Раб великого султана - Валтари Мика Тойми - Страница 29

– Когда Абу эль-Касим ушел, оставив меня одного во дворце султана Селима бен-Хафса, меня охватило настоящее отчаяние и я почувствовал себя птенцом, выпавшим из гнезда. Никого не интересовало ни мое имя, ни имена моих родителей. Никто не пригласил меня к столу. Однако вскоре прокралась ко мне старуха по имени Фатима и стала утешать меня. Потом она тихонько сообщила, что любящие глаза сочувственно наблюдают за мной из зарешеченного окна и мне нечего бояться. Вечером она явилась за мной и провела через окованную железом дверь, которая бесшумно распахнулась перед нами. Мы очутились в небольшой комнате, застланной бесценными коврами. В воздухе были разлиты волшебные ароматы. Старуха внезапно исчезла, и я остался один.

Шло время, ничего не происходило, я утомился и проголодался и все чаще поглядывал на широкое, удобное ложе в глубине комнаты. В конце концов усталость взяла свое, я растянулся на постели и сразу уснул. Когда же я пробудился, мягкий свет благоуханных лампад рассеивал мрак, а рядом со мной сидела женщина, лицо которой было скрыто под тонкой вуалью. Вздыхая, незнакомка гладила мою руку своими пухленькими пальчиками. Она что-то говорила на непонятном мне языке, но вскоре перешла на язык франков, известный всем жителям Алжира. Чтобы наша беседа доставила больше удовольствия нам обоим, я откинул с лица женщины вуаль, чему красавица, надо сказать, не слишком противилась. Да, должен признать – женщина была прелестна, вполне в моем вкусе, хоть и не такая уж молоденькая. Двери комнаты вдруг приоткрылись, и вошла Фатима. Тихо и проворно она поставила перед нами блюда с роскошными яствами. Теперь, вспоминая эти лакомства, я все сильнее ощущаю голод, и мне кажется, что я умру, если немедленно не съем большого куска жареной баранины с кашей.

Я поспешил угостить брата, и вид любимых блюд привел Антти в восторг. Он издал радостный крик, а утолив голод, продолжил:

– Насытившись, я хотел отблагодарить незнакомку за радушный прием и нежно взял ее ладонь в свои руки. Женщина глубоко и печально вздохнула, и я тоже вздохнул, подражая ей и понимая, что таков придворный обычай. Слыша наши вздохи, Фатима сжалилась над нами и принесла кувшин вина и бокалы. Затем благородная дама читала мне вслух суры из Корана, переводя и объясняя премудрости лучше самого ученого толкователя священной книги, так что вскоре все мои опасения рассеялись, и я выпил немного вина. Рядом с этой красавицей я немножко робел, потому и надеялся, что глоток вина поможет мне преодолеть врожденную стыдливость. О том, что произошло потом, рассказывать не стоит. Скажу лишь, что вскоре мы нашли массу точек соприкосновения. Соблюдая предписания Корана, мы не раз поднимались с ложа, чтобы помыться и умастить свои тела благовониями, и все продолжалось до тех пор, пока бедняжка Фатима вконец не лишилась терпения, ибо всю ночь она не смыкала глаз, бегая туда-сюда по крутой лестнице с ведрами воды. Только на рассвете, когда в последний раз пропели петухи, Фатима принесла одежду, которая сейчас на мне, и вывела меня из комнатки. Благородная дама провожала меня улыбкой и благословениями. В складках нового халата я обнаружил кошель с золотыми монетами, который моя дама пополняла каждый раз, когда мы вставали умываться. Две монеты из этого кошеля я подарил верной Фатиме, столь беззаветно прислуживавшей нам всю ночь.

Вечером, после первого дня, проведенного в султанской казарме, только успел я свернуть молитвенный коврик, как появилась Фатима и ласково пригласила меня на новую встречу в уже знакомую комнатку. Упоительная ночь, как и прежняя, показалась мне слишком короткой, а наутро моя возлюбленная, как и в прошлый раз, подарила мне снова мешочек с золотом. Таким образом, я богател прямо на глазах. Фатима, уставшая ночи напролет таскать для нас ведра с водой, на следующий вечер попросила меня отправиться прямо в султанскую баню. Сгибаясь под тяжестью дров, я беспрепятственно миновал Райский сад, а благородные евнухи указывали мне путь. В теплой бане, где вдоволь оказалось и еды, и питья, мы провели незабываемую ночь. Наутро же моя возлюбленная, возведя руки к небу и возблагодарив Аллаха, проговорила:

– Аллах велик! Но моя лучшая и преданнейшая подруга не верит, когда я рассказываю ей о тебе. Позволь, дорогой Антар, – именно так она обращалась ко мне, – пригласить мою недоверчивую приятельницу сюда, в баню, на нашу встречу следующей ночью.

