Тени сумерек - Белгарион Берен - Страница 79

— А если ты выиграешь честно?

— Перестань. Честно выиграть у тебя я не могу. Ты был единственным, кто мог обыграть этого… — Маэдрос кивнул в сторону северного окна. — Мне это не удавалось ни разу.

— Ты заранее уверяешь себя в будущем проигрыше. Это плохо, — Финрод расставил фигуры на доске, давая Маэдросу преимущество выбора позиции для своих фигур.

— Я трезво смотрю на вещи.

— Я выигрывал у Мелькора только одну партию из трех. Но я никогда не знал, которую именно выиграю, и поэтому садился за каждую.

— Не называй при мне его прежнего имени. Он Моргот, черный враг, и другого названия ему нет.

— Я только хотел сказать, что было время, когда я ни одной партии у него не выигрывал. И положение никогда не изменилось бы, если бы я однажды раз и навсегда признал себя побежденным.

Маэдрос сел за доску, сделал ход.

— Пятнадцать тысяч в Дортонионе, — сказал он. — И будет еще столько же. А у меня здесь — три тысячи эльфов, пять тысяч вастаков и четыре с половиной тысячи дортонионцев. Они — единственные, кого я могу послать: орки не дают мне отдыха. Тебе удавалось обыгрывать Моргота — скажи, как нам быть с этой игрой?

— Едва ли хоть треть из людей Саурона будет тем, что можно назвать настоящими воинами.

— Нам и ее хватит.

— Это должен быть мощный удар. Нанесенный всеми силами одновременно, неожиданный и жестокий. Вроде этого, — белый король убрал с доски темно-зеленого мага.

— Проклятие! — Маэдрос ударил раскрытой ладонью по столу. — Инглор, мои мысли совсем не на этой доске.

— Мои тоже.

Маэдрос какое-то время молчал, потом решительно передвинул короля на поле «уэста». Здесь ему предстояло сойтись с белым рохиром.

— Ты не можешь от меня этого требовать, — не дождавшись, пока заговорит Финрод, Маэдрос порывисто встал и обошел вокруг доски и друга-противника. — Не можешь требовать союза с Беорингом.

— Почему? — Финрод увел рохира из-под удара. Теперь, если бы Маэдрос выдвинул короля, ему угрожала бы нэрвен.

— Я сделаю для тебя все. Приструнить Куруфина и Турко, вернуть тебе Нарготронд? Пожалуйста. Вывести армию против Моргота? Я готов. Но не проси меня отступиться от клятвы. Это больше, чем я могу.

— Твой ход, — сказал Финрод.

Маэдрос снова сел за доску. Темный рохир, перейдя на поле «анга», сразил белого короля. Ответным ходом белая нэрвен убрала его с доски, готовясь замкнуть темную башню в безысходное кольцо.

— Зачем ты с ним связался? — вздохнул Маэдрос. — Что тебе в нем?

— Он мой друг, — Финрод посмотрел Маэдросу прямо в глаза. — Возможно, ты будешь удивлен, но это так.

— Удивлен? — Маэдрос взял темную нэрвен, задумчиво поиграл ею и вернул на то же поле. — Я думал, что наша семейка — самая сумасшедшая среди нолдор.

— Оспаривать это звание у феанорингов действительно никто не будет, — улыбнулся Финрод. — Хотя я бы не сбрасывал со счета ни затворника Турондо с его свояком, ни Финакано, ни, в самом деле, себя. Как говорят атани, — он перешел на синдарин. — «У каждого в подполье свои мыши».

— Ты сказал тогда… — Маэдрос решился наконец и поставил свою нэрвен против белой башни. — Что если ими не займемся мы, ими займется Моргот. Ты был прав. Инглор, я ничего против них не имею, они прекрасные воины и верные вассалы. Но… по-моему, это зашло слишком далеко. Если ты в самом деле друг Берену — не делай его моим врагом. Пусть он отступится от Камня. Это — не для него. Это невозможно…

— Майтимо, — Финрод, сжав белого мага в ладони, гладил большим пальцем бархатную «подошву» фигурки. — Как ты думаешь, когда Финакано собрался выручать тебя туда, в Тангородрим, как часто он слышал от других — «это невозможно»?

От резкого движения пальцы железной руки с лязгом сжались в кулак.

— Сколько можно попрекать? — сквозь зубы выдавил медноволосый эльф. — Я помню, что вы ждали нас на самой границе, с отрядом и запасными конями — ты, Артанис, Айканаро… Я помню, что ты исцелил меня… помню все, не утруждай себя лишними словами…

— Я не собирался попрекать никого, — Финрод встал из кресла, обошел его и, опираясь скрещенными руками на спинку, печально посмотрел на Маэдроса. — Я просто хочу напомнить, что своих границ не знает никто. Чужих — тем паче.

— Ты все еще веришь в свою Судьбу, — криво усмехнулся феаноринг. — В то, что именно смертные принесут нам победу в Дагор Дагорат и исцелят Арду Искаженную.

— У тебя есть на этот счет другие мысли?

— Нет. Вселенские вопросы я оставляю Валар.

— Одному из Валар мы уже бросили вызов. Получается, взяли на себя решение некоторой части вселенских вопросов.

— И ты считаешь, что именно твой Берен, лично, и есть тот Спаситель, который исцелит Арду и принесет всем — как там пел Маглор? — надежду и жизнь?

