Князь Ярослав и его сыновья - Васильев Борис Львович - Страница 16

— Князя Брячислава Полоцкого знаешь?

— Как-то встречались.

— Дочь его видел?

— Не приходилось. А что?

— Просватал я тебя.

Александр молчал. Он на редкость умел владеть собой, однако новость выбила его из седла настолько, что подходящих слов не находилось.

— Подушка меж тобой и Литвой будет, — малоубедительно продолжал отец. — Да и тебе пора о моих внуках подумать, поди, уж быка кулаком на землю валишь.

— Быка валю, — скупо улыбнулся Александр. — Хороша ли невеста моя?

— Хороша! — оживился Ярослав. — Чудо как хороша.

— Надо бы поглядеть.

— Обычай не велит.

— Знаю. Я Андрея пошлю. У него на этот счёт глаз острый.

— Андрей — брат твой, дело особое. — Ярослав подумал, вдруг подался вперёд, перегнувшись через стол. — Помнишь, я тебе о Яруне рассказывал? Ну, который спас меня у Липицы? Объявился он. С сыном. И нужно его сына с Андреем на смотрины послать.

— Не родственник он нам, отец.

— Больше чем родственник! — Ярослав неожиданно повысил голос, но тут же спохватился: — Взгляд у него со стороны, понимаешь? И Яруну честь окажем.

— Как повелишь, батюшка.

Ярославу не понравился не столько покорный, сколько спокойно-сдержанный ответ Александра. Если бы была у него какая-то на примете, он бы так себя не вёл. Он бы либо взбунтовался, как, допустим, Андрей, либо заупрямился бы, как покойный Федор. Нет, судя по тону, женитьба на ком бы то ни было была сейчас для него безразлична. Его мучили какие-то иные, далёкие от женских утех мысли. Так вдруг показалось Ярославу, и он спросил:

— Не к месту я, похоже, со сватовством своим?

— Мне уже девятнадцать, батюшка, пересидел я в парнях. Так что все вовремя. А вот душу свою настроить на свадьбу пока не могу, ты уж не серчай. Иным она занята, если по совести тебе сказать. Русь меж молотом и наковальней оказалась, и сплющат её завтра в лепёшку или добрый меч на неё откуют, это ведь не Божья — это наша забота.

— Твой Новгород татары не разоряли и, дай Бог, сюда и не пожалуют. А немцы… Ты да Псков — как-нибудь сдюжите.

— Русь для меня — не Новгород со Псковом и даже не земля Владимиро-Суздальская, отец. Русь — это все, все наследство прапрадеда моего Владимира Мономаха. А над нею тевтонские мечи с запада да татарские сабли с востока. Почему мой дядя великий князь Юрий битву на Сити бесславно проиграл и там же голову сложил?

— Татар было — несметное число…

— Не надо, отец. Такое объяснение не для князей, а для моей голытьбы да для твоих смердов, а нам правде надобно в лицо смотреть, глаз не отворачивая. Мы за них отвечаем, а не они за нас, и спросится с нас на Страшном-то Суде. С нас, батюшка. Так ответь мне, князю Великого Новгорода, своему старшему сыну, почему татары прошли сквозь земли суздальские, рязанские, северские, черниговские, как стрела сквозь простыню?

Князь Ярослав надолго задумался. Хмурил брови, крутил поседевшей головой, страдая и маясь, потому что не решался. Потом вздохнул, перекрестился, сказал угрюмо:

— Я свою дружину не отдал брату своему, когда он силы собирал для решающей битвы на Сити. Уж как он просил меня, про то я сам на Страшном Суде отвечу. А потому не отдал, что две вещи раньше его понял. Первое, что Батый в наших землях не задержится, другая у него цель. И второе, что битву Юрий не выиграет, только людей зря положит. И прав оказался, потому что так и случилось. И по-иному случиться не могло.

— Почему?

— А я тебе, Александр, задумал монгола одного в советники передать, — неожиданно хитро улыбнулся Ярослав. — Он ко мне пришёл вместе с Яруном, со своими поссорившись. Крещение святое принял, воин опытный и человек разумный. Вот ты у него и спросишь, только знай, что с норовом он.

— А я и сам с норовом! — рассмеялся Александр. — Спасибо, батюшка, за такого советника, он мне сейчас больше любой невесты нужен. Куда как больше!..

— Так посылать на смотрины Андрея вместе со Сбыславом?

— С каким ещё Сбыславом?

— Сыном Яруна. Я говорил тебе.

