Поезд для Анны Карениной - Васина Нина Степановна - Страница 16

– Отряд специального назначения, воинская часть семнадцать тридцать два. Двадцать девять дней активного отдыха и подготовки. Один раз я потеряла сознание от переутомления. Меня несли четыре километра на руках все восемнадцать кабанчиков, которые считают себя гордостью спецназа.

– Наверное, ты потеряла сознание в танке и они не смогли его открыть. – Далила разлила остатки вина из бутылки.

– Нет, по очереди. Это было единственным моим сексуальным приключением за двадцать девять дней. И вот что я тебе скажу. Я здорова. Я хочу работать. У меня отличные физические показатели, прекрасная реакция – только я смогла поймать мышь. Мои фотографии в журнале «Плейбой», я там в шляпе, в милицейском кителе, еще с пистолетом. У Лариски Комлевой родились дети, их двое, мальчик и девочка. Я очень боюсь новорожденных детей. – Ева смотрела перед собой, проводя пальцем по ободку тонкого бокала.

– Да-а-а... – протянула Далила, подперев руками голову, – начинается сумасшедший дом. Стоило тебе появиться, как начинается. Зачем ты снялась для «Плейбоя»? Почему ты должна бояться новорожденных детей? Почему ты ловила какую-то мышь? И вообще, где этот сексуально озабоченный подросток, которого ты вытащила из турецкого публичного дома?

– Илия? С ним все в порядке, он в Бельгии. Учит языки и историю искусств. Надеюсь, что полгода он там просидит. Потом придется отыскивать деньги на оплату.

– Значит, сексуально озабоченных, избалованных роскошью и недоразвитых подростков ты не боишься, а новорожденных посмотреть боишься? – Далила заставила себя встать и убирала тарелки со стола. Ева продолжала сидеть словно в оцепенении и проводить пальцем по ободку бокала.

– Ладно, я ошиблась, когда свела вас вместе. Тебе и Илии нельзя быть рядом. Но я не думаю, что он сделал с тобой уж что-то очень плохое.

– Это потому, что я сопротивлялась! Я бы на твоем месте поинтересовалась в этой школе в Бельгии, все ли у них в порядке. Может, уже и Бельгии никакой нет в помине.

– Я не боюсь смотреть новорожденных. Я боюсь их кормить, пеленать, лечить.

– Это что-то новенькое. Давай по порядку. Зачем ты снялась в этот журнал?

– Я не снималась. Я отсиживалась у Стаса Покрышкина несколько дней, помнишь, когда Денисова убили. В счет оплаты за бутафорию у меня на голове он меня снимал. Я не знала, куда он денет то, что снял. А когда я лежала в ванне с развороченной головой, помнишь, у меня еще тогда глаз потерялся, он говорил, что сделает клип про несчастную любовь.

– Ладно, Стас Покрышкин заработал деньжат, а мышь ты ловила?..

– Проверка реакции. Отличная у меня реакция.

– Остались новорожденные. Зачем тебе их кормить, лечить и так далее?

– Да, – кивнула Ева, – мальчик и девочка. Им сейчас неделя. Я должна все обдумать. Я не смогу вот так, ни с того ни с сего, только потому, что Илия зимой сказал про близнецов, взять их себе... Боже! – воскликнула она и вытаращила глаза. – Чем же их кормят, недельных?!

– Я поняла, – Далила оттянула осторожно веко у Евы вниз и рассмотрела перепуганный фиолетовый глаз, – ты переутомилась. У тебя бред. И выглядишь ты очень замученной. Давай в постельку, а?

– Ты ничего не понимаешь! Как он сказал, так и будет. Он сказал, что к лету я буду мамой близнецов!

– Помню я этот бред, – кивнула Далила. – Поэтому его этот таджик и отпустил. Он думал, что у тебя будет ребенок от этого... Сухогруза? Нет, Самосвала!

– Я тебе разве не сказала? – Ева теперь рисовала пальцем невидимые узоры на столе. – Лариска умерла в роддоме, поэтому я и приехала.

– Я очень устала, – Далила взяла Еву за руку и потащила в комнату, – давай поспим немного, просто поспим, а потом поговорим, а? Меня что-то развезло, и я плохо соображаю.

Ева подождала минут десять, лежа рядом с Далилой, оперев голову на руку. Потом осторожно встала, стараясь не шуметь, оделась и уехала в роддом.

