Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми - Страница 106

— Сначала проспись, а потом уже произноси подобные клятвы.

Но я, одурманенный вином, раздраженно кричал, не слишком задумываясь над тем, что говорю:

— Мне все равно, Арсиноя! Если тебе кажется, что Ксенодот обеспечит тебе лучшее будущее, то иди с ним туда, куда он позовет. Он наверняка сумеет выгодно продать тебя первому попавшемуся богатому и знатному персу. Только имей в виду: за решеткой гарема ты будешь скучать по свободе куда больше, чем по жизни в роскоши!

Арсиноя взмахнула рукой с зажатой в ней чашей, так что вино расплескалось по всей комнате, и ответила:

— Ты отлично знаешь, чем я пожертвовала ради тебя, Турмс. Ведь я то и дело подвергала свою жизнь опасности. Но теперь мне надо подумать о моем ребенке. С годами ты становишься все упрямее и привередливее, а в последнее время превратился в отвратительного брюзгу, так что я удивляюсь, что когда-то отправилась с тобой, забыв свое прошлое. Ксенодот ждет западного ветра, чтобы плыть в Регий, где он должен встретиться со Скитом. Может, ветер переменится уже завтра, так что решай, Турмс, а я свой выбор сделала.

И она, покачиваясь и икая, поклялась именем богини, что скорее бросит меня, чем отправится со мной в Рим. Клятвы ее немногого стоили, но я все же понял: она давно все обдумала. Увидев, что я не испугался ее угроз, Арсиноя впала в еще большую ярость и закричала:

— С этого дня мы будем спать отдельно! Мне надоело видеть твое кислое лицо, а твоим телом варвара я брезгую так, что меня сейчас стошнит!

Ксенодот попытался заткнуть ей рот, но Арсиноя со злостью укусила его в палец и что-то пробормотала, после чего ее вырвало вином и она мгновенно уснула там, где лежала. Я отнес ее в спальню и попросил Анну присмотреть за ней. Я так разозлился, что решил не спать больше с Арсиноей в одной комнате.

Когда я вернулся в пиршественный зал, Ксенодот сел рядом со мной, положил мне руку на колено и сказал с издевкой:

— Ты сам себя выдал, Турмс. Никакой ты не сикан. Только грек может давать такие клятвы. Однако меня тебе нечего опасаться. Если даже ты бежал из Ионии, боясь гнева великого царя, то я могу заверить тебя, что он никогда не жаждет мести ради самой мести. Услуги, которые ты сможешь ему оказать, значат больше, чем ошибки, совершенные в прошлом.

Не сомневаясь в его правоте, я, однако, не мог изменить своего решения. Знамение указывало на север, а не на восток. Я пытался ему это объяснить, но он продолжал настаивать на своем, а когда понял, что уговорить меня невозможно, предостерег:

— Не стоит так упорствовать, Турмс. Если ты имеешь в виду пожар храма в Сардах, то запомни: имени поджигателя никто не знает, а я вовсе не собираюсь выдавать тебя. Жена же твоя поступила мудро, когда рассказала мне о твоих опасениях. Я слышал также, что ты пиратствовал на море. Так вот учти: ты в моих руках, Турмс. Стоит мне позвать стражников — и ты пропал.

Как же я ненавидел сейчас Арсиною, которая легкомысленно предала меня, чтобы заставить отказаться от принятого решения и отправиться с Ксенодотом на восток! Долго сдерживаемый гнев, как раскаленная лава из расщелины сотрясающейся горы, вырвался из меня, и я внезапно осознал, что мне уже все равно. Я сбросил руку Ксенодота с моего колена и сказал:

— Я считал тебя своим другом, но теперь я проник в твои замыслы и презираю тебя. Чем ты пугаешь меня? Стражей? Да я сейчас сам отдамся им в руки, и пускай потом карфагенские жрецы сдерут с меня кожу, Арсиною накажут как сбежавшую из храма рабыню, а Мисме, дочь рабыни, продадут на невольничьем рынке. То-то будет шуму в Панорме — и все по твоей милости! Представляю себе радость великого царя, когда он узнает об этом деле…

И, помолчав, я добавил:

— Знамение, данное мне, однозначно и бесспорно, и Артемида в Эфесе и Афродита в Эриксе оспаривают друг у друга право помочь мне. Обидев меня, ты обидишь и их, и я обязан предупредить тебя об их всесилии. Судьбой, которая мне предназначена, я сумею распорядиться сам, и никто не сможет помешать мне. В Сузы я с тобой не поеду.

Ксенодот понял, что я непоколебим, и попытался меня задобрить, извинившись за угрозы. Он попросил меня еще раз обдумать его предложение — утром, на свежую голову. На следующий день Арсиноя также была нежной и ласковой, пытаясь смягчить меня всеми известными ей способами. Но я не поддался искушению и даже не приблизился к ней. Тогда она отправила Анну в храм богини купить там всяческие снадобья, заперлась у себя в комнате, а потом поднялась на крышу высушить на солнце волосы. Она снова выкрасила их в золотисто-желтый цвет и была ослепительно прекрасна, когда лежала, закрыв глаза, с кудрями, разметавшимися вокруг головы. Правда, в этот раз ее волосы приобрели какой-то неприятный рыжеватый оттенок. Арсиноя тоже заметила это и обвинила во всем Анну, которая якобы выбрала не самую лучшую краску, потому что плохо объяснила торговцу, что ей надо.

Я не одобрил ее желания вернуть себе прежний облик и посчитал это сумасбродством, ибо из соседних домов на нее глазело слишком много любопытных, однако я понимал, что столь наивным способом Арсиноя хочет вновь подчинить меня своей воле.

Ксенодот показал мне корабль, который он нанял в Регии; там он оставил Скита для переговоров с тираном Анаксилаем о Занкле, которая теперь переименовалась в Мессину.

Я спросил его о Кидиппе и узнал, что она родила Анаксилаю двух детей, что обычно она выезжает в повозке, запряженной мулами, и держит дома ручных зайцев. Она славилась своей красотой как в Сицилии, так и в греческих городах Италии, а ее отец Терилл был тираном Гимеры.

Ксенодоту так и не удалось соблазнить меня своим удобным и уютным кораблем. Я пошел в тирренский храм с деревянными колоннами, где знакомый мне купец как раз совершал жертвоприношение, вымаливая попутный южный ветер, и спросил его, не довезет ли он меня до устья реки около Рима. Он явно обрадовался, что заполучит на корабль сильного мужчину, который поможет держать парус и грести, однако виду не подал и потребовал, чтобы я взял с собой еду и заплатил за место на судне. Мы немного поторговались и через некоторое время сошлись в цене. Впрочем, я не слишком настаивал, боясь его обидеть.