Старики - Хэсфорд Густав - Страница 6

– Э, Леонард, заткнись, да? Мне же сержант Герхайм хребет поломает.

Леонард садится на шконке. Смотрит на меня. Сдирает нижнюю рубашку и завязывает ею глаза. Начинает разборку винтовки.

– Я в первый раз сейчас вижу ее голенькой.

Стягивает повязку. Пальцы продолжают разбирать винтовку на части. А затем он начинает нежно ласкать каждую деталь.

– Ну посмотри на эту милую предохранительную скобу. Ты когда-нибудь видел кусок металла прекраснее?

Начинает собирать стальные детали: «И соединительный узел такой красивый...»

Леонард продолжает бормотать, а его натренированные пальцы тем временем собирают черную стальную машину.

Мне в голову приходят мысли о Ванессе – девчонке, которую я оставил дома. Мне представляется, что мы на речном берегу, закутались в наш старый спальник, и я трахаю и трахаю ее до умопомрачения... Но любимые фантазии мои потеряли все свое очарование. И теперь, когда я представляю себе бедра Ванессы, ее темные соски, ее пухлые губы, у меня уже не встает. Наверное, из-за селитры, которую, по слухам, добавляют нам в еду.

Леонард лезет рукой под подушку и вытаскивает заряженный магазин. Он нежно вводит стальной магазин в винтовку, в свою Шарлин.

– Леонард... Откуда у тебя боевые патроны?

К этому времени уже многие парни поднялись, шепчут друг другу: «Что там?» Сержант Герхайм включает свет в конце отсека.

«НУ, ЛЕОНАРД, ПОЙДЕМ-КА СО МНОЙ». Я исполнен решимости спасти свою задницу (если получится), а насчет леонардовой абсолютно уверен, что ей уже ничего не поможет. В прошлый раз, когда сержант Герхайм поймал рекрута с боевым патроном – всего одним патроном – он заставил его выкопать могилу в десять футов длиной и на десять же футов в глубину. Всему взводу пришлось торчать в строю навытяжку на этих «похоронах». Я говорю Леонарду: «Ох, и попал же ты в дерьмо по самые уши...»

Взрыв света из потолочных ламп. Отсек залит светом.

– ЧТО ЗА ИГРЫ В МИККИ МАУСА ВЫ ТУТ УСТРОИЛИ? ВО ИМЯ ХРИСТА ВСЕВЫШНЕГО – ЧТО ВСЕ ЭТО БЫДЛО ДЕЛАЕТ В МОЕМ ОТСЕКЕ?

Сержант Герхайм надвигается на меня, как бешеный пес. Его голос разрывает отсек на части:

– ВЫ ПРЕРВАЛИ МОИ СЛАДКИЕ СНЫ, ДАМОЧКИ. ДУМАЮ, ВАМ ПОНЯТНО, ЧТО ИЗ ЭТОГО СЛЕДУЕТ. ПОНЯЛИ, БЫДЛО? А СЛЕДУЕТ ИЗ ЭТОГО ТО, ЧТО КТО-ТО ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ЧТО ДОБРОВОЛЬНО РЕШИЛ ОТДАТЬ СВОЕ ЮНОЕ СЕРДЦЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, МАТЬ ВАШУ ТАК!

Леонард слетает со шконки, разворачивается лицом к сержанту Герхайму.

Весь взвод уже на ногах, все ждут, что предпримет сержант Герхайм, и все уверены, что поглазеть на это стоит.

– Рядовой Джокер. Говнюк! На центральный проход.

Шевелю задницей.

– АЙ-АЙ, СЭР!

– Ну, гнида, докладывай. Почему рядовой Пайл после отбоя не в койке? Почему у рядового Пайла оружие в руках? Почему ты до сих пор ему кишки не вытоптал?

– СЭР, рядовой обязан доложить инструктору, что у рядового... Пайла... полный магазин, магазин примкнут и оружие готово к бою, СЭР.

Сержант Герхайм глядит на Леонарда и кивает головой. Тяжело вздыхает. Комендор-сержант Герхайм выглядит невероятно смешно: белоснежное исподнее, красные резиновые шлепанцы, волосатые ноги, покрытые наколками предплечья, пивной животик и рожа цвета свежей говядины, а над всем этим, на лысой башке – зеленый с коричневым «Медвежонок Смоуки».

Наш старший инструктор вкладывает все свои недюжинные способности по устрашению личного состава в голос, который как никогда похож на голос Джона Уэйна на Сирубачи:

– Слушай сюда, рядовой Пайл. Приказываю – положить оружие на шконку и -

– НЕТ! Я ЕЕ НЕ ОТДАМ! ОНА – МОЯ! СЛЫШИШЬ? ОНА – МОЯ! Я ЛЮБЛЮ ЕЕ!

Комендор-сержант Герхайм окончательно выходит из себя.

