Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми - Страница 20

В эту минуту мимо меня с криком пролетел сокол. Он выпорхнул прямо из пылающих лучей солнца и сделал круг высоко над нами. Потом снова опустился и, казалось, собрался сесть на лоб наследника. Я так растерялся, что невольно сделал священный знак Амона. Может быть, принц, возвещая о боге, имел в виду Гора, и бог явился нам в облике сокола? Наследник застонал, я склонился над ним. Подняв голову, я увидел, что сокол принял обличье человека. Передо мной в лучах восходящего солнца стоял красивый богоподобный юноша. В руках он держал копье и был облачен в одежду, какую носят бедняки. Хотя я и не принял его за бога, я все-таки упал перед ним ниц.

– Что случилось? – спросил он на диалекте Нижнего Египта, указывая на наследника. – Этот юноша болен?

Мне стало стыдно, и я поднялся на колени, приветствуя его как обычного человека.

– Если ты грабитель, – сказал я, – многим ты от нас не поживишься, но со мной больной мальчик, и боги, надеюсь, вознаградят тебя, если ты нам поможешь.

Он издал соколиный клик, откуда-то с высоты на его плечо, словно камень, упал сокол. Я вновь подумал, что надо поостеречься – вдруг это все-таки бог, пусть даже из самых малых. Поэтому я заговорил с ним почтительно и вежливо спросил, кто он, откуда и куда держит путь.

– Я сын сокола, Хоремхеб, – сказал он горделиво. – Мои родители всего лишь сыровары, но в день, когда я появился на свет, мне было предсказано, что я стану великим. Сокол летел, указывая мне путь, и я оказался здесь, так как не нашел ночлега в городе. Едва только спускается ночь, фиванцы пугаются человека с копьем. Но я хочу наняться в войска к фараону, ибо рассказывают, что фараон болен и, наверно, нуждается в крепких руках для защиты своего могущества.

Тело его было сильным, как у молодого льва, глаза бросали взгляды, острые, как разящие стрелы. Я с завистью подумал, что найдется немало женщин, которые скажут ему: «Красивый юноша, не хочешь ли ты развлечь меня в моем одиночестве?»

Тут раздался жалобный стон наследника, он попытался ощупать свое лицо, ноги его задергались. Я вынул у него изо рта тряпку и пожалел, что нет воды, которая освежила б его. Хоремхеб смотрел на него с холодным любопытством и спросил:

– Он что, умирает?

– Нет, – отвечал я раздраженно. – Он болен священной болезнью.

Хоремхеб взглянул на меня и сжал копье.

– Ты не смеешь презирать меня, хотя я беден и хожу пешком, – сказал он. – Я сносно пишу и читаю, я стану повелителем! Так что за бог вселился в него?

В народе считается, что устами припадочного говорит бог – поэтому он и задал такой вопрос.

– У него свой, особый бог, – ответил я. – Я думаю, что он немного безумен. Когда он придет в себя, ты, надеюсь, поможешь мне отнести его в город. Там мы найдем носилки, в которых я доставлю его домой.

– Ему холодно, – сказал Хоремхеб, сбросил с себя плащ и накинул его на наследника. – Утра в Фивах холодные, а меня греет собственная кровь. К тому же я знаю многих богов и мог бы назвать тебе немало таких, которые были ко мне благосклонны. Но сам я поклоняюсь Хору. Этот мальчик, наверное, из богатой семьи – его кожа бела и нежна, а руки не знали труда. Но кто ты?

Он говорил много и быстро, и в горячности его слов угадывались мытарства, которые пришлось перенести сыну бедняка, проделавшему длинный путь в Фивы и испытавшему на этом пути враждебность и унижения.

– Я врачеватель, – сказал я ему. – Кроме того, мне присвоен сан младшего жреца в фиванском храме Амона.

– Ты, наверно, привел его в пустыню, чтоб вылечить, – решил Хоремхеб. – Но тебе следовало одеть его потеплее. Только не думай, – добавил он вежливо, – что я хочу выразить сомнение в твоем искусстве целителя.

Холодный красный песок искрился под лучами восходящего солнца, наконечник копья Хоремхеба пылал огнем, и сокол, крича, кружил вокруг его головы. Наследник сел, зубы его стучали, он слабо стонал и растерянно оглядывался.

– Я его видел, – сказал он. – Мгновенье длилось как столетие, у меня не было возраста, а он простер над моей головой тысячу благословляющих рук, и в каждой руке был знак бессмертия. Как же мне после этого не верить?

