Сервис с летальным исходом - Васина Нина Степановна - Страница 3

Похоже, мое тело совершенно не собирается тонуть. Ладно, куда ты денешься, вон уже руки не двигаются, и пальцы так закоченели, что кажутся переломанными. Нырнуть еще раз, что ли? Расслабляюсь и медленно опускаюсь под воду. Интересно, если замерзать в поле под деревом или в воде, ощущения одни и те же? В воде интересней. Вон впереди что-то чернеет, пойду туда.

Растягивая ноги почти на шпагат, помогая себе руками, я, однако, двигаюсь под водой уже еле-еле, в грудь вонзились тысячи иголок, они стараются пробраться по молочным протокам поближе к сердцу и заколоть его. Если уж мне уготовано не утонуть, а замерзнуть в холодной воде, может, высунуть голову и смотреть при этом на небо? Так и сделаю, вот только разгляжу поближе, что это зацепилось за утонувшую корягу… Ну еще один шажок!.. Интересно, а мозгам бывает холодно?

Я вижу сначала руку, похожую на руку манекена из залитой искусственным светом витрины — такая она бледно-желтая, потом металлический чемоданчик в этой руке — почти квадратный кофр, потом часы на запястье, потом блестящую “молнию” куртки, потом странную черную щель, из которой торчит разрез трубки, а когда понимаю, что это перерезанное горло, что голова завалилась назад — такой вот глубокий разрез, — забываю, что я под водой, и ору.

То есть, конечно, я пыталась заорать. Я, наверное, даже могла бы запросто свалиться в обмороке, если бы в этот момент, наконец, не начала захлебываться и тонуть.

— Вы должны выпить двести граммов водки и спеть песню.

…Я шла по берегу одна, светила полная луна, и лодочка в волнах плыла, как птица в облаках, а на… — Любую песню, можно про елочку!….а на дорожке серебра играла в прятки детвора, топила звезды, ела мед, звала к себе… Не мой черед… А-а-а-р-р-р…

Это меня стошнило. Задумчиво разглядываю лужицу на линолеуме. Пожалуй, тут будут все двести граммов.

— Смотрите на меня! — рассерженно требует кто-то рядом.

Поднимаю голову.

— Вы меня видите?

Киваю и вытираю уголком жесткого одеяла подбородок.

— И как вы думаете, кто я есть такой? Лицо напротив скалится желтыми зубами и поблескивает толстыми стеклами очков.

— Что? Никаких версий? Ладно, ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Ваше имя и фамилия?

Я задумываюсь. Лучше было этого не делать. В голове одновременно всплывает несколько имен, одно из которых — Леопольд. Я раздвигаю подмокшее кое-где одеяло и осматриваю себя. Так, Леопольд не подходит. Тогда…

— Мо-на Ку-ку… Кукулевс-с-с..

— Громче!

— Мона Ку… Кукулевская.

— Так, запишем… Мона, а потом? Сколько “ку-ку”?

— Одно “ку-ку”.

— Отлично. Как себя чувствуете, Мона?

— Можно я выну прокладку?

Не дожидаясь ответа, закрываюсь одеялом и кое-как достаю прокладку из сопротивляющихся мокрых рейтуз и трусов. Стало намного легче, теперь уже не кажется, что у меня между ног превращается в гель половина Оки. Оглядываюсь в поисках урны, не нахожу ничего подобного и вопросительно смотрю в удивленное лицо.

— А вы бросьте на пол, — советует лицо.

Бросаю. Нет, так не годится. Уж очень странно она смотрится даже рядом с только что вылившейся из меня водкой. Осторожно задвигаю прокладку под лавку ногой в мокром носке и интересуюсь:

— Вы — спасатель на водах?

— Какие еще версии будут?

— Постовой на мосту? Или этот… ефрейтор по надзору за военнослужащими?

— Где ваша одежда?

— Я ее отдала ограбленной женщине.

— А документы?

— И паспорт тоже.

— Сказать вам, кто я?

— Как хотите…

Щеки разгорелись, в желудке тоже начался пожар. Не все вылилось.

— А все-таки, как вы думаете? Вы пришли на мост, разделись, прыгнули в воду, а когда открыли глаза, увидели меня. Ничего на ум не приходит? А тем не менее это банально. Уясните только, вы — там, где и хотели оказаться! — радуется смешной человечек, присев передо мной на корточки.

— Вы хотите сказать, что я на дне реки? Не мой черед…

— Нет, еще дальше!

— Что, вообще?.. Я умерла?