— Если я останусь в стороне, я так никогда этого и не узнаю.

— А если погибнешь? Если тебя затянет под колесо?

— Узнаю после Возрождения.

— И окажется, что ты ошибся.

— Тогда я попытаюсь снова. И снова.

— Если бы это было не так зыбко, Инглор… Если бы ты мог найти и предъявить какие-то доказательства…

Финрод покачал головой.

— Никаких доказательств, Майтимо. Возможно, это и есть испытание — поверить без доказательств. Просто поверить. Неужели это так трудно?

— Почему, Инглор? Почему ты веришь в них?

— Я знаю их двести солнечных лет. Они пришли из мрака, а мы лишь заглянули в него — и отшатнулись в ужасе. Они знают лишь отчаяние — но на их языке «отчаяться» и «решиться» — одно и то же слово. Когда у них нет надежды — их можно брать и вести куда угодно. Мы и Моргот делаем это с равным успехом, ибо, не имея надежды, они легко поддаются земным соблазнам. Мы можем победить Моргота сейчас — но военная победа мало что нам даст, ибо он бессмертен, а его зло пустило корни в будущее. Я хочу обрубить эти корни. Сделать это можно лишь дав людям надежду. Объяснив им смысл смерти. А у нее должен быть смысл — я исхожу из того, что Единый знал, что делал, создавая их смертными, не принадлежащими Арде — это не кара за какие-то злодеяния и не злосчастная ошибка. Полвека назад я думал, что нашел. Но… тогда кое-кому не хватило сил. Мне в том числе. Я ждал дальше. Ждал знака Судьбы, который укажет мне, прав я или нет…

— А вдруг ты все же не прав? — горькими, как полынная настойка, были слова Маэдроса. — Вдруг это не знак Судьбы, а простая случайность? Вдруг их смертность — действительно ошибка или кара? И в смерти нет смысла — что тогда?

Финрод взъерошил волосы, летящая усмешка блеснула на губах — и погасла, глаза же оставались печальными.

— Возможно, — сказал он. — Но думать так — значит заранее отдавать победу Морготу. А я не хочу.

Здесь все было и так, и не так, как в Барад-Эйтель. Почти не слышно было синдарской речи, к которой Гили привык настолько, что уже едва ли не все понимал — между рыцарями феанорингов было принято говорить на квэньа. Эльфийской молодежи и эльфийских женщин здесь, к примеру, или совсем было мало, или вовсе не было — Гили с Айменелом еще никого не встретили. Зато было больше людей. Женщины работали на кухнях, прибирались в комнатах, дети носились по всему замку. Радруин дин-Хардинг, какой-то шестиюродный племянник лорду Хардингу и его же второй слуга-оруженосец, объяснил Гили, что, когда наступает очередь кого-то из мужчин в поселениях нести службу в окрестностях замка или на заставах, семья его нередко перебирается в замок на это время. Сейчас, летом, когда идут работы в поле, здесь еще мало народу, — небрежно бросил он. Гили удивился: что же тут творится, когда народу много?

Дальше: здесь не было синдар и ничего синдарского. Гили не смог бы объяснить, хотя и четко осознавал разницу между Барад-Эйтель и Амон-Химринг, если бы Айменел не сказал, что тут все слишком нолдорское. А когда Айменел это сказал, Гили сразу понял, что он имеет в виду: в рукотворных предметах и в манере общения не было той бесхитростной простоты, которая отличает синдар и все синдарское. Если синдар хотели, к примеру, сделать простой ковер, они ткали его простым: из грубой нити, в полоску. Если они хотели сделать роскошный ковер, они ткали гобелен с невиданным рисунком о всех цветах земли и неба. Если же нолдор хотели сделать роскошный ковер, они делали его роскошно простым: ткали из самой тонкой черной шерсти так, чтобы в нем по щиколотку утопали ноги, и украшали какой-нибудь единственной белой завитушкой. Здешние изделия были как венец лорда Маэдроса: простое и скромное серебро украшено камнями, которые и драгоценными-то не считаются, но вот отделаны эти камни так, что дыхание замирает. И так во всем, даже в том, как замок выглядел снаружи. В здешней скромности было слишком много гордости. Обычной одеждой эльфийских воинов были простые черные рубахи, но более пристальный взгляд различал, что сотканы они из самого лучшего льна. В других местах, где нолдор долгое время жили рядом с синдар и слились в один народ — в Нарготронде или в том же Барад-Эйтель — мастера перенимали приемы друг у друга, и вскоре синдар научились делать изысканно простые вещи, а нолдор — роскошно прекрасные. Но здесь, где влияния синдар почти не было, искусство нолдор оставалось изысканно простым, и было в этом что-то натужное, словно тут хотели перенолдорить всех нолдор. Айменел, сын Кальмегила, считал себя нолдо, но здесь, среди чистых нолдор, было ясно видно, насколько он синда. В синей своей рубахе и желтых кожаных штанах он среди воинов Маэдроса походил на синицу, затесавшуюся к стрижам-красногрудкам. Его квэнья звучал слишком мягко, не так звонко и гортанно, как квэнья здешних суровых нолдор. Его одежда казалась вызывающе яркой, и даже человеческому глазу теперь было видно, насколько он юн.