Третий пол: Судьбы пасынков природы - Белкин Арон Исаакович - Страница 33

А вот еще пример, более заурядный и более массовый. Сейчас постоянно сталкиваюсь с людьми, которые с некоторым даже изумлением рассказывают, как были всецело преданы коммунистической идее, как боготворили Сталина, как считали нормальным и оправданным то, что теперь возмущает их до глубины души. «Как будто все это было не со мной!» – восклицают они, хотя в то же время прекрасно понимают, что это не более чем выразительный оборот речи, а на самом деле и то, и другое душевное состояние, при всей их несовместимости, полностью вмещается в границы их личности.

Что же касается ощущения своего пола, то оно и здесь стоит особняком. Мы видим – человек защищает эту свою твердыню, как если бы под угрозой оказалось существование его личности в целом. Став мужчиной (или женщиной, роли не играет), я стану кем-то другим – не собой. Мое «Я» исчезнет, я уже не найду к нему дороги оттуда, куда попаду. Так расшифровывается переполняющий наших пациентов бессловесный, иррациональный страх – сродни страху смерти. Именно он, как я в конце концов убедился, вызывает у них сопротивление, заставляет безрассудно отказываться от единственно правильного и разумного решения проблемы.

И тогда я постепенно начал понимать, что пол – не просто мета, за которой стоит тот или иной набор характерных психологических признаков. Я воочию увидел эту крепко запертую дверь, к которой у меня не было ключей, но если бы они нашлись – мы получили бы доступ к таким человеческим глубинам, куда еще, пожалуй, никто не заглядывал. Пол несет в себе тайну – величайшую, пока еще даже в виде вопроса не сформулированную тайну человеческой природы.

А жизнь между тем снова и снова возвращала меня к этой наглухо закрытой двери…

Камень Сизифа

Люди старшего возраста должны хорошо помнить времена, когда и сами беременные женщины, и их мужья, и все их окружение нетерпеливо загадывали: кто родится – мальчик или девочка? Иногда этот вопрос звучал тревожно – когда по каким-то причинам необходим был ребенок определенного пола, но чаще – с радостным любопытством. Были, вспоминаю, своего рода профессионалки, умевшие по приметам (форма живота, характер пигментации, изменение черт лица) предсказать появление сына или дочери.

Теперь времена другие. Сын или дочь – проясняется уже к концу первой половины беременности. Теперь другой вопрос задают себе родители ребенка и их близкие: здоровым ли он появится на свет?

К сожалению, для этого страха есть все основания. Случаи внутриутробной патологии последнее время учащаются. Сказываются и экологическое неблагополучие, и психические стрессы, и неумелое применение сильнодействующих лекарств, в особенности – гормональных препаратов.

Тяжелейшие пороки сердца, глухота, недоразвитие конечностей… Да что перечислять, список поистине неисчерпаем. Достаточно один раз поговорить с женщиной, на которую обрушился этот чудовищный удар, чтобы почувствовать – все наши беды меркнут рядом с ее трагедией. Несколько раз мне приходилось присутствовать при душераздирающих сценах – когда сразу было ясно, что разум у ребенка не проснется. Врачи уговаривали потрясенную горем мать оставить ребенка в специальном учреждении: помочь ему невозможно, а ухаживать за ним в домашних условиях – каторга. «Пожалейте себя, ваша жизнь на этом закончится, а ребенку – ему, увы, безразлично, где находиться»…

Некоторые женщины соглашались. Но я видел и таких, у которых инстинкт материнства брал верх над всеми доводами рассудка. «Пусть больной, пусть, как вы говорите, никакой – это мой ребенок, я не могу его предать», – говорили они и забирали ребенка домой, чтобы немедленно убедиться – врачи говорили чистую правду. Работа, общение с приятными людьми, любые удовольствия – все уходило в прошлое. Все пожирал беспросветно тяжелый быт. Бывало, что на первых порах отцы проникались той же болью и готовностью к самопожертвованию. Но их хватало ненадолго, и матерям доставалось нести крест в одиночестве. Непростительный грех – желать смерти живому существу, но тут эта мысль рождалась самопроизвольно.

