Третий пол: Судьбы пасынков природы - Белкин Арон Исаакович - Страница 117

На этот раз комиссия собралась в расширенном составе. Присутствовал и главный врач. И с первой же минуты у Вари возникло ощущение, что она – подсудимая, а люди в белых халатах, сидящие перед ней с суровыми, отчужденными лицами – судьи, которые уже вынесли ей приговор, а теперь ловят на каждом слове, чтобы не дать его обжаловать. Надо думать, судьям тоже было нелегко: о главной тайне пациента они не догадывались, а во всем остальном он не давал им ни малейшей зацепки, чтобы подтвердить диагноз шизофрении. Наконец, одному из членов комиссии пришел в голову спасительный выход. «О чем мы тут вообще говорим, если больной не лежал в стационаре? Выпишем путевку, пусть в больнице за ним посмотрят, дадут свое заключение – тогда и вернемся к этому вопросу». «Но я не хочу ложиться в больницу!» – вскричала Варя. «Не хотите – не надо. Но запомните: будете скандалить – госпитализируем и без вашего согласия».

Бойцовского духа Варе хватило еще на несколько попыток освободиться от диагноза, превратившегося в страшный несмываемый ярлык, но в конце концов она сдалась. Борьба, если вести ее по существовавшим в Советском Союзе правилам, требовала поездок в Москву, обращений в Министерство здравоохранения, а этот путь для моей бывшей пациентки был закрыт. Ведь ее скорее всего направили бы для переосвидетельствования к тем врачам, которые когда-то лечили настоящего Николая… Пришлось смириться с тем, что пытаясь выбраться из одного капкана, она угодила в другой, еще более беспощадный, еще меньше оставлявший надежды на то, что сокровенные мечты Вари когда-нибудь сбудутся.

История Николая и Варвары во многом уникальна. С подделкой документов, с полулегальным и вовсе нелегальным изменением имен и фамилий, мне не раз приходилось сталкиваться, но о взаимном превращении двух людей двуг в друга ни до, ни после даже слышать не приходилось. Благодаря этому и все перипетии, связанные с психиатрическим диагнозом-ярлыком, приобретают особенно зловещий оттенок, поскольку ярлык этот оказался приклеен к абсолютно здоровому человеку. Все вместе поначалу вызывало во мне чувство досады – как нагромождение нелепых случайностей, опрометчивых шагов, экспромтов с дурно просчитанными последствиями.

Но с течением времени, когда число транссексуалов среди моих пациентов стало измеряться многими десятками, а опыт зарубежных коллег стал более доступен, я начал смотреть на этот горестный сюжет по-другому. Я понял, что исключительны в нем только конкретные детали, а общий рисунок судьбы не только не редок – он, можно сказать, типичен для людей, родившихся под этой несчастливой звездой. Есть средневековая легенда о бегущих огнях, которые манят темной ночью заблудившегося путника. Он стремится к ним, воображая, что огонек указывает путь к спасению, преодолевает всевозможные препятствия, рискует свернуть себе шею, но когда добегает – перед ним по-прежнему зияющая темнота, а огонек так же далек, как и был. И снова начинается изнурительный и опасный бег.

Жизненный путь транссексуалов часто напоминает мне эту погоню.

Никто из представителей третьего пола, с которыми приходится иметь дело врачам, не может сравниться с транссексуалами в том, с какой энергией, настойчивостью, целеустремленностью добиваются они того, в чем им видится спасение. Да никто больше и не имеет такого четкого и уверенного представления о том, в чем спасение заключается. Но поймать блуждающий огонек невозможно. Он сразу вспыхивает где-то в другом месте.

Так постепенно я стал приходить к убеждению, что ощущение себя лицом противоположного пола составляет всего лишь одну грань этого специфического душевного устройства, причем, самую заметную – и для самого человека, и для окружающих. Но есть и другие особенности. Они не так хорошо видны и не всегда ясна их внутренняя связь с собственно транссексуальными проявлениями. Но именно эти сопутствующие, побочные штрихи психического склада зачастую делают страдания этих людей безысходными, а попытки помочь им – безнадежными.

