Императорский всадник - Валтари Мика Тойми - Страница 36

Он жадно глотнул вина, и я щедрой рукой подлил ему еще. Я уже настолько свыкся с убогой солдатской жизнью, что непроизвольно тут же подсчитал в уме, сколько он сэкономил, прикладываясь к моему вину. Я подумал об этом не из скупости, а потому, что уже научился, как и прочие легионеры, обходиться десятью медными ассами в день, то есть двумя с половиной сестерциями. На эти деньги солдат покупает себе одежду и, кроме того, обязан из них же делать взносы в общую кассу легиона на случай своей болезни или ранения.

Веспасиан медленно покачал головой и сказал:

— Скоро придет весна и разгонит британские туманы. Тогда для нас наступят нелегкие времена. Авл Плавций готовится к отъезду в Рим на празднование своего триумфа и уводит с собой самые опытные, надежные войска. Конечно, многие сметливые ветераны повытаскивают деньжата, сколоченные на выкупах, и постараются увильнуть от трудностей марша на Рим: пара дней столичного загула прельщает мало кого. Я — один из немногих младших военачальников, имеющих право сопровождать Авла Плавция, потому что я отличился при штурме острова Вектис, но ведь должен же кто-то остаться и в Британии, дабы следить за порядком, пока император не пришлет замену Авлу Плавцию, верно? Авл клялся всеми богами выхлопотать мне по меньшей мере триумфальный знак, если я соглашусь остаться тут.

Он задумчиво поскреб подбородок и продолжал:

— По мне, так нам давно уже пора покончить с набегами и заключить с бриттами мир. Но в этом случае нам придется брать с покоренных и союзных племен такую высокую дань на содержание легионов, что неизбежно вспыхнут новые мятежи. Хорошо хоть сейчас у нас будет небольшая передышка, ибо Авл Плавций берет в Рим местных царей, предводителей и других знатных пленников в качестве военной добычи. Им, конечно, понравится роскошная тамошняя жизнь, и они отдадут своих детей в палатинскую школу, но для нас это мало что изменит. Соплеменники вскоре отрекутся от них, и все начнется снова, как только кланы, ведущие борьбу за власть, прекратят междоусобицу. И если бритты быстро помирятся друг с другом, то с наступлением самой короткой ночи — их главного праздника — здесь вспыхнет восстание. В эту ночь они имеют привычку смиренно приносить в жертву пленных на огромном каменном алтаре, их общей святыне. Любопытно, что больше всего они почитают богов Подземного Царства и Богию Тьмы с головой совы. А ведь сова — символ и нашей Минервы.

Некоторое время он размышлял над этим странным совпадением, а затем сказал:

— В сущности, мы слишком мало знаем о Британии — о ее племенах, наречиях, обычаях и богах. Нам хорошо известны лишь дороги, реки да переправы, горы да перевалы, леса, луга и водопои, потому что обо всем этом любой мало-мальски хороший полководец разузнает первым делом. Но ведь есть же торговцы, которые неутомимо снуют между воюющими племенами, — в отличие от тех горе-торгашей, которых грабят, стоит им отделиться на несколько стадиев от расположения легиона. Есть цивилизованные бритты, которые объездили Галлию и даже бывали в Риме и немного изъясняются по-латински. Но мы не научились обходиться с этими людьми так, как они того заслуживают. Сейчас Риму стоило бы подробно изучать бриттов, их нравы и богов, а также составить достоверную книгу о Британии, и это принесло бы куда больше пользы, чем покорение очередного народа. Божественный Юлий Цезарь не очень-то много знал об этой стране, а опирался на всяческие досужие вымыслы. Да и сам он не особенно придерживался истины, когда, желая выдвинуться, писал книгу о Галльской войне, в которой беззастенчиво преувеличил свои победы и умолчал об ошибках.

