Дурочка - Василенко Светлана - Страница 3

Ганна послушно закрыла глаза. Тракторина Петровна стригла, расспрашивала:

— Откуда ты, девочка? Кто родители? Как осиротела?

— Сирота с рождения она, Петровна, — отвечала тетка Харыта вместо Ганны. — На плоту приплыла, по реке, в колыбельке. На малиновой подушечке, как куколка, лежала. Я лошадку поила, смотрю — плывет, я мужиков покричала, выловили. Она еще грудная была, всем селом выкармливали… Сейчас кормить нечем, голод кругом, вот сдаю…

— А чего ж она-то молчит?

— Она все время молчит. Не умеет говорить.

— Кулачья она дочь! — убежденно сказала Тракторина Петровна. — Хитрит. Откуда у бедняка колыбелька? А бревна для плота? Отец ейный и мать — кулаки… На любую хитрость пойдут, чтобы кровь свою грязную вражью оставить в нашем чистеньком новом мире!

— Не было тогда кулаков. Война была.

— Война, говоришь? Ну, тогда точно буржуйская дочь! Подушечка у ней малиновая… Дочь белогвардейца!

— Не бери грех на душу, Петровна…

— А ты не бойся. Мы документов не держим. Я про них все вот здесь держу, — Тракторина Петровна постучала себя по голове. — Хочу — казню, хочу — милую. Никому не доверяю. Так что не бойся и скажи, чья она дочь. Ишь выдумала — плот… Врать ври, да не завирайся… Ну-ка, девочка, ответь…

— Говорю ж, не умеет она. С головкой у нее что-то. Слаба умом, — ответила тетка Харыта.

— Слаба умом? — неизвестно чему обрадовалась Тракторина Петровна. — То есть лишена разума? То есть животное. Как бы обезьяна. А из любой обезьяны можно сделать человека. Вот и проведем над ней эксперимент.

— Она не зверь. Она человек! — возразила тетка Харыта.

— Чем отличается человек от животного? Наличием разума! Значит, она животное.

— У нее есть ее бессмертная душа!

— Душа — это предрассудок. Души нет.

— Есть!

— Хорошо. Если есть душа, то и Бог есть? Так? Тогда почему твой Бог дал ей душу, а ума не дал? Ответь!

— Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамить! — сказала тетка Харыта твердо.

— Для уборщицы больно ты божественная будешь. Ну да ладно, открывай, девочка, глаза. Правда красиво?

Ганна посмотрела на себя стриженную наголо, с выбритым крестом. Провела рукой по затылку. Встала, сняла башмак, ударила им по зеркалу. Зеркало рассыпалось со звоном.

— Ты дочь врага народа, — с ненавистью сказала Тракторина Петровна Ганне. — Ты — обезьяна, ты мразь, ты животное…

На дворе вдруг закричал кто-то. Повернули головы. Огромный неуклюжий мужик бил розгами Марата. Тетка Харыта охнула, костыльками задвигала, к дверям поползла, выползти во двор хотела. Тракторина Петровна через нее перешагнула; у дверей, как часовой, встала:

— Не трудись, старая, стой где стояла.

— Дэтыну ж обижают, Петровна, — не понимала тетка Харыта. — Зверюга мальчонку бьет, як же это, за что?

— То не бьют, Савельевна, то воспитуют… Мы им с Егорычем как мать и отец. Как мамка и папка. И кормим, и поим, и порем — все как в семье, — торжественно сказала Тракторина Петровна. — В нашей дружной советской рабоче-крестьянской семье! — И строго добавила тетке Харыте: — Уберешь здесь. А за зеркало расплатишься с первой получки. Когда заплотишь, тогда и поедешь до своей хаты.

Ганна у окна стояла, глядела, как Марата бьют: от каждого удара всем телом вздрагивала, будто те удары на себя принимала, будто не его, а ее бьют.

— Га! — кричала. — Га!

— Прости, — обхватила ее ноги тетка Харыта. — Прости меня, Ганночка, прости меня, доченька, за то, что я тебя сюда привезла.

Ганна села, обняла тетку Харыту. Так и сидели обнявшись.

Ночью в келье собрались вокруг Ганны дети. Одна девочка рыжая, Конопушка, сгорая от любопытства, спросила Ганну:

— Кто ты такая, девочка?

Ганна молчала. Смотрела ясно.

— Как тебя зовут? — спрашивала Конопушка в нетерпении. — Скажи! Чи она немая, чи она глухая?

Ганна глядела иконно и бесстрастно.

— Я ей сейчас сказку расскажу, — сказал худенький мальчик по прозвищу Чарли.

— Зачем? — пожал плечами толстый мальчик Булкин. — Если она глухая, она твоей сказки не услышит.

— Вот мы и проверим, глухая или нет. Слушай сказку, девочка. В одном доме жила мама с дочкой. Жили-жили, пришло время матери умирать…

Три сестрички — Вера, Надя и Люба — заплакали.

— И вот перед смертью позвала она дочку и говорит ей: — Об одном прошу тебя, дочка, — не покупай, дочка, красного пианина, не открывай, дочка, красной-красной крышки, не играй на красных-красных клавишах красную-красную-красную музыку… И вот мать умирает, ее хоронят на очень хорошем кладбище, ставят памятник, и дочка начинает жить одна. Вот живет она, живет и забывает слова своей матери. Однажды она пошла в магазин и увидела там красное пианино. И так оно ей понравилось, что она его купила. Привезли ей красное пианино домой. И вот настала ночь, и решила дочь поиграть на пианино. Подошла она к красному пианино, открыла она красную-красную крышку, заиграла на красных-красных клавишах, полилась красная-красная-красная кровь… ОТДАЙ МОЕ СЕРДЦЕ, ДЕВОЧКА! — протянул вдруг к Ганне свою руку мальчик.

Закричала Ганна, побежала по коридорам, будто гнался за ней Тот, требуя красного сердца, и сердце ее само из груди выскакивало, она его рукой держала, чтоб не выпрыгнуло. Тяжело кричала: «Га-а-а-а!!!» — по-звериному, как дети не кричат, так только звери от смертельного страха кричат. Следом за ней бежал Марат.

Все из келий выскочили и тоже кричали, бежали за ней по мрачным коридорам монастыря.

Ганна наткнулась на кого-то. Подняла глаза — Тракторина Петровна стояла скрестив руки, как скала; над скалой — в глазах — молнии. Дети встали позади Ганны тяжело дыша. Тракторина Петровна Ганну за руку взяла, всем остальным сказала:

— На улицу — марш!

При лунном свете бегали по двору кругами дети.

В центре Тракторина Петровна стояла, крепко Ганну за руку держала:

— Бегом марш! Быстрее! Еще быстрее! Я покажу вам, как издеваться над Ганной! Запомните: Ганна — дурочка! Она — сумасшедшая! Понятно? Она — не как вы! Она — как животное! Она — как собака. Разве можно мучить животных? Бегом! Не обижать ее! Ганна — больная! Я пойду, а вы побегайте, подумайте. Ганна — стой и смотри. Я скоро приду. Марш! Марш! Левой! Марш! Марш! Левой! — Тракторина Петровна ушла, шагая, громко командуя голосом себе и своим ногам.