Тени сумерек - Белгарион Берен - Страница 47

…И рухнул под его весом без сознания.

Звезды…

Крупные и мелкие — словно рассыпали соль…

Гили проморгался, прокашлялся — он очнулся от терпкой сладости-горечи неразбавленного эльфийского вина. Сел. Голова кружилась, но не болела. Лоб еще хранил тепло чьей-то ладони, Гили был уверен — Финрода.

— Ну, слава Единому, — Берен взъерошил рыжие кудри оруженосца, рассыпая синие, с радужным отблеском перья селезня. — Что ж ты молчал, что тебе плохо?

— Я… заболел?

— Нет, — ответил Эдрахил. — Разница высот. Ты вырос на равнине. Высота этих гор — десять тысяч футов, мы перевалили через них на пяти с половиной тысячах.

— Ага, понятно, — сказал паренек; хотя ничего ему не было понятно. Но раз он не заболел — уже хорошо.

Он полулежал на плаще и седле, эльфы сидели кругом, здесь, в чем-то вроде неглубокой пещеры… Двоих не было — видимо, стерегли снаружи.

— Ни шиша тебе не понятно, — сказал Берен. — Это и мне не понятно. Воздух здесь редкий. Чем выше, тем реже. Есть высота, куда даже птицы не поднимаются — воздух не держит и нечем дышать. Почему так — один Манвэ знает.

— А какие горы — самые высокие в мире?

— Пелори, — ответил Финрод.

— Сорок тысяч футов, — прикрыв глаза, улыбнулся Эдрахил.

— А в этой части света — Тангородрим, — добавил Берен: словно крышка гроба захлопнулась.

На следующий день они спускались по крутому склону, с одной стороны — стена, с другой пропасть. В некоторых местах коням заматывали головы плащами, чтобы те не боялись идти. Кошмарный этот спуск завершился в зеленой долине горной речки, впадающей, как сказал Эллуин, в озеро Линдавен. Собственно, это уже и был Дор Ломин, Сумеречная Земля, где жил народ Хадора. Эту ночь, пообещал Берен, они проведут под крышей.

Совершенно неожиданно для Гили, в предгорьях эльфы с ними попрощались.

— На три дня, — объяснил горец. — У нас — свои дела, у них — свои.

В первой же хижине он купил молока, сыра и хлеба. Поели они на ходу. Мысль о близкой крыше над головой и горячая ржаная лепешка вселили в Гили новые силы.

Берен не надевал свой горский плащ, хотя и так было видно, что он не здешний — от местных он разнился и темным цветом лица, и статью, и покроем одежды: эльфийский наряд тут носил далеко не каждый первый. Гили заметил, что и сам отличается от здешних соломенноголовых поселян: солнце за дни пути от Таргелиона до Бретиля окрасило его кожу в темный оттенок, так что даже конопушки стали почти незаметны, а волоски на руках выгорели до золотого. Видно, солнце в этом краю показывалось не особенно часто — здешние были намного светлее.

Там, где кончались предгорья (здесь, в Дор Ломин, холмы тянулись гораздо дольше, чем по ту сторону Эред Ветрин) в холмах их остановил конный разъезд.

— Кто такие? — спросил старшина, бородатый дядька в кожаном панцире с нашитыми бляхами.

— Гонцы к эарну Хурину и госпоже Морвен, — ответил Берен. — Меня зовут Эминдил, а это мой слуга и оруженосец, Гилиад. Вот знак, — распахнув ворот, он достал висящий на шнурке перстень Фелагунда. — Буду заранее благодарен, если мне покажут дорогу в Хеннет-Аннун.

Старшина смерил его подозрительным взглядом.

— От кого гонцы-то?

— Ты не узнал перстень?

— Перстень-то я узнал, да вот лицо твое, парень, мне незнакомо. А я думал, что всех гонцов знаю. Думается, вы не прочь будете в компании прокатиться, а? В Хеннет-Аннун, честь по чести. Там и посмотрим, какие вы гонцы.

— Согласен, — Берен спрятал перстень и зашнуровал ворот. — Думаю, в Хеннет-Аннун меня узнают в лицо, госпоже Морвен и госпоже Риан я прихожусь дальним родственником.

— Служил беорингам? — прищурился бородатый.

Берен кивнул.

— Давно ушел?

Берен молча качнул головой в знак отрицания.

— Что слышно про государя вашего, эарна Беоринга? Ты о нем вести несешь?

Берен подумал — и опять кивнул.

— Если о нем и худые — лучше не езди. Госпожа Морвен только-только от пологов оправилась, у ней от худых вестей молоко пропасть может, а своего брата она любит… Разве что только эарна Хурина, да еще сына она больше любит.

— Как назвали мальчишку?

