Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа] - Ван Дайн Стивен - Страница 36

Профессор все время печально смотрел на Арнессона. Затем он повернулся к Маркхэму.

— Сигурд всегда скрывает свои чувства, стыдится их. Не принимайте его шуток всерьёз.

В это время Пайн ввёл сыщика Бэрка, и Ванс воспользовался случаем, чтобы расспросить слугу, как тот нашёл тело Парди.

— Почему вы вошли сегодня утром в стрелковую комнату? — спросил он.

— В кладовой было душновато, сэр, — ответил Пайн, — и я отворил дверь на лестницу, чтобы немного проветрить. Тогда я и заметил, что все шторы спущены.

— Значит, обыкновенно вы не спускаете штор на ночь?

— В этой комнате нет.

— А окна?

— Я всегда на ночь оставляю их слегка открытыми.

— И вчера вы их оставили открытыми?

— Да, сэр.

— Хорошо. А когда вы открыли сегодня утром дверь?

— Я сейчас же пошёл гасить свет, предполагая, что мисс Диллард забыла, уходя, повернуть кнопку. Вот тогда я и увидел бедного господина за столом и пошёл доложить об этом профессору.

— Бидл знает о происшедшей трагедии?

— Я сказал ей тотчас же после вашего прибытия.

— В котором часу вы и Бидл ушли в свои комнаты вчера вечером?

— В десять часов, сэр.

Когда Пайн вышел, Маркхэм обратился к профессору.

— Сообщите нам, какие вы знаете подробности, пока мы ожидаем врача. Может быть, мы поднимемся наверх?

Бэрк остался в стрелковой комнате, а мы пошли в библиотеку.

— Боюсь, что смогу сказать вам очень немногое, — сказал профессор, усаживаясь в кресло. В манерах его чувствовалась особая сдержанность. — Парди пришёл сюда вчера вечером, чтобы поболтать с Арнессоном, но я думаю, чтобы повидать Белл. Однако Белл рано ушла спать, у неё болела голова, а Парди оставался почти до половины двенадцатого. Потом он ушёл; это было наше последнее свидание, увидел я его опять, когда Пайн принёс известие об ужасном событии сегодняшней ночи.

— Если м-р Парди, — вставил Ванс, — приходил повидаться с вашей племянницей, то как вы объясните, что он оставался так долго, хотя она и ушла?

— Никак не объясню. Он производил впечатление человека, у которого было что-то на душе и которому хотелось человеческой близости. Я должен был намекнуть ему, что очень устал, только тогда он и ушёл.

— А где был м-р Арнессон вчера вечером?

— Сигурд, после того как ушла Белл, разговаривал с нами ещё полчаса, а потом пошёл спать.

— В котором часу?

— Около половины двенадцатого.

— Как вы говорили, — продолжал Ванс, — м-р Парди производил впечатление человека, ум которого был сильно утомлён?

— Дело было не в утомлении, он скорее казался подавленным, расстроенным.

Ванс замолчал, и вопросы стал задавать Маркхэм.

— Я полагаю, — начал он, — что бесполезно спрашивать вас, не слышали ли вы звука, напоминавшего выстрел?

— В доме было тихо, — ответил профессор, — да и никакой звук не мог донестись сюда из стрелковой комнаты. Стены в этом доме очень толстые.

— Последние минуты жизни самоубийцы ещё недостаточно изучены, — небрежно сказал Ванс. — О чем вы разговаривали с м-ром Парди в течение часа, предшествовавшего его уходу?

— Мы говорили немного. Какая-то навязчивая мысль владела им, и большую часть времени он провёл за шахматной доской.

Ванс посмотрел на доску. Некоторые фигуры ещё стояли на чёрных и белых квадратах.

— Очень любопытно, — тихо проговорил он. — Очевидно, он размышлял над концом партии с Рубинштейном. Фигуры расставлены так, как в тот момент, когда он сдался, с неизбежным матом чёрным епископом на пятом ходу.

Профессор перевёл взгляд на шахматный стол.

— Чёрный епископ, — повторил он тихо. — Вот что занимало его вчера ночью. Как могла такая тривиальная вещь подействовать на него так губительно!

— Не забывайте, сэр, — напомнил ему Ванс, — что чёрный епископ — символ его поражения. Он воплощал гибель его надежд. Гораздо менее могущественные факторы доводили людей до самоубийства.

