Правило крысолова - Васина Нина Степановна - Страница 14

Когда Ладушкина выносили на носилках из квартиры, он показывал на меня пальцем и норовил что-то сказать своим сотрудникам, прибывшим по вызову.

– Значит, вы говорите, что не брали гвоздодер в руки? – спросил меня в четвертый раз один из сотрудников.

– Это не я ударила Ладушкина по голове. – С маниакальностью заевшей пластинки повторяя эту фразу уже в который раз, я устало думала, что отпечатков моих пальцев на гвоздодере хоть отбавляй.

– А вот мы снимем пальчики, тут есть хорошие!

– Это не я ударила Ладушкина по голове.

– Вот здесь записано с ваших слов, что инспектор Ладушкин дважды отжимал замок в ванной. Вы уверены, что дважды?

– Это не я…

– Как-то глупо получается, что какие-то посторонние, в количестве двух человек, вошли в квартиру и что? Заперлись в ванной!

– Они услышали, как мы открываем дверь, и спрятались.

– Зачем?

– Не знаю.

– Вы подумайте хорошенько, если инспектор позволил в отношении к вам навязчивые проявления неуважения или пристального внимания, скажем, повел себя с вашей точки зрения непредсказуемо… Ну?!

– Это не я ударила Ладушкина…

– Та-ак. Инга Викторовна, да?

– Да.

– Инга Викторовна, выложите все из карманов на стол. Хорошо. Теперь поднимите руки. Очень хорошо. А скажите, у вас бывают случаи внезапной агрессии, потери памяти или депрессионные срывы? Минуточку, не трогайте! Очень хорошо. Денисов, сфотографируй содержимое карманов Инги Викторовны на всякий случай и постой возле нее немного. Я задал ей вопрос, вероятно, слишком сложный по количеству слов и терминов. Когда Инга Викторовна его расшифрует, запиши ответ.

Ну вот, довел-таки до слез. Давно пора было зареветь и разбить что-нибудь. Так не хотелось делать это в присутствии четверых незнакомых людей, к тому же мужского пола, но уже ничего не поделаешь. Довел. Получай! Под стол, да? Думаешь, спрятался? Сейчас получишь ответ на свой вопрос! Депрессионный срыв уже, считай, проявился в самом банальном реве, это ладно, а теперь получай показательный случай внезапной агрессии! Попала!! Так. Что там было на третье? Потеря памяти… В сериалах она обычно наступает после потери сознания. Здесь свалиться, на поле боя, или добрести до спальни, там ковер чистый?…

Три…

Лом приехал за мной в отделение милиции около шести вечера. Вид у него был страшно заинтригованный, потому что по телефону ему сказали, что я заработала пятнадцать суток, но, учитывая мое первое задержание и отсутствие алкоголя в крови, а также чистосердечное признание во всем, я могу отделаться крупным штрафом.

Лом расписался три раза в каких-то бумагах и подтвердил мою платежеспособность, для чего ему пришлось съездить ко мне домой, привезти оттуда три карточки трех разных банков и самому выбрать, на какой именно органы соизволят арестовать счет до решения суда. Как потом объяснил Лом, это избавило меня от описи имущества. Потом его попросили подписать еще стопку бумаг, не относящихся к моему делу, так, в виде помощи органам. Переложили эту стопку копирками, а когда Лому не захотелось ее подписывать, менты проявили большую заинтересованность к содержанию в его крови алкоголя и даже показали розыскной плакат, на котором разыскиваемый террорист был очень похож на Лома, если его выкрасить брюнетом.

– Как две капли воды, ты только подумай, Ахинея! – жаловался мне Лом в машине. – Этот террорист похож на меня, как родной брат! Что же теперь, и на улицу не выходить?!

Я расслабленно развалилась на заднем сиденье, обдумывая особенности мужской психики. Ведь Лом не мог не заметить моих зареванных глаз, не говоря уже о синяке под правым. О вывихе плеча он, конечно, может и не догадываться, как и о ссадине под коленкой, но почему его совершенно не интересует моя разодранная блузка? Вернее, немецкое белье под ней, которое теперь одно на мне и выглядит прилично. Упиваясь собственным кратковременным испугом, он совершенно ослеп и потерял взаимосвязь с окружающим миром.

– Будем тут ночевать, у отделения сто семнадцать? – поинтересовалась я, когда он замолчал на несколько секунд и вместо беспрерывного потока жалоб решил показать жестами, как возмущен и испуган.

