Под покровом чувственности - ван Слейк Хелен - Страница 15

Эбони не могла себе представить, чтобы какая-либо здравомыслящая женщина согласилась войти в таком костюме в воду и, к счастью, фотограф, казалось, был с ней согласен. Он не повел ее к воде, а вместо этого заставлял располагаться в живописных позах на скалах, на песке и даже пригнал на пляж новенький с иголочки серебристый «порше», чтобы снять ее рядом с ним, внутри него и на нем.

Именно когда она лежала на крыше автомобиля, подняв лицо к негреющему солнцу, закрыв глаза и рассыпав длинные черные волосы по благодатно теплому серебристому металлу, Эбони явственно почувствовала, что за ней наблюдают.

Она постаралась успокоить себя: конечно, за ней наблюдают, ну и что из того? Пляж Бонди никогда не бывал безлюден, даже в середине зимы. Здесь всегда можно было встретить и одетых в гидрокостюмы любителей кататься по волнам на досках, и приверженцев ходьбы и бега трусцой, и заморских туристов, пришедших воочию увидеть то, что ранее видели только на открытках и в проспектах. В конце концов Бонди был самым известным пляжем Сиднея. Но не любопытные взгляды случайных прохожих и туристов заставляли шевелиться волосы на затылке Эбони. Она была уверена в этом. С напряжением, которое передавалось ей по воздуху, за ней наблюдал кто-то, с кем она была соединена тесными эмоциональными и физическими связями.

– Алан! – выдохнула она и, резко поднявшись, начала оглядываться вокруг.

– Ради Бога! – в отчаянии воскликнул фотограф, стоявший с камерой наизготовку на крыле машины. – Только я собрался сделать самый лучший на сегодня снимок, как ты, черт побери, дернулась. В чем дело, Эбони? У тебя не было привычки вертеться.

– Мне... мне кажется, – неуверенно сказала она. – Кажется, что кто-то смотрел на меня...

Фотограф сухо и недоверчиво рассмеялся.

– Дорогая, пока ты в этом мешке с дырками, глаза каждого мужчины в радиусе пятисот метров прикованы к тебе. А теперь, будь хорошей девочкой, ложись и давай заканчивать. Солнце начинает заходить.

Это соответствовало действительности, несмотря на то, что было только три часа дня. На восточном пляже, где городские здания загораживали лучи солнца, оно заходило быстро.

Эбони легла обратно, теперь особенно остро ощущая, что в местах, где выступающие части ее тела натягивали материал, кружевной костюм был почти прозрачным. Особенно выделялись ареолы и соски грудей. На ее щеках проступил румянец смущения, и она удивилась. За прошедшие годы она стала относиться довольно спокойно к тому, что демонстрирует свое тело. Привычка переросла в несколько презрительное отношение, и ее больше не волновал лишний снимок ее полуобнаженного тела, если, конечно, он не был дурного вкуса.

Сейчас, однако, ей стало не по себе при мысли о рассматривающих ее тело посторонних мужчинах. Даже фотограф заставлял ее чувствовать себя неуверенно, хотя она работала с ним уже много раз и он был одним из лучших. Настоящий профессионал. Но фотограф был также одним из тех мужчин, с которыми связывали ее имя просто потому, что он смог добиться от нее выражения чувственности, чего не удавалось раньше никому. Один взгляд на фотографии – и люди делали свои выводы. Их дружные протесты только подогревали интерес к газетным сплетням.

– Теперь, дорогая, выгни спину, – говорил он. – И приоткрой глаза, совсем немного. Вот так. Может быть, чуть-чуть капризнее. Вот, вот. Прекрасно! Оч-чень сексуально. Да, оставь вот так!

Она лежала в этой эротической позе, камера щелкала, и, хотя здравый смысл и подсказывал ей, что такова ее работа, внезапно это занятие стало противно Эбони. Сплошные ложь и жульничество. В этот момент ее ощущения не имели к эротике никакого отношения. Ей было холодно, и она чувствовала себя несчастной и странно пристыженной.

Неожиданно ей вспомнилось, что когда-то она мечтала стать воспитательницей в детском саду, и столь же внезапно на глазах показались слезы. К счастью, это случилось как раз в тот момент, когда съемки закончились. Она сползла с автомобиля, мечтая только об одном – убраться отсюда как можно скорее.

