Тени сумерек - Белгарион Берен - Страница 94

— Король Ногрода, государь Мельхар (41) зовет меня и Кальмегила в гости. Вы будете нас сопровождать. Наденьте чистое. Ты, Руско — ту рубаху, что тебе подарили в замке Химринг.

Двигались ночью, по горам, при свете факелов — Руско показалось, что целую вечность. Гном, возглавлявший почетную охрану, высокопарно объяснил, что им оказана ради Кальмегила великая честь — их ведут к Вратам Ногрода, не завязывая глаз, хотя они и не гномы. Гили услышал, как Нимрос тихонько хмыкнул, видимо, думая о том же, о чем и Руско: в такой темнотище они все равно не смогут запомнить дорогу к Вратам.

Дорога до Врат заняла больше часа. Кони шли шагом — посольству не пристала спешка. Врата потрясли Гили — к ним вел широкий и крепкий мост, весь выполненный из резного камня, и лишь серединный пролет — из крепких бревен, сбитых стальными полосами. При нападении врагов этот пролет, наверное, обрушивали вниз. Сами ворота, высотой в четыре человеческих роста, призваны были говорить не только о силе, но и о богатстве гномов: сделаны они были из черного каменного дуба, и каждую петлю, каждую шляпку гвоздя покрывала искусная чеканка.

Четверо богато одетых гномов поприветствовали пришельцев без лишнего шума, но крайне почтительно.

— Давно мы не видали тебя в наших залах, о Кователь, — сказал Кальмегилу один из них. — Государь будет рад видеть тебя. Всех вас — но тебя особенно. Он помнит о вашем старом споре.

— Поверь, Бойд, я тоже о нем не забыл, — ответил, спешиваясь, эльф. Они с гномом пожали друг другу руки. Гномы-стражники отвели коней и своих пони куда-то в боковой ход — видимо, в подземное стойло, — а те, кто встречал посольство, пошли в глубину подземного города, освещая путь.

Гили глазел по сторонам как завороженный. Диковины гномьего города поражали его на каждом углу — вот удивительные столпы, наплывами стекающие с потолка… А вот изваяние — каменный змей, свитый дивными кольцами, слагающимися в узор… А вот мост над пропастью — у Гили закружилась голова. Там, внизу, горели тысячи огней и сновали гномы — это было что-то вроде торжища или тинга, Гили не успел разобрать. Он поднял голову — и увидел, что свет факелов отражается в самоцветных звездах, которыми выложен круглый свод.

— Варежку закрой, — краем рта посоветовал Нимрос. Гили покраснел и сомкнул губы.

Ногрод оказался, кроме всего, на удивление многолюден. Или можно сказать — «многогномен»? То и дело кто-нибудь шагал навстречу, иной раз ведя в поводу пони или осла, иной раз — толкая тачку.

При переходе через второй мост, Гили увидел внизу длинный обоз — волокуши, на которых рядами уложены были длинные бревна, тянули серые угрюмые волы. Дровяная река выползала из одного темного каменного зева и вползала в другой. Волы ревели, погонщики кричали: «Хар-хар!». Вдруг поезд остановился — что-то произошло с одной из волокуш… Ага: плохо закрепленные бревна с одной из волокуш раскатились и загромоздили путь…

Внезапно Берен остановился и обернулся на звук, который был ему знаком и отвратителен: визг бича и короткий человеческий вскрик. Хорошо одетый черноволосый мужчина хлестал худого оборванца в рабском ошейнике — видимо, усмотрев его вину в том, что волокуша рассыпалась. В городе гномов — люди-рабы?

— Эй, ты! — зычно крикнул Берен надсмотрщику. — Да, ты, орочье семя! Если твоя честь не говорит тебе, что позорно избивать беззащитного, если разум твой не говорит, что глупо трепать кнут об того, кому сейчас предстоит тяжелая работа — то постыдись хотя бы знатных гномов, постыдись за род людской!

— А ты кто такой? — крикнул надсмотрщик.

— Я рохир при мече, и пусть тебе этого хватит с головой!

Надсмотрщик пожал плечами с самым независимым видом, но не возобновил наказание нерадивого раба. Теперь тот вместе с другими водворял на место скатившиеся бревна.