– Я не могу вести машину, у меня руки дрожат.

Выставив перед собой руки, я обнаружила, кроме подживших царапин от попугая, три небольшие ссадины на суставах и пыль милицейского отделения, прилипшую к ним с моими слезами. Довольно грязные, но спокойные и решительные руки.

– Подвинься. – Бесцеремонно ткнув Лома в бок, я заставила его перелезть на соседнее сиденье и села за руль.

– Может, не надо, – засомневался он, – машина новая совсем, и тысячи километров не будет… – Тут он заметил мои руки на руле и осекся. – Что я все о себе, извини, у тебя руки в грязи и поцарапанные.

– Неужели?! – Я повернулась к Лому, чтобы ему было удобнее рассмотреть мое лицо. Особенно скулу под правым глазом. Уже через три секунды я испытала чувство глубокого удовлетворения. Потому что Лому наконец стало очень стыдно и страшно за меня.

– Извини, – промычал он, стаскивая легкую куртку и набрасывая ее мне на плечи. – Я не заметил, совсем спятил. Подожди. – Он остановил мою руку, взявшуюся за ключи зажигания. – Подожди, посидим, расскажи все в двух словах.

– Моей тете Ханне и ее четвертому мужу кто-то отрезал головы. Инспектор, который ведет это дело, пошел проводить опрос соседей и пригласил меня в квартиру Ханны. А там оказались двое бандитов, которые заперлись в ванной, когда услышали, что дверь открывается. Нет, сначала там заперся дежурный сержант, он был в наушниках, лежал в пене и не слышал, как мы звоним. Поэтому Ладушкину пришлось отжать замок двери в ванную, он же не знал, кто там заперся и что вообще случилось. А потом, через полчаса, в этой ванной уже заперлись бандиты. Он стал второй раз отжимать замок, но расслабился, и один бандит – мужчина – свалил его ударом двери, а потом огрел по голове гвоздодером. Я в это время пряталась под плащом в коридоре. Когда бандиты удрали, я вызвала милицию. – Вдохнув полной грудью, я положила руки на руль и поверх них голову.

– А почему тогда ты привлекаешься по статье за хулиганство и нападение на представителей закона при исполнении? – осторожно поинтересовался Лом, выждав некоторое время. – Мне сказали, что ты разбила голову одному стражу порядка и укусила другого.

– Потому что эти козлы стали говорить, что снимут отпечатки пальцев с гвоздодера! А на нем мои отпечатки, мои! – Я стукнула кулаком, сработал клаксон. – Потом этот, в которого я запустила вазой, подстрекал меня всяческими издевательскими вопросами про агрессию, депрессию и потерю памяти. Я им изобразила и агрессию, и депрессию, а когда стала падать в обморок перед потерей памяти, они набросились на меня и хотели надеть наручники. Вчетвером! Наручники они, конечно, надели… Но не сразу. Я оказала яростное сопротивление.

– Зачем?

Смотрю на Лома и вижу, что он ничего не понимает. Сочувствие и жалость в его глазах сменились озабоченностью состоянием моей психики.

– Ладно, ладно. – Он успокаивающе выставляет перед собой ладони. – Ахинея, я ничего не могу придумать, кроме того, что тебя надо срочно отвлечь. Это банально, но в твоей ситуации логичнее всего сильно напиться или сильно отвлечься. Что предпочитаешь?

Я задумалась.

– А можно сначала отвлечься, а потом, если не поможет, напиться?

– Запросто! – обрадовался Лом. – Ползи назад! Я поведу, потому что это – сюрприз.

Он сел за руль, а я устроилась сзади рядом с его видеокамерой.

Минут через сорок, убедившись, что мы выехали из Москвы и катим по загородному шоссе, я осмотрела клочья своей блузки и поинтересовалась, не стоит ли ради впечатляющей развлекаловки все-таки переодеться?

– Наплюй, – успокоил Лом. – Если будет неудобно, просто разденешься.

Как ни странно, эти слова меня совершенно успокоили, и я продремала еще минут двадцать. В любом другом состоянии я должна была бы сильно удивиться, обнаружив, что Лом привез меня за город в дом фермерши, которая сдает нам в аренду Мучачос. Я однажды забирала парочку с ее фермы и сразу узнала странной архитектуры дом с обложенным крупными камнями цоколем. Но в этот вечер я только флегматично поинтересовалась у Лома, не передумал ли он и не за черным ли кабанчиком мы приехали?