Спиноза - Беленький Моисей Соломонович - Страница 47

Спиноза в этом же письме рассказывает Ольденбургу поучительную историю о гонениях против «Этики» и ее автора, которые ведутся систематически теологами и мужами официальной науки. «В то время, — пишет Спиноза Ольденбургу, — когда пришло письмо Ваше от 22 июля, я был в Амстердаме, куда я отправился с намерением сдать в печать ту книгу[58], о которой я Вам писал. Пока я был занят этим делом, распространился слух, что я уже печатаю какую-то книгу о боге и что в этой книге я пытаюсь доказать, что никакого бога не существует. Слух этот был многими принят с доверием. Это послужило поводом для некоторых теологов (быть может, авторов этого слуха) обратиться с жалобой на меня к принцу[59] и к городским властям. Кроме того, тупоголовые картезианцы[60], так как они считаются благожелательно настроенными по отношению ко мне, чтобы отвести от себя это подозрение, не переставали и не перестают повсюду поносить мои мнения и мои сочинения. Узнав все это от заслуживающих доверия людей, утверждавших вместе с тем, что теологи повсюду строят мне козни, я решился отложить подготовлявшееся мною издание до тех пор, пока не выяснится, какой оборот примет это все дело... Однако положение, по-видимому, ухудшается со дня на день, и я все еще не решил, что предпринять.

Смысл печального рассказа о кознях, преследованиях, доносах и запретах совершенно ясен: господин Ольденбург, вот Вам наглядный урок, как теологи и другие враги разума, совести и правды преследуют истину. А вы призываете меня, вашего друга Спинозу, к тому, чтобы пресмыкаться перед богословами. Допустимо ли? Они беспощадно душат живую мысль и готовы коварнейшим образом уничтожить любого, кто творит подлинную науку и светлую философию. «Теологи повсюду строят мне козни». А вы, господин Ольденбург, требуете от меня поступиться в главном, в истине, приукрасить религию и защитить тем самым злейших врагов науки. Мракобесы наступают. «Положение ухудшается со дня на день». А мы, люди науки, должны, по-Вашему, отмалчиваться? Нет, господин Ольденбург, никаких компромиссов с церковью, с богословами! Борьба, непримиримая борьба света против мрака, науки против религии, философии против теологии! Свет и мрак взаимоисключают друг друга. Или — или. С кем Вы, Ольденбург? Уточните Ваши претензии к моей «Этике». Что Вас смущает?»

В последующих письмах секретаря Королевского общества правоверный христианин окончательно победил дилетанта-ученого. Ольденбург прямо заявил философу, что он двусмысленно оперирует словом «бог», отрицает значение искупления Христа и авторитет чудес, «которые в глазах почти всех христиан служат важнейшим удостоверением божественного откровения». Ольденбург советует поэтому Спинозе высказаться по этим трем пунктам, и притом так, чтобы это понравилось «просвещенным и рассудительным христианам». Ученый секретарь великодушно обещает, что тогда дела философа «будут в безопасном состоянии».

Чудовищно! Иметь великое счастье видеть Спинозу и беседовать с ним, долгие годы состоять в переписке со Спинозой — и ничего не понять ни в характере философа, ни в сущности его учения!

Ольденбург — консерватор мысли. Он, оказывается, никогда и не был подлинным естествоиспытателем. Поэтому он и советует Спинозе писать так, чтобы завоевать симпатии «рассудительных христиан», к числу которых он, несомненно, причислил и себя. Но не в характере Спинозы «разыгрывать обезьяну среди обезьян». Так поступил Уриэль Акоста. Образ этого борца-одиночки манил к себе молодого Спинозу. Он внимательно изучал жизнь этого беспокойного, мятежного человека. Внутренняя тревога и непокорность Акосты, его умение пристально допрашивать памятники прошлого и ставить тысячи вопросов настоящему, его неуемность и пыл — все это хорошо запомнилось Спинозе. Но уже в юности Барух знал, что он никогда не пойдет по пути Уриэля. Никакого кривлянья! Никакого заигрывания с церковью! Смело и открыто до конца дней своих он будет искать правду жизни и всеми силами ее защищать.