Веспасиан еще раз отхлебнул из моей чаши и продолжил, все больше горячась:

— Конечно, бриттов следует приобщать к римским обычаям и образованию, но я все время спрашиваю себя — а не легче ли было бы цивилизовать их, изучив для начала местные обычаи и вникнув в местные верования? Оттого, что мы их просто убиваем, никому нет никакого проку. Как раз сейчас самый подходящий момент сблизиться с ними: нам нужен мир, потому что наши лучшие войска уходят из Британии, а мы остаемся в ожидании нового, неизвестного полководца. Впрочем, что это я? Ты ведь уже прикончил одного бритта и наверняка хочешь принять участие в триумфе Авла Плавция. Такое происхождение и алая кайма на тунике дают тебе полное право на это; если пожелаешь, я замолвлю за тебя словечко. Тогда я хоть буду уверен, что у меня в Риме есть настоящий Друг.

Вино настроило его на печальный лад.

— Знаешь, мой сын Тит живет на Палатине как товарищ по играм своего ровесника Британника и получает такое же воспитание. Может, когда-нибудь ему повезет больше, чем мне, и он даст Британии мир.

— Значит, я наверняка видел его рядом с Британником на конных тренировках, — вставил я.

Веспасиан ответил, что сам он не видел сына уже более четырех лет и вряд ли встретится с ним в ближайшее время. Своего второго сына, Домиция, он даже не успел покачать на коленях, потому что малыш явился как бы плодом триумфальных празднеств в честь Клавдия, а сразу же после этого триумфа Веспасиану пришлось вернуться в Британию.

— Тот триумф не очень-то удался, — сказал он горько. — Бессмысленное мотовство на потеху черни — вот что это было. Я бы, конечно, тоже не отказался с лавровым венком на голове взойти по ступенькам Капитолия. Кто же не мечтает об этом, прокомандовав столько лет легионами?! Но нализаться можно и в Британии. Да к тому же здесь это обойдется гораздо дешевле!

Я сказал, что с радостью остался бы под его началом в Британии, если он считает, что я приношу здесь пользу. Мне вовсе не хочется принимать участие в триумфе, добавил я. Веспасиан оценил мои слова по достоинству и был явно тронут ими.

— Чем дольше я пью из твоей деревянной чаши, тем больше ты мне нравишься, — сказал он со слезами на глазах. — Хотел бы я, чтобы мой сын Тит походил на тебя. Послушай, я, пожалуй, доверю тебе одну тайну.

И он признался, что захватил в плен жреца бриттов, но скрыл это от Авла Плавция, поскольку тот сейчас собирает пленных только для римского триумфа и боев в амфитеатре. Чтобы позабавить народ чем-нибудь необычным, Плавций не прочь будет заставить настоящего жреца бриттов перед началом представления принести в жертву нескольких пленных.

— Но друид никогда не согласится на это, — сказал Веспасиан, — так что Авлу придется переодевать жрецом какого-нибудь обычного бритта. Римляне и не заметят подмены. Ну вот, а как только Авл отправится в путь, я тут же освобожу жреца и в знак моих дружественных намерений позволю ему вернуться домой. Если у тебя хватит мужества, ты сможешь сопровождать его. Кстати и изучишь обычаи бриттов. Между прочим, этот друид будет тебе полезен, ибо с его помощью ты сумеешь свести знакомство со многими знатными британскими юношами. Он бы оберегал твою жизнь. Я, видишь ли, убежден, что наши удачливые торговцы за большие деньги выкупают у друидов право на свободу передвижения, хотя те и не признаются в этом.

Я вовсе не горел желанием связываться с чужими и кровожадными богами и спрашивал себя, что же это за проклятие преследует меня, раз еще в Риме я оказался втянутым в религиозные распри христиан? Но за доверие следует платить доверием, и я рассказал Веспасиану, чему именно я обязан своим появлением в Британии. Представив, как супруга триумфатора будет обвинена самим же триумфатором в увлечении постыдными культами, Веспасиан чрезвычайно развеселился и, желая показать, что тоже хорошо осведомлен о столичных сплетнях, рассказал мне следующее:

— Я давно уже знаю Паулину Плавцию, и мне кажется, что она лишилась разума после того, как позволила одному юному философу — по-моему, его звали Сенека — тайно встречаться в своем доме с Юлией, сестрой императора Гая. Влюбленные были за то изгнаны из Рима, и Юлия вскоре умерла, а Паулина Плавция приняла так близко к сердцу обвинение в сводничестве, что слегка тронулась умом. Она надела траур и перестала показываться на людях. Короче говоря, немудрено, что ей приходят в голову всякие странные мысли.