Рядом с таким неизбывным горем пороки развития половой системы выглядит всего лишь досадной неприятностью. Во всем остальном дети здоровы, нормально развиваются. Они способны хорошо учиться. В них могут быть заложены любые таланты. А самое главное – для современной медицины гермафродитизм входит в число проблем хоть и сложных, но радикально решаемых. Конечно, это тоже беда, это очень тяжелая травма для людей, связывающих с рождением ребенка все самые светлые и радостные свои надежды. Тут спорить нечего. Но если беда поправима, то уже одно это облегчает ее по меньшей мере наполовину. Даже если процесс лечения связан с большими хлопотами, с крупными затратами сил, а теперь еще и денег.

Но жизнь полностью перечеркивает эту, казалось бы, вполне здравую логику.

Первое, что я заметил, когда только начинал вживаться в проблему смены пола, – это какой-то непонятный информационный вакуум, окружающий таких пациентов. Ни сами они – по возрасту давно уже не дети, ни их близкие не только ничего не знали, а даже словно бы не хотели ничего знать о явлении гермафродитизма. Само слово большинству из них было знакомо, но оно их пугало, они отчаянно отталкивали его от себя. «Все что угодно, но только не это», – вот примерно к чему сводились их бессвязные реплики.

Позже, когда мне пришлось вплотную заняться устройством жизни сменивших пол, – а это, как я уже говорил, требовало бесконечного хождения по самым разным кабинетам, – я убедился, что эта информационная стерильность – скорее правило, чем исключение. Везде меня встречали широко раскрытые, изумленные глаза, будто я рассказывал о чем-то неправдоподобном, никогда не встречающемся. Я оказывался чуть ли не первымпервым, от кого эти вполне культурные люди, живущие по большей части в столице или в крупных областных центрах, занимающие серьезные посты, получали элементарные сведения об этом природном феномене – как он возникает, в чем проявляется, что предпринимают для помощи пациентам врачи… И здесь тоже слово было у всех, что называется, на слуху, но вызывало оно такие нелепые ассоциации, что и повторять неловко.

Редкое явление? Нет, не скажите. Я уже упоминал – аномалии половой системы встречаются в 2–3 процентов новорожденных. Не так много, чтобы потенциальные родители жили, как под дулом пистолета, но для общей ориентировки – вполне достаточно. Куда реже, скажем, рождаются сиамские близнецы. Скорее всего, ни среди ваших знакомых, ни на вашей улице, ни вообще в пределах вашей видимости таких нет. Тем не менее вы знаете, что это такое, и сведения ваши, готов поручиться, хоть и весьма поверхностны, но по сути своей точны.

Врачи любят ворчать на больных, чья непросвещенность, несознательность и в самом деле сильно осложняют нам жизнь. Не выполняют предписаний, занимаются самолечением, запускают болезни, а мы потом должны всю эту кашу расхлебывать. Что ж, мы и вправду редко видим перед собой идеальных пациентов, как, наверное, и они не каждый день сталкиваются с идеальными врачами. Но главная беда сейчас, на мой взгляд, не в непросвещенности, то есть не в незнании, а в своего рода полузнании. Людям знакомы сотни специальных терминов, названий лекарств и методов лечения, известно, какие анализы при каких болезнях делаются и как расшифровываются. Само по себе это было бы замечательно, если бы не внушало ложной, ничем не оправданной самоуверенности. «Врачи – невежды, ни в чем они не разбираются, можно обойтись и без них». На этом фоне информационный вакуум, создавшийся вокруг проблем двуполости, кажется особенно непонятным.

Как вообще доходят до людей, непричастных к медицине, сведения медицинского характера? Видимо, есть два основных канала: популярная литература, с которой теперь конкурирует телеэкран, и молва. Допустим, надвигается эпидемия гриппа. Средства массовой информации не замедлят вас предупредить и предостеречь. Но еще больше полезных сведений вы получите от своих знакомых. Кто уже заболел, в какой форме, с какими осложнениями, как советуют лечиться… И тут же все услышанное передадите дальше.