– Антти! – вскричал я, потрясенный до глубины души. – Твои слова пугают меня, и, по правде говоря, я даже не знаю, что мне думать о твоем поведении. Мало того, что ты утешаешь зрелую женщину, которая томится в одиночестве и каждый раз вознаграждает тебя за твое сочувствие, так вы еще вздумали вовлечь в этот разврат и ее приятельницу. Это уж слишком!

– Я так ей и сказал! – с жаром воскликнул Антти. – Однако набожная дама прочла мне наизусть строки из Корана, которые подтверждали правоту ее слов. Она ссылалась на священную традицию, перечисляла все доказательства и называла имена великих людей, которые утверждали то же самое. В конце концов голова у меня пошла кругом, и я вынужден был поверить красавице. Кроме всего прочего, она – женщина образованная, а я – темный человек и не смею сомневаться в правдивости ее слов.

– О всемогущий Аллах! – вскричал Абу эль-Касим, возведя руки к небу.

Антти же, покраснев от смущения, продолжал:

– Итак, на следующий вечер на нашу встречу в бане моя дама явилась со своей подругой. И увидев ту, другую, я больше не жалел о своей уступчивости, ибо она была, если можно так выразиться, еще более неистова, чем Амина. И, как мне кажется, обе они остались довольны. Приятельница Амины, тоже женщина воспитанная и чуткая по натуре, точно так же, деликатно и ненавязчиво, наполняла мой кошель золотыми монетами каждый раз, когда мы отправлялись умываться. На всякий случай я для удобства оставил мешочек на виду, на мраморной скамье, и не обманулся в своих ожиданиях. Однако… однако…

Антти вдруг глубоко вздохнул, застонал, но вскоре возобновил свой рассказ:

– Однако я никак не мог предвидеть, что следующим вечером заигрывать и кокетничать со мной будут уже три женщины – одна прекраснее и страстнее другой. Как вы сами понимаете, мне стоило немалого труда удовлетворить все их желания и ни одну не обидеть, нечаянно увлекшись или уделив больше внимания другой. Поэтому, когда на следующую ночь все три явились ко мне в баню, ведя за руку четвертую, скромно прячущую лицо под вуалью, подружку, я не на шутку рассердился и заявил, что в конце концов всему на свете есть предел.

– Ты правильно поступил, – испуганно заметил Абу эль-Касим. – Всему есть предел… Нельзя же так, в самом деле… Знаешь, я всерьез обеспокоен твоей судьбой.

Однако Антти не позволил ему вмешиваться и перебивать себя и, осушив очередной бокал вина, вернулся к своему рассказу:

– На рассвете, когда петухи в последний раз прокричали под окнами султанского дворца, Амина проговорила: «У тебя четыре благочестивые жены, Антар, и ты не пренебрег ни одной из них, соблюдая и выполняя все предписания Корана. Именно так истинный мусульманин и должен вести себя со своими женщинами. Однако мой месяц подходит к концу и наступают дни, когда я не смогу исполнять свой долг, но не желаю, чтобы кто-нибудь другой пользовался моими правами. Поэтому иди с миром, великолепный Антар, и помни, что я беззаветно люблю тебя. Ешь, пей и набирайся сил, чтобы быть готовым к встрече, когда я снова призову тебя». Итак, я свободен, и я с вами, и вам не следует слишком бранить меня, даже если и согрешил я невзначай.

Я настолько оторопел от его рассказа, что лишился дара речи. Тем временем Абу эль-Касим пересчитал монеты, запер тугой кошель в окованный железом сундук и тщательно проверил замок. Наконец я немного пришел в себя и, с трудом сдерживая возмущение, пробормотал:

– Значит, вот до чего я дожил! Вот как вознаградил ты меня за то, что я долгие годы внушал тебе понятия о чести и добродетели! Стоило мне отвернуться, как ты тут же погрузился в пучину греха, да такого, что искушенные в распутстве жители Содома и Гоморры позеленели бы от зависти, слушая твой рассказ.