Императорский всадник - Валтари Мика Тойми - Страница 30

— Привет тебе, Клавдия! — крикнул я, и горячая радость наполнила все мое существо; улыбаясь, я тоже присел на корточки, чтобы заглянуть в ее лицо, укрытое под полями шляпы.

Клавдия быстро выпрямилась и испуганно уставилась на меня. Затем, залившись краской, она ткнула мне в лицо пучком фасоли, на котором еще оставались комья земли, и побежала за хижину. Я же, пораженный таким странным приемом, принялся ругаться и протирать глаза.

Злой и обиженный, обошел я потом вокруг хижины и увидел, как Клавдия, зачерпывая воду из источника, старательно умывается. Она раздраженно крикнула мне, чтобы я обождал ее где-нибудь неподалеку, а перед тем как переодеться и причесаться, подошла ко мне и сказала:

— Говорят, воспитанный мужчина, прежде чем прийти, сообщает об этом. Впрочем, чего можно ожидать от сына сирийского ростовщика? Ну, так что же тебе нужно?

Ничего себе, гостеприимная хозяйка!

Мне стало очень горько и досадно, и я молча повернулся и пошел прочь.

Но не успел я сделать и пару шагов, как она догнала меня, схватила за руку и воскликнула:

— Минуций, нельзя же быть таким обидчивым! Перестань дуться и прости мне мою грубость. Знаешь, я всегда злюсь, когда меня застают в огороде — грязную и неодетую.

Говоря это, она настойчиво увлекала меня в свою хижину, в которой пахло дымом очага, травами, кореньями и чистыми холстами.

— Погляди, я даже умею прясть и ткать, как когда-то было положено истинной римлянке, — сказала она. — Не забывай, что в стародавние времена даже надменные Клавдии сами водили волов по борозде.

Этими словами она пыталась оправдать свою нищету. Я вежливо ответил:

— Умытая водой из чистого источника, ты, Клавдия, мне дороже всех накрашенных и разодетых в шелка римских модниц.

Однако Клавдия чистосердечно призналась:

— Я наверняка стала бы тебе еще дороже, будь моя кожа бела, как сметана, лицо накрашено, а волосы уложены в искусные локоны, обрамляющие лоб; да и одежда моя должна бы подчеркивать фигуру, а не скрывать ее, и при этом благоухать всеми ароматами Востока. Но тетушка Паулина Плаулита, которая после смерти моей матери позволила мне жить здесь, не желает об этом и слышать. Сама она постоянно ходит в трауре, охотнее молчит, чем разговаривает, и любому безропотно уступает дорогу. Денег у нее достаточно, но все свои доходы она раздает нищим и еще каким-то сомнительным личностям, не давая мне ни одной мелкой монетки на румяна и сурьму.

Я невольно рассмеялся, потому что лицо Клавдии было таким свежим, чистым и пышущим здоровьем, что ей не требовались никакие румяна и белила. Я хотел взять девушку за руку, но она отдернула ее, смущенно заявив, что за лето ее кожа стала грубой, как у рабыни. Мне показалось, она что-то скрывает от меня, и я спросил, слышала ли она о моей болезни? Помолчав, Клавдия ответила:

— Твоя тетя Лелия не пустила меня даже на порог, когда я пришла навестить тебя. Впрочем, я существо разумное и кроткое и отлично понимаю, что дружба со мной не приносит тебе никакой пользы, а лишь одни огорчения. Я хочу пожелать тебе счастья, Минуций.

Я резко ответил, что сам устраиваю себе жизнь и выбираю друзей.

— Кроме того, скоро ты от меня избавишься, — прибавил я. — Мне пообещали дать рекомендательное письмо, и я буду воевать под началом знаменитого Корбуло против германцев. Моя нога совсем срослась, хотя и стала теперь немного короче другой.

Клавдия пылко заверила, что вовсе не заметила моей хромоты. Она некоторое время размышляла, а потом грустно произнесла:

— И все-таки ты будешь мне более верен на полях сражений, а не здесь, в Риме. Тут тебя в любой момент может умыкнуть какая-нибудь чужая женщина. Признаюсь, я меньше бы горевала, если бы ты из ребяческого честолюбия отправился воевать и нашел свою смерть в бою, чем если бы ты влюбился в другую. Но почему тебе непременно нужно драться с германцами? Они чудовищно свирепые и крепкие воины. Если я попрошу тетушку Паулину, она охотно даст тебе рекомендательное письмо моему дяде Авлу Плавцию в Британию. Он там командует четырьмя легионами и многого достиг, ибо бритты определенно более слабые противники, чем германцы. Дядюшка Авл, конечно, вовсе никакой не гений войны — просто в Британии легко воевать, так что даже Клавдий удостоился триумфа за свои тамошние победы.

