Пейзаж с ивами - ван Гулик Роберт - Страница 13

– Высокий, говорите? Вообще-то я не особо приглядывался, но мне он показался далеко не гигантом. Обычный пожилой человек, разве что очень сутулый. Зато превосходный барабанщик.

Судья Ди осушил чашку.

– Сегодня вечером в доме И был большой переполох, – небрежно обронил он. – Вы ничего не заметили? С вашего балкона отлично видна галерея…

Ху помотал головой:

– Я спал вон там, на скамье. А когда меня разбудили эти проклятые барабаны, в доме И царила кромешная тьма.

– Вечером у господина И была танцовщица Порфир и там произошло несчастье.

Хозяин дома выпрямился и, непроизвольно сжав мощные кулаки, спросил:

– Несчастье? Какого рода?

– Господин И убит.

Ху поднялся со стула.

– И мертв? – переспросил он и, когда судья кивнул, снова уселся. – О боги, и он – тоже! – пробормотал Ху себе под нос и вдруг, метнув на судью Ди испуганный взгляд, выпалил: – Он потерял глаз?

Судья вскинул брови и, обдумав вопрос, кивнул:

– Да, можно сказать и так. Левый глаз выпал из орбиты.

– Милосердные духи! – Загорелое лицо Ху побледнело, а широкие плечи поникли. – Милосердные духи! – повторил он и, заметив, что судья и Тао Гань не спускают с него глаз, вымученно улыбнулся. – О нет, я, конечно, не придаю никакого значения этой сумасшедшей песенке! Моя голова по-прежнему у меня на плечах! – Он провел рукой по вспотевшему лицу.

Некоторое время судья Ди безмолвно смотрел на него, задумчиво поглаживая бороду. Лицо Ху исказилось до неузнаваемости.

– В уличных песенках зачастую скрыто много такого, что незаметно с первого взгляда, господин Ху! Быть может, у вас есть какие-нибудь догадки насчет того, кто мог желать смерти вашему другу?

– Желать ему смерти? – машинально пробормотал Ху. – И, знаете ли, занимался ростовщичеством и приходил в ярость, если кто-то не возвращал деньги вовремя. А если на человека слишком сильно давить… – Он пожал плечами.

Судью поразило, насколько немногословен вдруг стал хозяин дома. Он вынул из рукава сережку и показал Ху.

– Вы узнаете эту вещицу?

– Конечно. Ее носила Порфир. Полагаю, это связано с именем. – Он на мгновение задумался. – Я не удивлюсь, если эта девица каким-то образом замешана в убийстве. Она кажется милым, невинным юным созданием и, говорят, все еще девственница. Сама себя Порфир скромно называла ученицей. Тоже мне, ученица! Да ей и учиться-то ничему не надо! С виду совсем ребенок, а нутро насквозь прогнило! – По лицу Ху струился пот, и он вытер его платком. – Это воплощение невинности с удовольствием танцевало на галерее нагишом! И во время самых изощренных пируэтов глядела на меня так, будто усердствует только для меня. Порфир все время строила мне глазки за спиной И. А ее хозяину однажды удалось передать мне послание, где она просила помочь, потому что И вроде бы ей угрожает. Ну, я, конечно, сделал бы все возможное, чтобы вызволить Порфир из когтей этого дьявола, как бы непристойно она себя ни вела! – Он нервно передернул плечами. – Ладно, раз И убит и вместе с ним этот род угас, полагаю, не будет вреда, если я вам кое-что расскажу. Больше всего на свете И любил жестоко издеваться над женщинами. В их семье это своего рода традиция. О том, что творил его дед, можно рассказывать часами. Но времена изменились, так что И приходилось себя ограничивать. Он развлекался с проверенными и закаленными девицами с цветочных лодок старого города. Но Порфир на них совсем не походила, у нее был класс! Ну, разве И не жаждал обладать ею! Слыхали б вы, какую чушь он нес, когда она танцевала, видели бы его похотливый взгляд! Но умная маленькая сучка всегда держала И на почтительном расстоянии!

– А И знал, что вы тоже очарованы этой танцовщицей?

– Очарован, говорите? Как ни странно, вы попали в самую точку. Я вообще-то не мастер объяснять, по скажем так: всякий раз, видя эту девицу, я сходил с ума. Но стоило ей скрыться из глаз – и я совсем о ней не думал. Хотите верьте, хотите нет, но дело обстояло именно так. Знал ли об этом И? Еще бы ему не знать! – Ху повернулся и ткнул пальцем в темный силуэт дома на другом берегу. – Недавно старый дьявол придумал новый фокус. Вечерами в этой части города совершенно безлюдно. Так вот, подлый негодяй не говорил мне, что придет Порфир, а поднимал бамбуковые занавески, зажигал в галерее много свечей и заставлял ее танцевать в павильоне, чтобы я это видел отсюда! О боги, какой же он был бессовестный! – Ху в сердцах стукнул кулаком по колену.

