Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми - Страница 82

Потеряв царя и поняв, что Сегеста восстала, представители знати прервали битву и собрались на совет. Мы же тем временем уже добрались до городских ворот, причем никто даже не пытался нам помешать. Каждый из бывших защитников думал только о спасении собственной шкуры, и, убегая, они сбивали с ног и топтали друг друга. Достигшие городских стен умоляюще тянули вверх руки и уверяли, что их насильно заставили воевать и что они, конечно же, на стороне восставшего народа. Некоторых, кричавших особенно убедительно, втягивали на стену; весьма невысокая и глиняная, она лишь кое-где была укреплена камнями и деревянными кольями.

Говоря о населении Сегесты, я имею сейчас в виду богатых купцов, ремесленников и владельцев мастерских, у которых были рабы и ученики. До сих пор их голоса мало что значили, так как Сегестой и всем Эриксом правили землевладельцы и представители знатных родов, к которым власть переходила по наследству. Они привыкли выбирать кого-то из своих носителем собачьей короны. Однако местные жители не имели ничего общего с безземельными работниками и пастухами, которые шли за нами.

Возле ворот мы остановились, чтобы стереть кровь и перевести дух. Дориэй ударил краем щита в створку и потребовал, чтобы его впустили. При этом он надел собачью корону, желая показать всем, кто теперь царь Сегесты. Корона была мала ему, и он то и дело поправлял ее, ругая местных уроженцев за их крохотные головы. (Сегестяне и собак разводили каких-то особых, с маленькими головками.)

К нашему удивлению, ворота с шумом распахнулись, и нам навстречу вышли оба сына Танаквиль, которые торопливо и с хмурыми лицами приветствовали Дориэя как царя Сегесты. Потом они провели нас в город и быстро закрыли ворота. Фокейцев осталось в живых всего около сорока человек. Многие из них едва держались на ногах от усталости, неся на плечах или ведя под руки своих раненых товарищей. Народ встретил Дориэя радостными криками, расхваливая прекрасно проведенный бой, а вскоре мы увидели Танаквиль, которая шла нам навстречу, обряженная в парадные финикийские одежды. Рабыня несла над ее головой зонтик — как доказательство ее родства с карфагенскими богами.

Танаквиль величавым кивком приветствовала Дориэя и воздела обе руки, очевидно, желая что-то сказать. Дориэй же немедленно передал ей шлем с песьей короной, который мешал ему, и застыл, переминаясь с ноги на ногу и смущенно оглядываясь по сторонам, как если бы он не знал, что делать дальше.

По моему мнению, спартанец мог бы более сердечно поздороваться со своей земной супругой, даже если он и связал себя тесными узами с белотелой морской богиней Фетидой. Поэтому я поспешно сказал:

— Танаквиль, я от всего сердца приветствую тебя. Поверь, что ты для меня сейчас прекраснее солнца, но Арсиноя пока еще находится в лагере, и мы должны спасти ее, чтобы она не попала в руки сегестян.

Также и Дионисий сказал:

— Тебе, конечно, виднее, Дориэй, как сейчас следует поступать, и я вовсе не хочу отвлекать тебя от государственных дел, но осмелюсь все же напомнить, что наши сокровища остались возле памятника и пастухи из Эрикса могут их разграбить.

Дориэй вздрогнул и ответил:

— Да-да, я совсем позабыл об этом. Надеюсь, что мой отец доволен и душа его спокойна. Теперь нужно, чтобы имя этого сомнительного Филиппа было стерто и заменено вот какой надписью: «В память Дориэя, отца Дориэя, царя Сегесты, лакедемонянина, когда-то самого красивого мужчины во всей Греции и трехкратного победителя Олимпийских игр, а также в честь всех колен рода Геракла». Спроси людей в Сегесте, не станут ли они возражать против этого.

Мы с Дионисием объяснили сыновьям Танаквиль, о чем идет речь, и они, с облегчением вздохнув, сказали, что не имеют ничего против того, чтобы ошибка была исправлена. Они были явно рады, что Дориэй не требует большего.

Потом Дориэй сказал:

— Сокровища мне не нужны, а Арсиноя и сама прекрасно со всем справится — ведь она сейчас в окружении мужчин, а с ними она всегда умела находить общий язык. Однако меня беспокоит Кримисс, который ожидает моего возвращения у памятника моему отцу. Надо его привести обратно в город. Может быть, кто-нибудь сделает это вместо меня? Я ужасно устал после битвы, и мне не хочется идти так далеко.

Но никто из жителей Сегесты не выразил такого желания, а фокейцы только качали головами, жаловались на многочисленные раны и уверяли, что едва держатся на ногах.

Тогда Дориэй вздохнул и сказал:

— Бремя царской власти — тяжелое бремя. Я чувствую, что мне суждена одинокая жизнь в окружении простых смертных, и не на кого мне будет положиться. Но царь — слуга своего народа, и, следовательно, он прежде всего слуга самому себе. Так что другого выхода нет, и мне самому придется пойти за псом. Я не могу его обмануть — он отдался под мою защиту и лизал мне ноги.

Танаквиль расплакалась и запретила ему идти, фокейцы смотрели на него широко открытыми от изумления глазами, а Дионисий сказал, что он безумец. Но Дориэй велел открыть ворота и один вышел из города. Плечи его опустились от усталости, так что щит бился о поножи, а меч волочился по земле. Свой султан он потерял в пылу боя, и вся его одежда и оружие были красными от крови.

Мы все наперегонки побежали на стену, чтобы посмотреть, что сейчас произойдет, и увидели, что знатные сегестяне собрались вокруг боевых колесниц и прикрылись щитами, а пелтасты [33] стоят отдельной группой и спорят между собой. Повстанцы из Эрикса отошли в безопасное место за оросительный ров, а на лесной опушке виднелись еле различимые глазом одетые в звериные шкуры сиканы, которые время от времени били в свои барабаны.

По огромному полю брани, среди окровавленных тел погибших и множества раненых, из которых кто-то просил пить, а кто-то звал мать, шагал Дориэй. К каждому фокейцу он обращался по имени и хвалил его мужество в бою.

— Ты не убит! — восклицал он над трупом каждого нашего воина. — Ведь ты один из неуязвимых, и нас все еще триста, и так будет всегда!

И вот он шел по полю, и все вокруг него замолкали. Знатные сегестяне смотрели на него, не веря собственным глазам, и ни одному из них не пришло в голову напасть на Дориэя. Как всегда при большом кровопролитии, на небе собрались тяжелые тучи, но стоило появиться спартанцу, как тучи разошлись, и в солнечных лучах его фигура засверкала всеми цветами радуги.