов просят о чисто профессиональных одолжениях, но бывали редкие дни с такими приступами голода, что устоять было невозможно.

Ева начала с салата из креветок, не стесняясь отрывать хлеб руками, Казимир суетился у духовки и бормотал бесконечную историю про свою дочку в Польше. После курицы и маринованных улиток Ева с напряжением смотрела на великолепное рубиновое желе с розочкой из крема, обреченно понимая, что не расстанется с ним, пусть ей будет плохо! Дочка Казимира в его повествовании второй раз развелась и поделила детей и дом… Еве показалось, что она не сможет больше двигаться, врастет в мягкий диванчик на этой крошечной кухне, пустит маленькие зеленые листочки и замрет навсегда комнатным растением в уюте и запахах настоящего дома.

— Казимир, — сказала она медленно и шепотом, — я тебя обожаю.

— Ласточка моя, бедная, дай я тебя поцелую… Скушай еще что-нибудь!..

Ева замычала, закрывая глаза, в кухню вошел толстый и нервный молодой человек, увешанный золотыми цепями и в ослепительно-малиновом пиджаке. Он открыл кран с водой и стал жадно пить.

— Зайчик мой, бедный, как же это, там же сок, что ж ты воду?..

— Я только водой напиваюсь, — строго сказал он Казимиру, цепко и быстро охватив взглядом Еву. — Подбросить тебя? — это уже ей.

— Спасибо, зайчик, я на колесах.

— Это что, желе? — Он дернул тарелку. Желе призывно и восхитительно задрожало. — У меня не было.

— Солнышко мое, у тебя же повышенная кислотность, дай я тебя поцелую, спаси тебя Господь, удачи тебе сегодня! — Казимир топтался у дверей, малиновый пиджак все не уходил, оценивающе оглядывая кухню.

— Что это у тебя квартира такая маленькая, а кухня — нора… Позвони мне вечером, я как-то раньше не замечал.

Ева с сожалением поднялась и пошла к телефону в прихожей. Она долго рылась в сумочке, потом нашла цветной тисненый квадратик с золотыми буквами «Стас Покрышкин», набрала номер. На том конце долго никто не подходил, Ева лениво разглядывала дружков малинового пиджака, доедающих песочный торт за круглым столом с плюшевой скатертью. Ей даже показалось, что она задремала чуть-чуть. Если бы не обжорство, она бы уже положила трубку, а так ей просто было лень двигаться, и она дождалась.

— Чего надо? — Голос был испуганный и тонкий.

— Следователь Курганова вас беспокоит. Я по поводу несчастного случая у вас в июне.

Мальчики за столом как по команде оба подавились и закашлялись. Тут же прибежал Казимир, принес водички.

Она договорилась о встрече, пожелала всем приятного аппетита. День, как и обещало вчера ночью ясное небо, был хорош. Спокойное солнце, яркие краски листьев, тепло…

Стас Покрышкин, утонченно худой и бледный, неопределенного возраста, с лицом тонкой и старательной лепки, которое определяло натуру художественную, занимался этим утром тем, что мыл пол. Студия у Стаса — это огромная четырехкомнатная квартира, у которой сломали почти все перегородки, а пол выложили бледно-голубой плиткой. Ослепительно белые стены терпели рядом с собой только сложные конструкции из стекла и металла. Когда позвонил телефон, Стас завороженно рассматривал ведро с тряпкой в розоватой жиже у своих ног, он не мог сдвинуться с места, настолько необычны и нереальны были и ведро, и тряпка, и он сам с босыми ногами в ослепительно-фиолетовом кимоно на голом теле рядом с этими предметами, не говоря уже о том, что он в жизни не мыл полов. Стас не помнил никакой Евы Кургановой, поэтому сначала он перечислял в трубку предполагаемые имена нахалов, побеспокоивших его такой шуткой с утра, а потом просто положил трубку и задумчиво вернулся к ведру.