— Стоит ли какого-то Сбыслава в дела наши семейные посвящать? — с плохо скрытым неудовольствием спросил Александр.

— Стоит, — помолчав, очень серьёзно сказал Ярослав и вздохнул. — Когда-нибудь я тебе все объясню. Обещаю. А пока на слово отцу поверь.

— Значит, так тому и быть, — сказал Александр. — Может, и вправду чужие глаза зорче смотрят.

4

На том они тогда и расстались, и Александр поспешил уйти, сославшись на то, что отцу надо отдохнуть с дороги, а ему — заняться неотложными делами. Но никаких неотложных дел у него не было, а была тоскливая боль, которую приходилось скрывать, а сил на это уже не хватало. Эта боль сжала его сердце при первом упоминании о сватовстве, потому что Александр был влюблён. Влюблён впервые в жизни, и так, как влюбляются в девятнадцать лет. И чтобы объяснить своё внезапное смятение, затеял разговор государственный, отлично понимая, что иного отец просто не поддержит и даже не поймёт. А влюбился он в сестру своего друга детства, а ныне дружинника Гаврилы.

Гаврила был на редкость силён и крепок, не по возрасту сдержан и солиден, отчего все приближённые молодого князя называли его только по имени и отчеству: Гаврилой Олексичем. Он с детства был главным советником Александра, хотя официально таковым числиться по молодости не мог. Но молодость проходит, а редкое спокойствие, разумность и уменье взвешивать слова и поступки дарованы были Олексичу от рождения, поэтому он всегда выглядел старше и опытнее всех друзей детства, окружавших Александра. И сестра его Марфуша обладала не столько красотой, сколько фамильной рассудительностью, спокойствием и редким даром угадывать заботы Александра задолго до того, как они его посещали. Вот почему, едва расставшись с отцом, новгородский князь сразу же укрылся в своих личных покоях и приказал найти Гаврилу Олексича.

— Сказали, что срочно звал меня, князь Александр?

— Садись.

Гаврила сел, а князь продолжал ходить. Метаться, как тотчас же определил Гаврила и стал размышлять, что могло послужить причиной такого волнения всегда очень сдержанного и спокойного друга детства. Он верно связал этот всплеск с внезапным появлением великого князя Ярослава, их разговором наедине и теперь ждал, что из этого разговора сочтёт нужным поведать Александр.

— Отец жениться велит.

— Пора уж.

— А Марфуша как же? Ведь люблю я её, Олексич!

Гаврила осторожно вздохнул. Он тоже любил свою сестру, считал себя ответственным за неё, берег и холил, но — не уберёг. Свадеб отцы, а уж тем более князья не отменяли, дело считалось решённым после сговора, а отсюда следовало, что Марфуша удержит при себе новгородского князя в лучшем случае только до рождения законного ребёнка от законной жены.

— Ты — Рюрикович, Ярославич. Тебе о потомстве думать надобно, а не о любви. А Марфуше я сам все объясню, так оно проще будет.

— Ссадили меня с горячего коня на полном скаку, — горько усмехнулся Александр. — И кто же ссадил — родной отец, Олексич.

— Так не прыгай в это седло сызнова, — очень серьёзно сказал Гаврила. — Ни себя, ни её боле мучить не след.

— Знаю!.. — вдруг с отцовским бешенством выкрикнул всегда сдержанный Александр, но спохватился, замолчал. Сказал сухо: — В Полоцк с дарами от меня ты поедешь вместе с Андреем и каким-то там Сбыславом. Отец мне этого Сбыслава зачем-то навязал. О дарах сам подумай, мне невмоготу.

— Подумаю, Ярославич, не тревожь себя понапрасну. Только… — Гаврила чуть замялся, но сказал, глядя прямо в глаза: — С Марфушей ты больше не встречайся.

— Что ты мне указываешь…

— Указывать я могу только сестре собственной. И укажу. А тебе могу только напомнить, что ты — князь Новгородский. И — наш. Надежда наша. Дозволь уйти, воду в ступе толочь начинаем.

На следующий день Ярослав объявил, что срочно отъезжает, поскольку дел — невпроворот. Дела и впрямь были, но выехал он столь стремительно совсем по другой причине. Он считал, что ему очень ловко удалось связать Сбыслава с Александром личными узами, был весьма доволен собой и спешил подготовить внезапно обретённого сына к встрече сначала с Андреем, а потом и с самим Александром. И встреча Сбыслава с Андреем его беспокоила куда больше, чем с Александром.