Дурочка - Василенко Светлана - Страница 7

Весь в зловонной пене Председатель стоял.

— Ничего! — сказал верблюду, утираясь. — Ничего! В колхоз пойдешь! На скотный двор! Я тебя заставлю власть уважать!

Отошел, утираясь.

Древняя старуха к Председателю кинулась, кукурузный початок тычет в лицо, беззубым ртом улыбается: на, мол, купи.

— Отойди, — отмахнулся, — старая.

Та все тычет.

— Или ты меня не слышишь тоже? — погрозил.

Та ухо подставила, спросила:

— Ась?

— Уйди от меня, бабка!!! — заорал что есть мочи прямо ей в ухо. — Стрелять вас надо! Кулачье недобитое! Враги! Всех, всех расстрелять!

Отскочила от него старуха, кукурузный початок в пыль бросила — и бегом от Председателя.

— Все ваше племя жадное! — ярился Председатель. Шел по торговым рядам. — От детей до стариков! Всех до одного! Как бешеных собак! Перестрелять!

Люди спешно уходили, бросая товар. Убегали.

— Подайте Христа ради! — стоял у рядов Чарли, выклянчивал.

Председатель обернулся:

— Ты откуда? Из детдома? Я Тракторине Петровне просигнализирую: опиум агитируешь! Вон отсюда!

Побежал Чарли. Дети и тетка Харыта тоже убегали, сев на лошадку.

На пустынной базарной площади осталась одна Ганна.

— А ты откуда? — спросил Председатель Ганну. — Из детдома?

Ганна молчала. Молча смотрела.

— Что, тоже из этих? Из глухонемых?! — с издевкой спросил Председатель.

запела Ганна.

Она пела и пела, глядя вверх. На небеса.

В столовой пир стоял горою. На тарелках вперемешку лежали: хлеб, картошка, сало, лук, лепешки, жареная рыба; огромная тыква, развалясь, посреди стола лежала. Рядом с каждой тарелкой — крашеное яйцо.

Тетка Харыта разрезала что-то на пирог похожее, по кусочку всем давала. Подходили дети по очереди, забирали кусочек, на ладошке держа, отходили.

Вера подбежала:

— Это что? Торт?

— Это пасха, Верочка, — отвечала тетка Харыта. — Святое кушанье. Надя, Люба, подходите!

Надя с Любой тетку Харыту не слышали: они крашеными яйцами с Маратом бились, с братиком.

— Кто чье яйцо разобьет, тот и забирает его, — объяснял Марат сестренкам правила.

Ударил красным по ихним желтеньким, разбил, стал забирать.

Надя свое отдала. Люба кричит:

— Не по-честному бил! Острым концом по тупому! Давай перебьем!

Перебили. Разбила Люба красное яйцо, схватила его.

— Мое! — кричит.

Почистила быстро и — раз — проглотила. К тетке Харыте подбежала:

— Дайте мне кусочек! Исты хочу, исты!

Чарли Булкину рассказывал, мокрым пальцем слезы на щеках рисуя:

— Я заплакал и говорю: дяденька, подайте ради Христа. А он мне отвечает: опиум у меня просишь? Вон, говорит, отсюдова! А не то расстреляю!

— Опиум — это что? — спрашивал Булкин.

— Помнишь, мы с тобой в том году белены объелись, ходили как пьяные…

— Чарли! — позвала его тетка Харыта, кусок отрезала. — Это тебе. А этот, последний, самый сладкий, — Ганне… Ганна! — позвала. — Где Ганна?

— А она на базаре осталась, — сказала Конопушка.

— Как же так? — растерялась тетка Харыта.

— Я ей говорила: пойдем, Ганна!

— А она?

— На меня рукой махнула: уходи, мол. Она песню свою не допела… — объяснила Конопушка. — Видно, допевать осталась!

— Идти за ней надо, — стала собираться тетка Харыта, платок накинула, к дверям пошла. — А то потеряется…

К дверям подошла, а дверь — будто вышибло ее — вдруг сама открылась: Тракторина Петровна грозно в дверь ввалилась. Следом Председатель и сторож Ганну ввели.

— Харитина Савельевна! — закричала Тракторина Петровна на тетку Харыту. — Объясните мне: что Ганна делала на базаре? Ее привел Председатель. Это вы ее послали? Что она там делала?

— Побирались они, — сказал Председатель. — И эта старушенция ваша. И вот этот пацан, — указал на Чарли. Оглянулся. — Да все они там были. Все.

— Побирались?! Пионеры побирались?! — вскричала Тракторина Петровна.

— Покушать и пионерам хочется. Что ж они — не люди? — сказала тетка Харыта. — С голоду скоро опухнут твои пионеры…

— Вас не спрашивают! Им дают здесь все необходимое для их организма. Витамины, белки, калории. Все, что положено. Понятно?

— Калорией жив не будешь…

— А это что такое? — вдруг увидела Тракторина Петровна еду на столах.

— Люди дали.

— Нет, вот это что такое? — Тракторина Петровна с брезгливостью взяла крашеное яйцо. — Харитина Савельевна, я вас спрашиваю!

— Яйцо, — кратко ответила тетка Харыта.

— Я вижу, что яйцо. Но почему оно синее?

— Крашеное оно.

— Так. А почему оно крашеное?

— Праздник сегодня. Ты что, нехристь, Петровна?

— Вон! — закричала Тракторина Петровна. — Чтобы ноги твоей в детдоме не было! Вон! Егорыч, собери эту всю антисанитарию! Нормальное яйцо должно быть белым! Белым! Белым!

Тракторина Петровна сбрасывала со столов яйца, топтала их ногами. Кричала в истерике:

— Белым! Белым! Белым!

Сторож сваливал в мешок еду: хлеб, сало, лук, картошку. Хотел и огромную тыкву в мешок положить. Сестры обняли тыкву, не отдают:

— Это тыква не общая! Это тыква наша!

Молча длинной рукой тыкву заграбастал, выдернул ее у сестер, закатил в мешок.

— Белым! Белым! — кричала, топчась на крошеве, Тракторина Петровна.

Выдохлась, выскочила. Сторож с Председателем следом за ней ушли.

Дети посидели за пустыми столами, помолчали. Опустились на пол. Собирали раздавленные яйца:

— Вот мое — красненькое…

— А вот мое — желтое…

— А от моего ничего не осталось…

Сидели, соскабливая с пола крошево, — ели.

— Тетя Харыта! А чего она так? — спросила Конопушка.

— Рогатый бес в ней дом себе нашел, поселился, тешится. Силе-е-ен!

— Ты теперь от нас уедешь?

— Нет, я вас одних не оставлю теперь. Поборюсь…

Ночью в палате дети не спали. Конопушка сказала шепотом:

— А давайте в дочки-матери поиграем?

— Давайте, — согласились сестры. — Чур, мы будем дети. А Марат будет нашим отцом!