О боге он однажды имел откровенную беседу с Ольденбургом. Это было в Рейнсбурге в 1661 году. И сейчас, через четырнадцать лет, он снова готов еще и еще раз заявить, что о боге и природе он придерживается мнения «весьма отличного от того мнения, которое обыкновенно защищается новейшими христианами». Новейшие! Они такие же невежды и консерваторы, как и христиане средневековья. Они над природой воздвигнули бога, вымышленную силу, которая якобы правит миром. Для Спинозы же существует только одна природа и ничего сверхъестественного нет и быть не может.

О чудесах. Кто всерьез их принимает, тот поддерживает и распространяет невежество. «Чудеса и невежество, — разъясняет Спиноза ученому секретарю Лондонской академии наук, — я взял как равнозначащие понятия потому, что те, которые пытаются обосновать существование бога и религию на чудесах, хотят доказать одну темную вещь посредством другой, которая еще более темная». Наконец о воскресении и вознесении Христа. Достаточно только подумать о неумолимых законах природы, чтобы отвернуться от этой евангельской легенды. «Структура человеческого тела, — подсказывает Спиноза Ольденбургу, — сдерживается в надлежащих границах только давлением воздуха», О каком вознесении и воскресении может идти речь? Абсурд! И еще. Весьма важное обобщение, мимоходом сделанное Спинозой. «Материя везде одна и та же», — пишет он Ольденбургу. Отсюда вывод: все подчиняется законам материи. Искупление Христа — вымысел. Если же, говорит Спиноза Ольденбургу, богословы учат, «что бог принял человеческую природу, то я открыто и ясно заметил[61], что мне неизвестно, что они этим хотят сказать. Более того, сказать по правде, мне кажется, что они говорят не менее нелепо, чем если бы кто-либо сказал мне, что круг принял природу квадрата».

Таков ответ Спинозы на вопросы и советы своего лондонского корреспондента. «Понравится ли это христианам, которых Вы знаете, — с юмором добавляет философ, — об этом Вы сможете лучше судить сами».

Спиноза в вопросах мировоззрения ни на какие уступки не шел. И другу и недругу он давал резкий отпор, когда дело касалось его философских принципов, его идей, которые постоянно жили честной, ясной и полной жизнью.

Два мировоззрения — две эпохи

При наличии общей атмосферы отчуждения в жизни Спинозы гаагский период оказался наименее тяжелым. В столице Голландии творческие силы философа получили полное и богатое выражение. Здесь он стал как бы фокусом научной мысли второй половины XVII столетия. Он в центре, и все к нему движется. «Образованные путешественники, — свидетельствует Лукас, — специально приезжали в Гаагу, чтобы собственными глазами увидеть Спинозу. Если это кому-либо из них не удавалось, то он считал, что его путешествие не достигло цели».

«Ниспровергатель богов», как именовали Спинозу в кругах европейских ученых, оставлял глубокое и незабываемое впечатление. Кое-кому приходилось заигрывать с атеизмом для того, чтобы расположить к себе великого мыслителя. Так, на Павильонсграхте в 1675 году появился французский поэт Хенукс (Henoux) и представился Спинозе «атеистом и ученым». Таких писателей было немало. Никакого следа в жизни Спинозы они не оставили. Но навещали философа и такие, которые сделались большими друзьями и искренними последователями спинозизма. К ним в первую очередь следует отнести упомянутых Чирнгауса и Шуллера. Спиноза полюбил их крепкой любовью одинокой души и был с ними откровенен. Им была продиктована «Этика», основные положения которой они полностью приняли и активно пропагандировали.

Среди гаагских «образованных туристов» был и Лейбниц. Лейбниц вызывал в Спинозе смешанные чувства: недоверие и любопытство, жажду познания новой личности и ощущение неизведанного, настороженность и готовность помочь разобраться в современных достижениях науки и философии.