Об этом – об особенностях личности транссексуалов – нам и пришло время поговорить подробнее.

На одно лицо

Первые исследования, отразившиеся в публикации 50-х годов, базировались на непривычных для медицинской литературы объемах материала. Солидные диссертации писались на основании одного-двух случаев! Но уже в ту пору был сделан принципиально важный вывод относительно общности психологии этих людей, делающей их как бы родными братьями вопреки и всем индивидуальным различиям, и тем своеобразным чертам, которые складываются под влиянием социального окружения или культуры. Мои пациенты, принадлежавшие к особому и во многом неповторимому человеческому типу «хомо советикус» и жившие в условиях, неприемлемых для цивилизованного мира, ничем в этом смысле от французов, бельгийцев или американцев не отличались.

Что же доминирует в этом психологическом портрете?

На первое место выдвигается мощь идеи, несокрушимой убежденности в ошибке, допущенной природой, и в необходимости исправить эту ошибку. Поразительно упорство, с каким сознание удерживает, оборегает в себе этот сверхпрочный монолит, отбрасывая все, что ему противоречит. Общество смотрит на транссексуала как на мужчину (для простоты изложения я буду говорить только об этой мужской-женской разновидности)? Что ж, тем хуже для общества – это оно заблуждается, придерживается извращенных мнений. Характерно внимание транссексуалов к мельчайшим деталям, либо подкрепляющим их версию, либо опровергающим ее. Известны случаи, когда транссексуал категорически отказывался лечь в мужское отделение больницы или не желал читать важные для него письма, если на конверте его имя значилось в мужском роде. Строго избирательным бывает общение: отношения поддерживаются только с теми, кто воспринимает транссексуальное восприятие как должное или просто не догадывается, что за подчеркнуто женской внешностью скрывается мужчина.

Сосредоточенность на доминирующей идее сужает поле сознания. Все остальные грани существования утрачивают всяческую ценность. Разрыв с семьей, потеря работы, утрата социального статуса – все события такого рода, приводящие в ужас обычных людей, тут совершаются походя, без всяких переживаний. Доходит до того, что человек вообще оказывается неспособен подчиняться мотивам, не имеющим касательства к его сверхцели. Тем больше поражает настойчивость и работоспособность, направляемые на ее достижение. Транссексуалы самостоятельно проводят сложнейшие расследования, добывают нужную им информацию, добиваются приема у множества специалистов, причем не столько чтобы выяснить их точку зрения, сколько чтобы навязать им свою, вываливая на стол горы вырезок, фотографий, копии различных документов. Нередко я наблюдал (и подобные описания встречал у западных исследователей), как скромный, застенчивый человек становится в такие минуты активен до назойливости. Он повышает голос, делается многоречив и раздражителен, он буквально выдавливает из собеседника то, что хочет услышать.

Идея «женской души» при ближайшем рассмотрении расслаивается на несколько уровней. Есть констатация: «Я – женщина», – признание реального факта, не требующее оценки. Но есть и более сложные конструкции: «я хочу быть женщиной» и «быть женщиной – прекрасно». Порой складывается ощущение, что эти посылы выстраиваются в сознании пациента своеобразной лесенкой. Женский образ идеализируется, окружается ореолом этического и эстетического совершенства, затем появляется желание приобщиться к этому идеалу и уже потом, как высшая ступень, – делается признание, что это желание уже, оказывается, осуществлено, причем, очень давно – с первых дней жизни.

Многие исследователи, имевшие возможность не только фиксировать рассказы пациентов о своем детстве, но и проверять их, свидетельствуют, что память часто подводит транссексуалов. Да, они действительно были «необычными» детьми, но не в такой абсолютной степени, как им теперь вспоминается. Что-то было в них и от мальчика: в играх, в поведении, в отношениях со сверстниками. Но ко всем попыткам установить истину пациенты относятся с агрессивностью, выдающей потаенный, бессознательный страх.