Далекий центавр - Ван Вогт Альфред Элтон - Страница 5

— Речь идет о том, — решившись, закончил Касселлахат, — чтобы никто не почувствовал вашего неприятного запаха. Это могло бы ухудшить и ваше материальное положение.

— А сейчас, — он встал, — я на время покину вас. Надеюсь, вы не обидитесь, если впредь я буду в вашем присутствии надевать маску. Всего наилучшего, господа, и…

Он замолчал, глядя на что-то позади нас.

— Ага, ваш-друг тоже здесь, — сказал он.

Я резко повернулся. Блейк вытаращил глаза.

— Эй, друзья! — весело сказал от дверей Ренфью. — Какими же болванами мы были! — добавил он с гримасой.

Не зная, что ответить, я подбежал к нему, схватил за руку и мы обнялись. Блейк последовал моему примеру.

Когда мы, наконец, выпустили Ренфью из своих объятий и оглянулись, Касселлахата уже не было. Он исчез как раз вовремя, потому что я уже хотел дать ему в морду за его последнее замечание.

— Итак, внимание! — сказал Ренфью. — Мы начинаем.

Он посмотрел на нас с Блейком, оскалил зубы, радостно потер руки и добавил:

— Целую неделю я оглядывал тут все и обдумывал вопросы для этой старой квочки, а здесь…

Он подошел к Касселлахату.

— Что обусловливает постоянство скорости света? — начал он.

Касселлахат даже не моргнул.

— Скорость равна корню кубическому из tq, — ответил он. — q — означает глубину континуума пространства-времени, t — всеобщую толерантность или гравитацию, как сказали бы вы, всей материи этого континуума.

— Каким образом возникли эти планеты?

— Каждое солнце, чтобы удержаться в своем пространстве, выбрасывает материю, как корабль в море бросает якорь. Это весьма поверхностное описание. Я мог бы дать вам математическое выражение, но его пришлось бы записывать. В конце концов, я не ученый. Просто эти факты известны мне с детства.

— Минуточку, — прервал его Ренфью. — Солнце выбрасывает эту материю безо всякого принуждения… лишь для того, чтобы остаться в равновесии?

Касселлахат посмотрел на него.

— Разумеется, нет. Принуждение очень сильно, уверяю вас. Без такого равновесия солнце выпало бы из своего пространства. Только несколько звезд-отшельниц могут поддержать равновесие без планет.

— Несколько чего? — спросил Ренфью. Он был потрясен настолько, что забыл о вопросах, которыми собирался засыпать Касселлахата.

Мысли мои прервал голос Касселлахата:

— Солнце-отшельник, — услышал я, — это очень старая холодная звезда класса М. Самые горячие из них, как известно, имеют температуру поверхности около девяноста градусов Цельсия, самые холодные — минус десять. Это отшельник, в буквальном смысле слова, одичавший с возрастом. Главная черта такой звезды в том, что она не допускает существования рядом с собой материи, планет или даже газов.

Ренфью молчал, задумавшись, и я воспользовался случаем, чтобы продолжить дискуссию.

— Меня интересует, — сказал я, — всеобщее знание всех этих деталей, даже если человек не является ученым. Например, когда мы покидали Землю, каждый ребенок знал принципы действия атомного двигателя буквально с пеленок. Восьми— и десятилетние мальчики ездили на специально сконструированных машинах-игрушках, разбирали их на части и собирали снова. Эти принципы были у них в крови, а каждое новое достижение в этой области было для них настоящим лакомством… Так вот, я хотел бы узнать, что сейчас соответствует тогдашнему положению?

— Аделедиктандер, — ответил Касселлахат. — Я уже пытался объяснить это мистеру Ренфью, но его мозг, похоже, не принимает некоторые простейшие вопросы.

Вырванный из задумчивости Ренфью скривился:

— Он хочет убедить меня в том, что электроны могут мыслить, а я этого не могу принять.

Касселлахат покачал головой.

— Не мыслить: думать они не умеют. Но зато у них есть психика.

— Электронная психика! — воскликнул я.

— Просто аделедиктандерная, — ответил Касселлахат. — Каждый ребенок…

— Знаю, — простонал Ренфью. — Каждый шестилетка скажет мне это. — Он повернулся к нам. — Потому я и подготовил вопросы, подумав, что если мы получим образование на уровне среднеразвитых, то сможем понять этот аделедиктандерный паштет, хотя бы как местные дети.

Он повернулся к Касселлахату.

— Следующий вопрос. Что…

Касселлахат посмотрел на часы.

— Мне кажется, мистер Ренфью, — прервал он его, — если мы собираемся на планету Пелхэм, то сейчас самое время. Вы можете задавать мне вопросы по дороге.

— В чем дело? — вмешался я.

— Он свозит меня в крупные конструкторские лаборатории в Европейских горах на Пелхэме, — объяснил Ренфью. — Хотите поехать со мной?

— Нет, — ответил я.

Блейк пожал плечами.

— Я не хочу лишний раз надевать этот комбинезон, который хоть и не пропускает нашего запаха, но и не защищает нас от их вони. Мы с Биллом, — закончил он, — останемся здесь и поиграем в покер на те пять миллионов кредитов, которые лежат у нас в государственном банке.

Касселлахат повернулся в дверях. Лицо его под маской, которую он теперь носил, постоянно выражало явное неодобрение.

— Вы очень легкомысленно относитесь к дару нашего правительства.

— Ихм! — подтвердил Блейк.

— Значит, мы воняем! — сказал Блейк.

Прошло уже девять дней с тех пор, как Касселлахат забрал Ренфью на Пелхэм. Контакт с ним был возможен лишь с помощью радиотелефона: третьего дня Ренфью позвонил и сказал, чтобы мы ни о чем не беспокоились.

Блейк стоял у окна нашего помещения на вершине небоскреба в городе Нью-Америка, а я лежал навзничь на диване, с головой, полной мыслей о безумии Ренфью и воспоминаниями пятисотлетней давности.

Наконец я прервал свои раздумья.

— Перестань, — сказал я. — Мы оказывались перед лицом изменений в метаболизме человеческого организма; вероятно, это вызвано новыми пищевыми продуктами с далеких звезд. Видимо, они пахнут лучше нас, если для Касселлахата быть рядом с нами — настоящая каторга, тогда как нам его соседство просто неприятно. Нас всего трое, а их — миллиарды. Честно говоря, я не вижу решения проблемы, так что придется нам смириться.

Ответа я не получил и вернулся к своим мыслям. Мой первый рапорт был принят на Земле, и, после изобретения межзвездного двигателя в 2320 году, то есть спустя сто сорок лет после нашего отлета, люди решили, что надо делать.