— Почем я знаю. Нынче вечером обряд будет.

— К слову, как зовут тебя, добрый человек?

— Эрмил, — бородатый ощерил зубы, и Гили заметил, что слева выбито штук шесть: оба клыка, следующие два и два коренных.

— Что, Руссандол, любуешься, как мне плетень проредили? — еще раз улыбнулся Эрмил. — Любуйся-любуйся. Это честная дырка, я их не в пьяной драке потерял.

— Три года назад? — прищурился Берен.

— А ты почем знаешь?

— Земля слухом полнится. Расскажи.

— А чего тут особенно рассказывать… Как настал гвирит, снежок с Эред Ветрин сошел — поперли они на нас. Немерена сила, я тебе скажу. Я тогда был в Рысьей Сотне, как раз у Эйтель Сирион. Прорывались они в Митрим, тут мы их и перевстрели. Большая битва была. Повелитель Фингон не стал по-дурному на их копья конницей переть, и не велел нам строй держать, велел, наоборот, рассыпаться и нападать с флангов. Так что орудия, которые они приволокли, им мало сгодились. Получилось чудно: поле мы вроде как отдали, но не проиграли. А когда мертвых считали — их против нас впятеро было. Поймал облизня Саурон: хотел одним ударом все здешние силы раздолбать, да ничего не вышло. Пока они тащились через перевалы, мы горными тропками пройдем и малыми отрядами их то с одного боку, то с другого. Но наконец взяла их сила, обложили они Эйтель Сирион, а сами таки прорвались в Митрим. Как раз там, у озера, наша сотня, да еще Соколиная сотня с их тремястами конницы сошлась. Там-то мне частокол и проломили: здоровенный детина, полуорк какой-то, съездил краем щита по зубам… Этих-то мы в озеро побросали, но дальше — бежать пришлось, потому как это был только передовой разъезд, а за ним перла целая тыща. Все думаю, концы приходят… Бежать-то некуда: ежели они прорвутся за озеро да ударят в тылы эарну Хурину — Хитлум будет весь под ними, как старая кобыла под молодым битюгом. Подошла к нам тысяча пехоты — все, ребята, готовимся стоять, пока не ляжем. А эти — на том берегу реки готовятся переправляться, значит. Подтянулись. Намо свидетель, не вру — не менее десяти тыщ их было! Веришь?

— Верю, — сказал горец.

— Нет, ты мне веришь?

— Да верю-верю. Не менее десяти тыщ. И что дальше?

— Дальше они через речку перли, а мы их в этой речке топили. Ох, натерпелся я тогда страху, горец! Там не только люди были, веришь? И не только орки, это одоробло вообще не в счет…

— Волки, — сказал Берен. — Здоровенные волки, каждый — с теленка, клыки в два дюйма, и пока не истыкаешь эту тварь стрелами наподобие ежа — она не остановится.

— Откуда знаешь? — севшим голосом спросил Эрмил.

— Насмотрелся. Против них лучше всего не стрелы, а меч или топор. Когда оно мчится на тебя во всю прыть, нужно в последний миг уйти из-под удара — и рубить по хребту.

— Наловчился… Я-то в первый раз их увидел… Честно скажу: перепугался мало не до усрачки. Только они уже под конец на нас нападать стали… Поначалу они того… своих… подбадривали… Кто в речку лезть не хотел… Ну вот, ближе к вечеру ихняя брать стала. Потому что измотались мы, и поменьшало нас вполовину. И тут — матушки мои родные! — в холмах трубы затрубили, знамена серебряные заплескались: эльфы из Гаваней морем пришли и, как по сходням сбежали в Дренгисте, так и бегли до самого Митрим к нам на выручку. Кто пехом, кто конный — но пеших побольше было. Целую ночь бежали как есть — в доспехах, при оружии, при щитах — и как есть в бой вступили. Веришь, беоринг — я как понял, что умирать зазря не придется — прослезился.

— Верю, — Берен сжал кулак.

— Тыл эарну Хурину мы прикрыли, и те двадцать тысяч, что через перевалы прорывались, он не только отбил, а и опрокинул, и по пескам погнал аж до самой Менаксон. Засыпал там несколько колодцев на прощание: пейте, ребятишки. А сам зашел со своими четырьмя тысячами в зад тем, кто обложил Эйтель Сирион, и крепко мы им там наподдали. Да… Хотя если бы не эльфы Кирдана — может быть я, как ваш эарнил, сейчас по лесам бы мотался да ночами на пепелище своего дома выл. Как государь Фингон успел их так быстро вызвать — я диву даюсь. Колдовство, ничто другое. Да… В этом-то бою потеряли мы эарна Галдора… Молодые эарнилы по нем очень горевали…