– В чем дело, дорогая? – заботливо спросил фотограф, закутывая ее в одеяло. – Ты нездорова или что-то случилось?

Она с несчастным видом затрясла головой, глотая слезы и пытаясь удержаться от рыданий.

– Ты просто устала и замерзла. – Он похлопал ее по плечу. – Завтра будет лучше. Утром снимем в здании оперы. Теперь иди переоденься, поезжай домой и хорошенько выспись. Не может же наша прекрасная Эбони выглядеть бледной и измученной.

Эбони была только рада уйти с пляжа и скрыться в прицепе. Вернее была бы рада... если бы прицеп был пуст.

На боковом диванчике, укрепленном под окном, выходившим на пляж и открывавшим прекрасный вид на «порше», сидел Алан.

– Так это ты следил за мной! – вскрикнула она, вспыхнув при мысли о том, что увиденная им сцена может только подтвердить его мнение о ее наклонностях. Она выглядела Иезавелью, с удовольствием демонстрирующей свое тело перед глазами мужчин, подставляющей его камере так же легко и свободно, как и возлюбленному.

– Закрой дверь, Эбони, – коротко сказал он.

– Нет. Уйди отсюда. Я же сказала, что не хочу иметь с тобой ничего общего, и это действительно так. Убирайся! Найди для удовлетворения своих потребностей какую-нибудь другую дешевую шлюшку, потому что я больше ею не буду! – Слишком поздно Эбони сообразила, что это прозвучало, как будто она сама себя охарактеризовала дешевой шлюшкой.

– Мне не нужна другая дешевая шлюшка, – сказал он, поднялся и, оторвав ее руку от ручки двери, сам закрыл ее. Она взглянула на его холодное красивое лицо с жесткой линией губ и твердым взглядом синих глаз и сделала то, что никогда ранее даже не приходило ей в голову.

Она ударила его по щеке, и от сильного замаха одеяло соскользнуло с ее плеч и упало на пол. А она осталась стоять полуголая, дрожа от возбуждения и тревоги, ожидая от Алана ответного удара. Или чего-либо худшего.

Но он даже не прикоснулся к ней, а только недоуменно подняв брови, потер красную отметину на щеке.

– Вероятно, я заслужил это, – сказал он и нагнулся за одеялом.

– Что... ты сказал?

– Я сказал, что заслужил пощечину. – И он накинул одеяло на ее плечи.

Запахнув его на груди, она, нахмурившись, смотрела на этого необычно кроткого и смиренного Алана. Что-то тут было не так.

– В чем дело? – с тревогой спросила она. – Что за новая игра, Алан?

– Я никогда не увлекался играми, Эбони, – сухо сказал он. – Им обучила меня ты.

Она виновато покраснела.

В этом заявлении было много правды. Не то чтобы она намеренно превратила их отношения в цепочку скрытых стычек. Однако настойчивое стремление Алана сохранить их отношения в тайне восприняла крайне болезненно. Неужели он действительно думал, что его ненависть к самому себе из-за столь страстного желания останется для нее незамеченной? И ей захотелось, чтобы он возжелал ее еще сильней. Поэтому она и не противилась любым его сексуальным фантазиям. И каждый раз торжествовала. Пока наконец... Пока наконец ее не захлестнуло чувство стыда. Чувство, переполняющее ее до сих пор.

– Хватит, Алан, – тихо простонала она. – Не надо больше... – Она уронила голову, и плечи ее затряслись.

Дальнейшее поразило ее.

Алан усадил ее, плачущую, на диванчик рядом с собой, нежно обнял за плечи и, ласково поглаживая волосы, успокоил.

– Больше ничего не будет, – наконец произнес он. – Я тоже больше так не могу. Давай начнем сначала, Эбони. Отбросим прошлое. Никаких тайн и секретов. Появимся публично, как нормальная пара, бывающая вместе, отдыхающая вместе. Как тебе это понравится?

Как ей это понравится? О Боже...

– Ты... ты хочешь, чтобы мы открыли наши отношения?

– Нет, я хочу, чтобы мы завязали новые, совсем другие.

– Другие... – Она задумчиво поморгала. – Чем же они будут отличаться?

– Тем, о чем я только что сказал. И другими вещами. Ну, что ты на это скажешь, Эбони?

– Я просто не знаю, что сказать!