– СЛУШАЙ СЮДА, ДРАНЫЙ СРАНЫЙ ГОВНЮК. ПРИКАЗЫВАЮ ОТДАТЬ МНЕ ЭТО ОРУЖИЕ, ИЛИ Я ТЕБЕ ОТОРВУ ЯЙЦА И ЗАБЬЮ ИХ В ТВОЮ КОСТЛЯВУЮ ГЛОТКУ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ, МОРПЕХ? ДА Я ИЗ ТЕБЯ СЕРДЦЕ СЕЙЧАС ВЫШИБУ, МАТЬ ТВОЮ!

Леонард направляет ствол прямо в сердце сержанту Герхайму, ласкает предохранительную скобу, нежно поглаживает спусковой крючок...

И вдруг сержант Герхайм стихает. И выражением глаз, и всем своим обликом он становится похож на странника, вернувшегося домой. Он – хозяин, и ему в полной мере подвластны и он сам, и мир, в котором он живет. Лицо его обретает какую-то леденящую кровь красоту, по мере того как темная сторона его натуры выползает наружу. Он улыбается. В этой улыбке нет ни капли дружелюбия, эта улыбка исполнена зла, как будто это не сержант Герхайм, а оборотень, человек-волк, обнаживший клыки.

– Рядовой Пайл, я горжусь -

Бум.

Стальная накладка приклада толкает Леонарда в плечо.

Пуля калибра 7,62 мм, остроконечная, в медной оболочке разрывает сержанту Герхайму спину.

Он падает.

Мы все замираем, уставившись на сержанта Герхайма.

Сержант Герхайм приподнимается и садится, как будто ничего не произошло. На какую-то секунду мы вздыхаем с облегчением. Леонард промахнулся! А затем темная кровь толчком выплескивается из крохотной дырочки на груди сержанта Герхайма. Красное кровяное пятно распускается на белоснежном белье как цветок неземной красоты. Выпученные глаза сержанта Герхайма заворожено глядят на эту кровавую розу на груди. Он поднимает взгляд на Леонарда. Прищуривается. И оседает, с улыбкой оборотня, застывшей на губах.

Я должен что-то сделать – как ни ничтожна должность дневального, но все же я при исполнении.

– Слушай, как там, Леонард, мы все – твои братаны, братья твои, друган. Я ведь твой сосед по шконке. Я -

– Конечно, – говорит Ковбой. – Тихо, Леонард, не гоношись. Мы же тебе зла не желаем.

– Так точно, – говорит рядовой Барнард.

Леонард никого не слышит.

– Вы видели, как он на нее смотрел? Видели? Я знаю, чего он хотел. Знаю... Этот жирный боров и его вонючий -

– Леонард...

– А мы можем вас всех убить. И вы это знаете. – Леонард ласково поглаживает винтовку. – Вы же знаете, что мы с Шарлин можем вас всех убить?

Леонард наводит винтовку мне в лицо.

На винтовку я не гляжу. Я смотрю Леонарду прямо в глаза.

Я знаю, что Леонард слишком слаб, чтобы в полной мере управлять своим смертоносным орудием. Винтовка – лишь инструмент, а убивает закаленное сердце. А Леонард – это прибор с дефектом, который не способен управлять той силой, которую должен собрать и выбросить из себя. Сержант Герхайм ошибался – он не смог разглядеть, что Леонард как стеклянная винтовка, которая разлетится вдребезги после первого же выстрела. Леонард слишком слаб, чтобы собрать всю мощь взрыва внутри себя и выстрелить холодной черной пулей своей воли.

Леонард улыбается нам всем, и это – прощальная улыбка на лице смерти, жуткий оскал черепа.

Выражение этой улыбки меняется – удивление, смятение, ужас, тем временем винтовка Леонарда покачивается вверх-вниз, а потом Леонард вставляет черный стальной ствол в рот.

– НЕТ! Не -

Бум.

Леонард замертво падает на палубу. Его голова превратилась в жуткую мешанину из крови, лицевых костей, черепных жидкостей, выбитых зубов и рваных тканей. Кожа – какая-то ненастоящая, как пластмасса.

Гражданские, понятное дело, как обычно, потребуют расследования. Но в ходе этого расследования рекруты взвода 30-92 покажут, что рядовой Пратт, хотя и обладал высокой мотивацией к службе, входил однако в число тех десяти процентов с некомплектом, из-за которого им нельзя служить в возлюбленном нами Корпусе.

Сержант Герхайм по-прежнему улыбается. Он был хорошим инструктором. «Погибать вот для чего мы здесь. – любил он повторять. – От крови трава растет лучше». Если б сержант Герхайм мог сейчас говорить, он бы объяснил Леонарду, почему мы влюбляемся в оружие, а оно не отвечает нам взаимностью. И еще он добавил бы: «Благодарю за службу».

Я выключаю верхний свет.

Объявляю: «Приготовиться к отбою».

– ОТБОЙ!

Взвод падает на сотню шконок.

Внутри меня – холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас тысячи и тысячи. А по всему свету – сотни тысяч.