— А вы разве не этого хотели? Посмотрите вокруг! Что вы видите?

— На рай не похоже, — осматриваюсь я.

— Самоубийцы в рай и не попадают. Но это еще и не ад. Это предварительное чистилище.

Я сижу в длинном коридоре, уставленном вдоль стен лавочками. Множество дверей с табличками, некоторые открыты, из них снуют туда-сюда люди в белых халатах, у окна — установка с перевернутым вверх дном баллоном с водой. Вдоль стены короткими мелкими шажками ползет странное существо в халате, неся перед собой на весу загипсованную руку. Больница… Уже совершенно согревшись в одеяле, я откидываюсь назад, прислоняюсь затылком к стене.

— Я видела этот фильм, и он мне понравился. Но я — не Депардье, а вы — не Полянский. Прекратите изображать бога.

— Не сопротивляйтесь, — улыбается человечек внизу. — Вы что, думаете, можно утонуть и не умереть? Пойдемте в кабинет. Я покажу вам снимки вчерашней расчлененки. Такое увидишь только в аду. Молодая мамаша разрезала на куски своих детей, аккуратно разложила части по пакетам и выкинула все на помойку. И вы станете меня убеждать, что мы с вами живы? Мы давно на том свете, дорогая моя Мона Кукулевская, и подтверждением тому служит ваш чемоданчик.

— Мой — что?..

— У вас в руках был чемоданчик, вот, пожалуйста, узнаете?

Человечек встает, тянет меня за руку к себе, я встаю, он подталкивает меня в спину к ближайшей открытой двери. Я делаю несколько шагов совсем неуверенно, хорошо, что он поддерживает меня сзади, я почти разучилась ходить. В небольшом кабинете на столе — раскрытый металлический чемоданчик. У стола стоит молодой человек с готовностью к подвигам на веселом лице.

— Проходите. Это оперуполномоченный отдела по розыску пропавших, по-простому опер. Мы пытались выяснить вашу личность, вскрыли чемоданчик, кстати, вы делали его на заказ? Наши специалисты похвалили замки. Они их открывали почти час. Узнаете?

— Я впервые вижу этого человека.

— Смотрите на чемоданчик!

— А почему я должна его узнать? — Пошатнувшись, добираюсь до кушетки, застеленной коричневой клеенкой, и сваливаюсь на нее. Я узнала этот чемодан, более того, я вдруг подумала, что даже предположительно знаю мужчину, который его держал в руке под водой. Только вот, какая жалость, я совершенно не представляю, как объяснить это все смешному прихрамывающему человечку, возомнившему себя богом? “Этот чемоданчик принадлежит крашеной блондинке, которая ходит в моей одежде и с моим паспортом, а украл его превосходный любовник-авантюрист, который потом выпрыгнул из поезда у моста”.

— Потому что он был у вас в руке, когда вы бултыхались в речке. Вы не отпускали его, даже когда из вас выливали воду и делали искусственное дыхание. И в “Скорой помощи” не отпускали, вот только тут врачи кое-как его вытащили. Неужели не узнаете? Такое дорогое изделие, вы только посмотрите, как все точно подогнано, какие клапаны, прокладки! Вода прошла внутрь только в одном месте, вот тут, видите?

Я встаю, подхожу к столу, закрываю пустой чемодан, осматриваю его в закрытом виде, до кушетки не дойти, падаю на ближайший стул и честно отвечаю:

— Да. Узнаю.

— Прекрасно, тогда вы должны помнить и о его содержимом!

— А вот это, извините, трудно объяснить, но я…

— Понимаю! — кричит прихрамывающий человек в очках. — Все понимаю. Сейчас вам оперативник все объяснит. Петя!..

Закрываю глаза. Отлично. Сейчас мне назовут имя блондинки (она же говорила, что в украденном чемодане были ее документы и деньги), спросят, почему в этих документах нет ни слова о Моне Кукулевской и откуда у меня куча денег. А должна быть куча, должна… Иначе зачем тогда было его красть?

— Дайте чаю, — прошу я.

Хорошо бы успеть выпить пару чашек перед тем, как меня арестуют.

— Петя! — приказывает хозяин кабинета.

Оперативник, уже набравший воздуха для подробных объяснений, разочарованно идет к тумбочке у окна и тычет в розетку вилкой чайника. Пока чайник шумит, мы все молчим, я читаю табличку на открытой двери: “Зав. отделением Гринько П.П.”, опер Петя достает из тумбочки стакан.