– Надеюсь, ты не поранил язык? – спросил я озабоченно. – Я пытался уберечь тебя от этого, но у меня не было деревяшки.

Однако голос мой для него был подобен жужжанию мухи. Посмотрев на Хоремхеба, он улыбнулся в замешательстве, взгляд его прояснился, и он стал красив.

– Тебя послал Атон, Единственный? – спросил он неуверенно.

– Сокол летел передо мной, и я следовал за своим соколом. Поэтому я здесь. Остальное мне неведомо.

Но наследник увидел в его руках копье и нахмурился.

– У тебя копье, – сказал он укоризненно.

Хоремхеб потряс копьем.

– Его ствол из прямого дерева, – сказал он. – А выкованный из меди наконечник жаждет испить крови врагов фараона. Мое копье страдает от жажды, его зовут Смертоносным.

– Не надо крови, – покачал головой наследник. – Кровь ужасает Атона. Нет ничего страшнее текущей крови.

Хотя я видел, что наследник крепко зажмурил глаза, когда Птахор вскрывал череп фараона, я тогда еще не знал, что принц – один из тех людей, которые так страдают при виде крови, что теряют сознание.

– Кровь очищает народы и делает их сильнее, – сказал Хоремхеб. – Боги здоровеют от крови. Пока на земле будут войны, кровь должна литься.

– Войн никогда больше не будет, – возразил наследник.

– Парень не в своем уме, – усмехнулся Хоремхеб. – Войны всегда были и будут, народы должны мериться силами, чтобы выжить.

– Все народы – его дети, как все языки и цвета кожи, как черная земля и красная земля, – сказал наследник, глядя на солнце. – Я построю в честь него храмы во всех странах, разошлю символы жизни владыкам всех земель, ибо я видел его, им рожден и к нему возвращаюсь.

– Он сумасшедший, – решил Хоремхеб, обращаясь ко мне, и сочувственно покачал головой. – Теперь я понимаю, что ему нужен целитель.

– Ему только что явился его бог, – сказал я серьезно, предостерегая Хоремхеба, потому что он мне уже полюбился. – Священная болезнь позволила ему узреть бога, и мы не вправе судить, что он ему поведал. Каждый познает бога по своей вере.

– Я верю в мое копье и в моего сокола, – сказал Хоремхеб.

Но наследник воздел руки, приветствуя солнце, и его лицо снова стало вдохновенным, словно он видел иной мир, а не тот, который лежал перед нами.

Дав ему время помолиться, мы повели его в город, и он не сопротивлялся. Припадок так измучил его, что, еле переставляя ноги, он стонал и пошатывался. Под конец пути мы несли его на скрещенных руках, и сокол летел перед нами.

Достигнув края засеянного поля, куда доходили оросительные каналы, мы увидели ожидающие нас царские носилки. Носильщики сидели на земле, а навстречу нам поднялся рослый человек с бритой головой и мрачно-красивым темным лицом. Я опустил перед ним руки к коленям, ибо догадался, что это жрец Эйе из храма Рахарахте, о котором мне рассказывал Птахор. Но он не обратил на меня внимания. Он бросился на землю перед наследником и приветствовал в нем властителя. Так я понял, что фараон Аменхотеп III скончался. После этого рабы устремились помогать новому фараону. Его омыли, растерли члены, умастили благовониями, облачили в царский лен и надели на голову царский убор.

Пока это происходило, Эйе спрашивал меня:

– Встретил ли он своего бога, Синухе?

– Он встретил его, – ответил я. – Но я оберегал его, чтобы с ним не случилось ничего плохого. Откуда тебе известно мое имя?

Он улыбнулся и ответил:

– До тех пор пока не пробьет мой час, моя обязанность – знать все, что происходит во дворце. Я знаю твое имя и знаю, что ты врачеватель. Поэтому я был спокоен, что ты о нем позаботишься. Я знаю также, что ты жрец Амона и принес ему клятву. – Это он сказал с подчеркнутой угрозой, но я раскинул руки и спросил:

– Какое это имеет значение?

– Ты поступил правильно, – успокоил он меня, – и не должен об этом жалеть. Знай только, что он становится беспокоен, когда бог приближается к нему. Ничто не может его тогда удержать, и он не позволяет слугам за ним следовать. Но вы всю ночь были вне опасности и ничто вам не угрожало. Носилки, как видишь, ожидают его. А этот копьеносец? – он указал на Хоремхеба, который с соколом на плече стоял в сторонке, сжимая свое копье. – Может быть, было бы лучше, чтобы он умер, ибо тайны фараонов не предназначены чужим глазам.