Демон - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 149

В какой-то момент Сирокко вдруг поняла — не сознавая как — все, вот тут самый центр троса. И в центре этом они увидели свет. Когда подошли поближе, оказалось, что рядом с источником света сидит мужчина. Она еще немного подошли и остановились. Мужчина поднял на них взгляд.

Напоминал он Робинзона Крузо или Рипа ван Винкля. Его длинные волосы и борода были совершенно седыми. В них попадалась всякая всячина, узлы, кусочки рыбьих костей, а на бороде, как раз подо ртом, виднелось длинное бурое пятно. Мужчина буквально зарос грязью. Одежда на нем была та же самая, в какой Сирокко последний раз его видела — двадцать лет назад, корчащимся на посыпанном опилками полу таверны «Волшебный кот» в Титанополе. Сказать, что одежда его была ветхой, значило не сказать ничего. То были самые драные лохмотья из всех, какие Сирокко за всю свою долгую жизнь видела. Сквозь громадные дыры виднелись участки кожи — сухой, туго натянутой на кости, — и буквально каждый сантиметр этой кожи испещряли шрамы большие и малые. Лицо его было совсем старым — но по-иному, чем у Кельвина. Он вполне мог сойти за шестидесятилетнего бича. Одна из глазниц зияла пустотой.

— Привет, Джин, — негромко поздоровалась Габи.

— Как поживаешь, Габи? — поинтересовался Джин — причем удивительно сильным голосом.

— Неплохо. — Она повернулась к Конелу. — Конел, позволь мне представить тебе Джина Спрингфилда, бывшего члена экипажа МКК. «Укротитель». Джин, это твой праправнук Конел Рей. Длинный путь он проделал, чтобы с тобой увидеться.

— Садись, — сказал Джин, обращаясь, по-видимому, ко всем троим. — Я вроде как никуда не собираюсь.

Они сели. Конел не сводил глаз со своего древнего предка — человека, которого он считал мертвым еще до того, как прибыл в Гею.

Первое, что заметила Сирокко, пристальней приглядевшись к Джину, была здоровенная шишка на его лысеющем лбу. Кожа казалась неповрежденной. А форма черепа была искажена, словно под кожей вспучилась половинка грейпфрута.

Местоположение шишки наводило на размышления. Сирокко подумала о том, как же, должно быть, сильно, эта тварь давит ему на лобные доли.

Теперь она обратила внимание и на ближайшее окружение. Хотя ничего особенного там не было. Огонь вырывался из трещины в земле. Горел ярко и ровно в безветренной тьме.

Рядом лежала куча соломы, — очевидно, постель Джина. На отдалении — метрах в двадцати — свет отражался от неподвижной глади водоема. Ближе к Джину стояло большое оцинкованное ведро, полное воды.

Вот и все. Неподалеку находился вход на лестницу, ведущую вниз, к Океану.

— Ты что, Джин, все это время здесь был? — спросила Сирокко.

— Ага, все время, — подтвердил тот. — С самого того раза в Тефиде, когда, значит, Габи мне яйца отрезала. — Джин взглянул на Габи и прыснул. Нет, тут же решила Сирокко, не то слово. Смехом там и не пахло. Просто такие звуки нередко издают старики. Джин издал тот же звук, когда взглянул на Сирокко, на Конела, затем снова на Габи. — Ты ведь не извиняться пришла, ага?

— Нет, — отозвалась Габи.

— А я, значит, и не ждал. Наплевать. Все одно отрастают. Как и после первого раза, что ты одно срезала. — Он снова фыркнул.

— Чем же вы питаетесь? — спросил Конел. Джин с подозрением его оглядел, затем погрузил шишковатую руку в ведро. Оттуда он достал что-то серое и слепое, отчаянно бьющееся.

— Ты их на том костре готовишь? — поинтересовалась Габи.

— Готовлю? — удивленно переспросил Джин. Потом посмотрел на мерзкую тварь у себя в руке, на костер, снова на тварь — и странная догадка зародилась под нависшим лбом. — А чего, мысля. Жесткие ведь как сволочи. Можно, значит, зубы на хрен стереть. Ловлю их вон тама в пруду. Скользкие, дьяволы. — Джин снова взглянул на угря у себя в руке, нахмурился, словно не в силах вспомнить, как он там оказался. Потом кинул его обратно в ведро.

— А что вы здесь делаете? — спросил Конел. Джин поднял взгляд, но Конела, похоже, не увидел.

Потом поскреб голову — Сирокко вздрогнула, увидев, как глубоко пальцы погрузились в большую шишку, — и что-то пробурчал себе в бороду. Казалось, Джин уже не сознает, что он тут не один.

— Габи, — прошептала Сирокко. — Как он... говорит? Речь какая-то...

— Малокультурная? Странная? Слишком разговорная? — Губы ее выгнулись в горькой усмешке. — Да, любопытно. Особенно для уроженца Нью-Йорка, выпускника Гарварда и сотрудника НАСА. Пойми, Рокки, Джин — самый несчастный сукин сын из всех, какие жили на свете. Гея с ним такое проделала, что после этого все фокусы, которые она приготовила нам, кажутся детскими шалостями. Взгляни на его лоб. Просто взгляни.

Сирокко и так не могла отвести оттуда глаз.

Теперь же ее объяло желание потрогать шишку. Она, сколько могла, боролась с желанием, а затем встала, опустилась перед Джином на колени и приложила ладонь к его лбу. Шишка оказалась мягкой. Под кожей что-то неторопливо двигалось.

Сирокко думала, что будет испытывать отвращение, но все вышло по-другому. Она смотрела на свою ладонь, словно на чужую, и чувствовала, как в ней растет какая-то сила. Руки Джина медленно поднялись, и он ухватился за ее предплечье, но не отталкивал. Сирокко почувствовала, как он насупился. Почти в истерике, она вдруг испытала странное побуждение крикнуть: «Исцелись!» А потом Сирокко уже держала в ладони что-то влажное, вертлявое и зловонное. Она бесстрастно оглядела тварь. Та, как и ее рука, была сплошь окровавлена. Формой тела тварь напоминала Стукачка, но была непомерно жирная, распухшая, с глазами навыкате будто виноградины.

— Сукин сын, — бормотал Джин. — Сукин сын. Сукин сын.

Сирокко слышала, как Конел отходит в сторонку, слышала, как его рвет. Непонятно как, но она знала, что ей важно смотреть на тварь, которая продолжала хрипеть. Габи подходила, что-то протягивая...

Это оказалась банка из толстого черного стекла. Швырнув туда хрипящую гадину, Сирокко плотно завернула крышку.

И только тогда посмотрела на Джина. Он трогал свой лоб, на котором виднелись кровавые отметины. Кожа висела лохмотьями, но с черепом ничего не сделалось.

— Сукин сын, — повторил он.

— Это вроде Стукачка? — спросила Сирокко. Теперь, когда все закончилось, ей стало дурно.