Через несколько минут Бэрк доложил о прибытии врача. Простившись с профессором, мы опять спустились в стрелковую комнату, где доктор Доремус производил освидетельствование трупа Парди.

На этот раз доктор не был в весёлом настроении.

— Когда же, наконец, кончится это дело? — заворчал он. — Мне не нравится здешняя атмосфера. Убийства, смерть от потрясения, самоубийство — достаточно, чтобы довести человека до тихого помешательства!

— Мы полагаем, сказал Маркхэм, что это конец.

— Очень надеюсь. — Он снова наклонился к трупу, и, разогнув пальцы его руки, бросил на стол револьвер.

— Для нашей коллекции оружия, сержант.

Хэс опустил револьвер в карман.

— Когда он умер, доктор?

— В полночь или около того, может быть раньше, может быть позже. Есть ещё дурацкие вопросы?

— Нет сомнения, что это самоубийство?

Доктор с гневом посмотрел на него.

— А на что же это похоже? Оружие было в руке. На виске следы пороха. Положение тела естественное. Что же, все ещё сомневаетесь?

Ему ответил Маркхэм:

— Нет, доктор. С нашей точки зрения, все указывает на самоубийство.

Когда Хэс помог доктору переложить тело, мы все пошли в гостиную, где скоро к нам присоединился и Арнессон.

Ему вкратце объяснили положение вещей.

— Конечно, все уравнение рушится. Но вот чего я не могу понять, — прибавил он, — почему он выбрал стрелковую комнату? У него в своём доме было достаточно места.

— В стрелковой комнате было подходящее оружие, — предположил Ванс. — Вот, кстати: сержант Хэс желал бы, чтобы мисс Диллард удостоверила подлинность револьвера; просто ради формальности.

— Это возможно. А где он?

Хэс подал ему револьвер, и он вышел из комнаты. Ванс остановил его.

— Спросите также у мисс Диллард, были ли у неё карты в стрелковой комнате.

Через несколько минут Арнессон вернулся и сообщил, что револьвер именно тот, который лежал в ящике для инструментов, и что в стрелковой комнате были карты в ящике стола, а Парди знал об этом.

Вскоре появился доктор и подтвердил своё заключение, что Парди застрелился.

Маркхэм кивнул головой с нескрываемой удовлетворённостью.

— У нас нет причин, доктор, сомневаться в вашем заключении. Наконец эта оргия убийств приходит к логическому завершению.

Вечером Ванс, Маркхэм и я сидели в длинном зале клуба; в газеты были посланы сообщения о самоубийстве Парди и предположения, что «Дело Епископа» заканчивается. Весь день Ванс помалкивал, но теперь он заговорил.

— Слишком просто, Маркхэм, слишком просто. Все логично, но неубедительно. Не могу себе представить, чтобы наш Епископ закончил свои дьявольские шутки таким банальным способом. Я разочарован.

— Может быть, его воображение исчерпалось убийствами… Пьеса окончена, и надо было опустить занавес. Поражение и разочарование являлись не раз причинами самоубийств.

— Правильно. У нас разумные объяснения самоубийства, но чем мотивированы убийства, мы все-таки не знаем.

— Парди был влюблён в мисс Диллард, — возразил Маркхэм, — и, вероятно, знал, что Робин претендует на её руку. Возможно, и Друккера он ревновал.

Ванс покачал головой.

— Относительно мотивов мы не можем расчленять преступления: они все являются следствием одного импульса, совершены под влиянием одной страсти.

Маркхэм нетерпеливо вздохнул.

— Если самоубийство Парди и не связано с этими убийствами, то, во всяком случае, мы дошли до мёртвой точки и буквально, и фигурально.

— Да, да. До мёртвой точки. Но не понимай ложно моей болтовни. Смерть Парди неоспоримо связана с убийствами. Слишком тесно связана, говорю я.

Маркхэм несколько мгновений испытующе смотрел на Ванса.

— Ты, значит, сомневаешься, что Парди совершил самоубийство?

Прежде чем ответить, Ванс помолчал.

— Я хотел бы знать, — начал он, растягивая слова, — почему карточный дом моментально развалился, когда я слегка облокотился на стол, и почему он уцелел, когда голова Парди упала на стол после того, как он выстрелил в себя?