А я и не знал, что Авл Плавций приходился ей дядей. Заинтересовавшись, я принялся оживленно расспрашивать Клавдию о других ее родственниках. Девушка объяснила, что ее мать была урожденной Плавцией. Паулина, жена Авла Плавция, взяла под свою опеку осиротевшую мужнину племянницу и воспитывала ее как собственную дочь, благо родных детей у них с мужем не было.

— Дядюшка Авл не переносил мою мать Ургуланиллу, — рассказывала Клавдия. — Но она все-таки тоже была Плавция, поэтому и дядя очень рассердился, когда Клавдий под надуманным предлогом развелся с ней и бросил меня голую на ее пороге. Дядюшка Авл был готов удочерить меня, но я слишком горда и навсегда останусь законной дочерью императора Клавдия, хотя образ жизни этого человека мне претит.

Ее родословная мне уже несколько наскучила, и я решил вернуться к разговору о Британии. Я сказал:

— Твой законный отец Клавдий не покорил Британии, хотя он и удостоился триумфа. До сих пор там идет непрекращающаяся война, а это означает, что твой дядя Авл наверняка может предъявить цифру в пять тысяч поверженных врагов и тоже добиться триумфа. Там живут непокорные, коварные племена. Стоит навести порядок в одной части страны, как в другой война вспыхивает с новой силой. Что ж, давай пойдем к твоей тетушке Паулине.

— Не слишком ли ты спешишь за воинской славой? — недовольно ответила Клавдия. — Вообще-то тетушка Паулина мне строго-настрого запретила появляться в городе и оплевывать статуи моего отца, но сегодня, так и быть, я буду твоим провожатым. Я с удовольствием отведу тебя к тетушке, тем более что сама уже не видела ее несколько недель.

Мы отправились в город, и для начала я зашел домой, чтобы переодеться соответственно случаю. Правда, Клавдия, опасаясь тетушки Лелии, наотрез отказалась войти в дом, а осталась болтать с Барбом на улице. Когда спустя четверть часа мы с ней направились к дому Плавциев на Целии, я заметил, что глаза Клавдии сверкают от гнева.

— Как ты мог связаться с Агриппиной и ее мерзким мальчишкой?! — наконец не выдержала она. — Эта бесстыдная баба очень опасна. И вообще — она тебе в матери годится!

Я с изумлением возразил ей, что Агриппина хотя и красива, но весьма скромная особа; сына же ее я считаю просто ребенком. Но Клавдия взбешенно перебила меня:

— Уж я-то прекрасно знаю всех развращенных до мозга костей Клавдиев. Агриппина затащит к себе на ложе любого, если решит, что он ей пригодится. Управляющий императора, Паллас, давний ее любовник. Сейчас она лихорадочно подыскивает себе нового мужа. Знатные мужчины достаточно благоразумны, чтобы позволить втянуть себя в ее интриги, тебя же по твоей неопытности запросто обманет любая распутная римская вдова.

Вот так вот споря, мы шли с ней по улицам, и я видел, что в глубине души Клавдия была очень довольна. Еще бы: ведь я заверил ее, что меня пока еще никому не удалось совратить и что я верен обещанию, которое дал, когда мы возвращались из храма Богини Луны.

В атрии дома Плавциев находилось множество скульптур предков, посмертные маски и военные трофеи. Паулина Плавция оказалась пожилой женщиной с заплаканными огромными глазами, глядевшими, казалось, сквозь тебя куда-то вдаль. Узнав мое имя и выслушав просьбу, она удивилась, погладила меня ладонью по лицу и сказала:

— Это чудесное и непостижимое знамение Единого Бога. По-видимому, ты не знаешь, Минуций Манилиан, что твой отец и я были друзьями и даже обменялись священным поцелуем, когда за вечерей вместе переломили хлеб и вкусили вина. Между нами никогда не было ничего постыдного, но Туллия приказала шпионить за твоим отцом и, собрав достаточно доказательств, донесла на меня, будто я участвую в каких-то отвратительных оргиях.