— Как это понимать, наугрим? — Берен указал вниз. — Чем провинились эти люди, что с ними в вашем городе обращаются как с собаками? Или вы усвоили орочий обычай?

— Пусть князь приглядится, если его глаза так же остры, как его язык! — вспылил гном. — Ни одного из казад нет среди надсмотрщиков! Это все ваши, людские дела! Вырубки на восточных склонах Хаудраммат принадлежат людям, они же доставляют сюда лес для укрепления стен — а уж как они между собой считаются — не наше дело.

Берен опустил голову:

— Твоя правда, почтенный гном… Прошу прощения.

— Я не оскорблен, — важно заявил гном. По его тону Гили почувствовал, что он далек от прощения — и не ошибся.

— Добавлю только, — сказал гном весьма желчным голосом, — что ни один кузд не стал бы так обращаться с другим, будь тот даже наихудшим из всех, кого видели недра земли.

— Да, — кивнул Берен, и Руско подивился тому, как много стыда и горечи может, оказывается, вместить такое короткое слово. — Идемте. Незачем здесь задерживаться.

Чем глубже они спускались — тем меньше попадалось гномов им навстречу, тем шире и светлее делались переходы. Теперь своды украшала прекрасная резьба по камню или дивная роспись. Гномы, в отличие от эльфов плавным линиям предпочитали ломаные, а точным изображениям — как бы искаженные. Им нравилось, когда тела животных и цветы образуют правильный узор, но правильность не имела ничего общего со схожестью изображения — не всегда можно было и узнать, какое именно животное изогнуто и повернуто так, чтобы оказаться точно врисованным в четырехугольник, круг или овал. Нередко попадались изображения и вовсе химерных животных — с головой орла и телом кошки или же передней частью тулова — птицы, задней — змеи.

А еще Гили был поражен встречающимися едва ли не на каждом углу изображениями драконов. Хищно выгнутые шеи, отверстые огнедышащие пасти, прижатые треугольные уши — все это, несмотря на уже привычное искажение формы в узор, восхищало и пугало. Как же так, дивился Гили, ведь драконы гномам — извечные враги…

Он собрался с духом и задал вопрос.

— О, да! — горячо сказал гном. — Поистине, эти твари враги нам. Они сильны, хитры и кровожадны. Об этом мы всегда должны помнить, и потому — мы любим изображать их. А еще мы любим изображать их потому, что более достойного и прекрасного противника Враг еще не создавал и уже не создаст. Когда будет повержен последний дракон, песня гномов будет радостной — но и печальной тоже. Потому что потомкам их уже не достанется такого славного врага…

Они остановились перед еще одними воротами — едва ли меньше тех, что вели в город, но куда богаче. На крепких бронзовых петлях красовались узоры перегородчатой эмали, сами ворота были инкрустированы серебром и отполированы до матового блеска. Четверо гномов-стражей стояли под ними, положив руки на боевые топоры.

— Посольство к государю Мельхару от эльфийского короля Финрода Фелагунда! — звучно и гордо проговорил провожатый.

Ворота открылись как бы сами собой. Гном сделал широкий жест и шагнул в них последним.

Это уже был, безо всякого сомнения, дворец. Все, что Гили видел до сих пор, было просто ничем в сравнении со здешними чудесами.

Аметистовые гнезда распустились цветами, и молочно-белый свет фиалов дробился в них и в потоках хрустальной воды, разбивающихся о самоцветы. Вся стена по левую руку от них была фонтаном-водопадом, сбегающим с огромной высоты в яшмовую чашу. Вдоль стены по правую руку от них шла спиральная лестница, ведущая туда, где этот водопад брал исток. Светильники висели в ее пролетах. Перила лестницы были искусно вырезаны, и такая же резьба покрывала ступени — даже жаль было ставить на них ноги. Каждый дюйм пола покрывали полусамоцветные плиты, сделанные в виде зубчатых листьев, так плотно пригнанных друг к другу, что Гили не видел ни единого зазора.

Поднявшись по резной лестнице наверх, они очутились в длинной анфиладе залов-пещер, одна другой диковинней. Иные из них гномы отделали от пола до потолка, не пропустив ни дюйма — другие же оставили в первозданном виде — словно бы предлагая сравнить свою работу и работу творца подземных залов, Тейрана-камнедробителя, которого эльфы зовут Аулэ.