– А другие гости участвовали в развлечениях господина И? – поинтересовался судья.

– Только доктор Лю, хотя я всегда считал, что лекари такими вещами не занимаются! Но И никогда не звал его, когда приходила Порфир! Это удовольствие он делил лишь со мной, своим лучшим другом! Да помилуют меня духи предков!

Он заерзал на легком складном стуле, явно надеясь, что гости наконец уйдут. Но судья Ди достал из рукава складной веер, снова сел в кресло и, обмахиваясь, продолжал допрос:

– Я заметил, что мастер, строивший этот дом, взял за образец хорошо известный рисунок на фарфоре.

Ху выпрямился.

– Дом под ивами, да? – пробормотал они, явно пытаясь сохранить прежнюю грубовато-добродушную манеру вести беседу, с жаром произнес: – Все наоборот, мой господин, совсем наоборот! Это дом послужил образцом для рисунков на фарфоре!

Судья Ди быстро переглянулся с Тао Ганем.

– Я об этом не знал, – уверил он хозяина дома, – хотя мне доводилось слышать самые разные истории о происхождении этого рисунка. например, о старом мандарине и его юной дочери…

Ху оборвал его, нетерпеливо махнув рукой:

– Все это полная чепуха, мой господин! Тоже мне, старик и его юная дочь! Нет, на самом деле все было не так. Совсем не так. Но никто из нашей семьи никогда не распространялся на эту тему. Правда-то, видите ли, никак не прибавляет нам славы. Еще чашечку, мой господин?

Пока Ху наливал чай, судья задумчиво разглядывал его. Настроение Ху снова переменилось. В больших глазах вспыхнул внутренний огонь, а когда он заговорил, голос звучал вполне спокойно, как будто не он только что бормотал и срывался.

– История восходит к моему прадеду, к его последним годам, когда на престол взошла нынешняя династия, а он лишился положения и власти. Впрочем, прадед еще оставался очень богатым человеком. Жил на широкую ногу в большом семейном доме, расположенном в старом городе. И представьте себе, прадед без памяти влюбился в прекрасную молодую певичку с цветочной лодки. Звали ее Сапфир. Любовь с первого взгляда, знаете ли, безумная страсть старика! Он подарил своей милой шесть чертовски дорогих золотых слитков, но она оставалась холодна. Тогда прадед построил для нее этот дом. А так как у Сапфир была тонкая талия, из тех, что наши поэты называют ивовой, старик посадил вдоль берега ивы и назвал имение Ивовым Домом. Вы, наверное, видели надпись на воротах. Это его собственный почерк! Прадед окружил Сапфир безумной роскошью. Но надобно знать этих женщин! Как-то раз Сапфир увидел молодой отпрыск семьи Мэй; они влюбились друг в друга и решили вместе сбежать. В то время здесь во рву стоял водный павильон, соединенный с нашим садом узким деревянным мостиком. Теперь ров превратился в канал, а павильон мой отец снес, поскольку сваи прогнили. Так вот, в назначенную ночь этот Мэй привел к павильону джонку с командой проворных гребцов. Предполагалось, что старик уехал в город по каким-то делам. Но когда Мэй помогал Сапфир собирать вещи в ее покоях, появился мой прадед. Ему уже перевалило за шестьдесят, но он был силен, как бык, и юный Мэй с девицей бросились бежать. Они выскочили в сад, а мой разъяренный предок кинулся в погоню, размахивая дубинкой. Когда беглецы мчались по мостику, старик их догнал. Он бы наверняка убил обоих на месте, но дало себя знать чересчур сильное возбуждение, и он внезапно лишился чувств: Влюбленная парочка даже не оглянулась на старика! Они прыгнули в лодку и были таковы, а потом укрылись во владениях вашего старинного врага И. Юный Мэй вроде бы стал его финансовым советником. Он был чертовски ловким стяжателем, как и все в этом семействе. – Ху убрал с потного лба непокорную прядь седых волос. Глаза его с грустной задумчивостью смотрели в темноту за дверью балкона. – Старик прожил еще шесть лет, но остался полностью парализованным. Его приходилось кормить с ложечки, как маленького ребенка. Каждый день его усаживали в кресло тут, на балконе. Говорят, у него был странный взгляд, и никто не знал, чего там больше – любви или ненависти. Сидел ли он здесь, злорадно вспоминая, как чуть не убил изменницу, или еще надеялся когда-нибудь увидеть, как она вернется?