Далила открыла глаза, как только защелкнулась дверь. Она смотрела перед собой испуганными глазами. Больше всего на свете ей хотелось быстренько побросать вещи в сумку и уехать первым поездом на юг, к сыну с бабушкой. Хорошо бы при этом потерять память на пару недель. Самым страшным и неистребимым кошмаром перед ней появлялся улыбающийся загадочно мальчик Илия, заявивший при встрече зимой, что главное место в человеке – его половые органы, что к лету Далила должна накопить побольше силенок, потому что у Евы будут близнецы, что именно поэтому его и отпустил от себя Хамид, друг Феди Самосвала, зарезанного Евой в публичном доме...

Дима Куницын посмотрел в глазок. Удивился и открыл дверь. Ольга Антоновна стояла, опустив глаза и не говоря ни слова. Дима занес ее сумку, потом взял женщину за руку, завел в квартиру и захлопнул дверь, осмотрев перед этим лестничную клетку.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он шепотом, обнял ее, быстро проводя руками по напряженному телу.

Ольга села на тумбочку для обуви и залилась слезами. Дима обдумывал, может ли у нее быть микрофон не на теле, а в сумке с вещами.

Он отвел Ольгу в комнату, посадил в кресло, принес воды в стакане и сдернул с ее лица огромные черные очки. Присвистнул и задумался. Ольга выпила водички, вздохнула, успокаиваясь, и потрогала осторожно большой синяк на скуле возле глаза.

– Как ты меня нашла? – спросил Дима, подойдя к окну и осматривая двор.

– По донесениям, – тихо, почти шепотом сказала Ольга.

– Каким еще донесениям?

– Мой муж! Он всегда нанимает наружную слежку, когда я... Когда у меня раньше были интрижки. Я это знаю. Мне все равно, я ведь никогда не вру. Я нашла эти донесения, и там был твой адрес. Есть еще какой-то адрес, улица Новаторов, но я сначала сюда.

– Твой муж следил за нами? – Дима старался говорить спокойно. – Или только за мной?

– За нами.

– Мы никогда не были с тобой в этой квартире. Значит, он следил именно за мной?!

– Какая разница! Он ведь делал это из-за меня. А если уж быть точной, то из-за себя. Его очень устраивало, что я не создаю ему проблем, ну...как это объяснить...

– Я могу тебе это объяснить. Ты не спишь с большими чинами или друзьями мужа. Ты спишь с обслугой.

Ольга вскинула на него мокрые глаза с таким удивлением, что Дима пожалел о сказанном.

– Почему ты так говоришь? – спросила она.

– Ладно, извини, могу же я ревновать, в конце концов. Послушал некоторые сплетни на корте.

– Ты говорил с этой гадиной журналисткой?! Ты спал с ней?

– Я тебя умоляю! Не надо орать и плакать одновременно, получается неувязочка. Или я тебя жалею, или ругаюсь с тобой. Я с ней не спал, так, зажал пару раз в раздевалке. Меня интересовала только ты.

Они замолчали, наблюдая медленные, плавные движения занавески у приоткрытого балкона.

– И что дальше? – спросил Дима.

– Все, что хочешь. Я буду приносить все, что скажешь. Я согласна даже на носки. – Здесь Ольга подняла на Диму глаза и, завороженная его улыбкой, не удержалась и улыбнулась сама.

– Правильно ли я тебя понял – ты хочешь жить со мной? – Дима все еще улыбался. Ольга пожала плечами.

– Ты же понимаешь, что это совсем не то, что у нас было. Я тебе нравился, потому что был интрижкой. Ты что, не читаешь романов? Нельзя менять условия игры, потому что игра на этом кончается.

– Говори про себя, – сказала Ольга, перестав улыбаться.

– Поговорим завтра. Оставайся, но у меня дела, – Дима надевал рубашку, – ключи висят в коридоре, в холодильнике есть еда. Я могу не прийти ночью домой, это нормально. – После этих слов он выдернул из розетки телефон и, подойдя к балкону, выбросил его на улицу. Ольга поняла, что он очень взвинчен.

– Зачем ты так делаешь? – Она смотрела, оцепенев.

– Не надо звонить по телефону, раз уж ты решилась на такой шаг, как уйти ко мне от мужа. Не надо обсуждать это с подругами, особенно с журналистками. И еще. Я тебя умоляю, не надо ничего говорить о любви! Ненавижу это слово.