Дурочка - Василенко Светлана - Страница 24

Бандиты гуляли в лесу. Сидели у костра, пили. Рассматривали, что награбить успели. Степан кольца примеривал:

— Эх, последний раз на родной земле гуляем, мужики!

В лесу один за пеньком сидел атаман. Пил из кружки водку не закусывая. О чем-то думал.

Подошел к нему Семен.

— Атаман! Там парни трофей привезли, тебя зовут.

— Что за трофей?

— Женский. Девку, короче. Парням невтерпеж. Иди пробу сними, а мы за тобой. По вспаханному.

— Без меня, — сказал как отрезал атаман.

— Неси, Степан, — приказал Семен.

Степан принес одеяло с Ганной. Положил на снег. Развернули. Испуганно Ганна из лоскутков глядела.

— Тю, да то мала!

— Мала не мала, лишь бы эта самая у ней была… — сказал Семен.

— Да то дурочка деревенская. Убогая она, — сомневался все тот же парень. — Грех.

— Все одно в аду гореть, — ответил Семен. — А что убогая… Так они, убогие, у нас всю жизнь отобрали… Едри их в корень! Держи ее, ребята! Первым у нее буду!

Навалились на Ганну со всех сторон. Ганна выворачивалась, била Семена в лицо, кусалась. Парни держали ее за руки, за ноги. Как распятая на снегу лежала.

— Ну, Семен, давай…

Вдруг раздался выстрел.

Мужик бежал:

— Атаман застрелился!

Атаман сидел уткнув голову в пенек.

— Из-за Катьки… — сплюнул Семен. — Нас на бабу променял!

Бежал часовой:

— Атас! Легавые скачут!

— По коням! — скомандовал Семен.

Проскакали кони над Ганной. Потом другие кони прискакали, с людьми в шинелях, повертелись у костра, унеслись за выстрелами.

Не заметили Ганну.

Ганна встала, побрела за людьми в лес. Шла в разорванной белой рубахе, падала в сугроб, снова шла.

Вышла на поляну. Луна освещала поляну. Увидела вдруг руку отсеченную Степана, в кольцах. Чуть дальше мертвого Семена увидела. Рядом Степан лежал, обняв человека в шинели. Тут и там лежали вперемешку мертвые тела. Увидела лицо энкавэдэшника со шрамом. Черный от крови снег был около него.

Подвывая от страха и ужаса, прошла Ганна поляну.

Шла, увязая в снегу. От дерева к дереву. У ели густой села отдохнуть. Сидела, дрожала. Закрыла глаза. Незаметно как — заснула.

То ли сон пришел к Ганне, то ли видение.

Увидела Ганна плывущее над землей светящееся облако. И на том облаке или сугробе стояла женщина с необычайно красивым лицом. Лицо было Ганне знакомо, родное лицо. На иконке у тетки Харыты она это лицо видела.

— Божья Мать… — прошептала Ганна.

Божья Мать слегка кивнула, улыбнулась.

— Ты любимая дочь Господа, — сказала Ганне.

— Я? — удивилась Ганна. — Но почему я?

— Ты страдала, — легко сказала Божья Мать.

Голос у нее был как у тетки Харыты.

— Что я должна делать? — заволновалась Ганна.

— Иди и лечи людей. Вскроются реки — плыви к другим людям.

— Тоже лечить?

— Там узнаешь.

— Но, может быть, я умерла?

— Ты не умрешь. Иди. — И Божья Мать растаяла. Только облако горело серебряно.

Ганна открыла глаза, зажмурилась: глаза ослепил горевший на солнце снег.

Был день. Вокруг Ганны снег растаял. Ганна встала. Сделала босыми ногами шаг. Зашипело под ногой. Ганна посмотрела вниз: с шипеньем таял снег вокруг ее ноги. Сделала другой шаг: снег под ногой растаял.

В рваной белой рубахе, босая, простоволосая, входила она в деревню.

— Ганна-дурочка! Дурочка! — закричали привычно мальчишки.

От Ганны шел свет. Мальчишки замолчали, расступились.

Зашла Ганна в пустую церковь — все свечи сами зажглись.

— Ганна — святая! Святая! — зашептали вокруг.

Подвели к ней нищего. Слепой, в струпьях весь.

— Где святая? Дайте дотронуться… — попросил.

Дотронулась Ганна до него: струпья спали, бельма в синие глаза превратились.

— Вижу! Я вижу! — закричал нищий.

— Чудо! Чудо! — упали на колени все.

Наступила весна. Сидела Ганна у могучего дерева.

К дереву — очередь тянулась, вся дорога людьми и подводами запружена.

К Ганне лечиться едут со всего света.

— Со всего света к ней люди идут, — говорили в очереди.

— Она одна такая в мире, больше нет нигде такой!

Стояли, очереди своей ждали: слепые и глухие, хромые и прокаженные.

Хромой перед Ганной стоял, на костылях.

— Дочка, спаси. Один остался, хозяйка моя умерла. Как без хозяйки и без ног прожить? Скажи?

Ганна ногу его натерла мазью, что-то пошептала, ладошкой похлопала.

Костыль из рук забрала, отошла. Старик постоял, постоял и как годовалый мальчик пошел: шаг, еще один, еще шаг…

— Неужто иду?

— А ты потанцуй, — посоветовали из толпы.

Пошел вприсядку отплясывать. Народ в ладоши хлопал.

— Еще, дед, молодуху отхватишь себе! — смеялись.

Привели женщину. Она билась, изо рта пена шла. Идти не хотела, упиралась.

— Бесы в ней гнездо свое свили, — объяснила мать. — Кричат ночью на разные голоса. Помоги!

Подошла к женщине Ганна. Закричала бесноватая на разные голоса. И по-волчьи выла, и по-собачьи залаяла. Встала Ганна перед ней. Начала повторять все движения бесноватой. Та руки возденет — и Ганна поднимет. Та кружится — и Ганна закружилась. Все быстрее кружилась бесноватая. Вдруг свалилась как подкошенная. Дергалось тело, вздрагивало. Ганна над телом встала. Будто что-то вытягивала из него, жало или корень. Вытянула, села в изнеможении, лоб мокрый вытерла и улыбнулась.

Женщина встала с земли, подошла к матери, сказала ей как ни в чем не бывало:

— Мама, что мы тут делаем? Пойдем домой.

Отец прибежал:

— Дочь умирает! Горит вся, как свечечка сгорает!

Побежала Ганна с отцом девочки.

Девочка в доме лежала, бредила:

— Дай мне аленький цветочек, тата! Дай мне, пожалуйста! Дай, прошу тебя, дай, таточка, дай!..

Ганна напоила ее из бутылочки, что с собой принесла. Посидела рядом закрыв глаза. Девочка очнулась:

— Тата, ты мне сейчас приснился…

Шла Ганна обратно. Гроб несли с мальчиком маленьким. Остановились около Ганны.

Мать в ноги Ганне бросилась: