Черный ангел - Валтари Мика Тойми - Страница 78

Предложение было, несомненно, хорошим, но император считал, что нельзя оскорблять генуэзцев. Поэтому совет Коко в принципе приняли, но отложили все предприятие на несколько дней, чтобы подробнее спланировать его вместе с обитателями Перы. Чтобы ублажить Коко, поручили ему командовать операцией. Джакомо Коко пожал плечами и рассмеялся:

– Мне всегда слишком везло, но нельзя же требовать невозможного. Впрочем, я еще успею покаяться в грехах и причаститься… Если мы не организуем вылазки немедленно, значит, пойдем на верную смерть.

Джустиниани ничего мне об этом не рассказывал. Он заявил только:

– Флот примет необходимые меры. Турецкие галеры в Золотом Роге не представляют для венецианских кораблей ни малейшей опасности. Самое большее, что могут сделать турки, – это неслышно подплыть темной ночью к какому-нибудь христианскому суденышку и поджечь его. Гораздо хуже то, что нужно разместить на портовой стене новые отряды… До сих пор там сидела только горстка караульных, которые наблюдали за портом, но теперь потребуются большие силы, чтобы отбить у турок охоту перебрасывать войска через залив.

– Этой ночью султан Мехмед без сомнения стяжал славу Александра Македонского. Деяние Мехмеда намного превзошло все подвиги царя персов Ксеркса в этих водах, – усмехнулся генуэзец. – Конечно, и раньше суда перетаскивали по суше, но не в таких трудных условиях и не в таком огромном количестве. Пусть венецианцы болтают о своих кораблях, что хотят. Меня больше восхищает военный гений Мехмеда. Ведь он без единого выстрела, лишь припугнув нас возможностью нападения с моря, вынудил меня перегруппировать все силы и ослабить оборону других участков крепостной стены.

Джустиниани посмотрел на меня исподлобья и добавил:

– Я случайно не говорил тебе, что мы с императором пришли к одному и тому же выводу: заслуги Луки Нотара в борьбе с турками столь велики, что он достоин занимать еще более высокий пост? Завтра утром Нотар будет назначен главнокомандующим резервными силами, размещенными в центре города, у храма Святых Апостолов. Защищать стену я поручу кому-нибудь другому и сразу пошлю туда новые отряды.

– Джустиниани, – сказал я. – Он тебе этого никогда не простит. Ты оскорбляешь в его лице весь греческий народ, храмы и монастыри, священников и монахов, саму греческую душу!

Джустиниани сверкнул глазами.

– Видимо, ради княжеской короны мне придется выдержать и это, – ответил он. – Я никогда не смог бы себе простить, если бы как-нибудь ночью греческая душа распахнула ворота порта и впустила в город турок с этих их суденышек. – Генуэзец пробурчал что-то себе под нос и повторил: – Греческая душа, да, это хорошо сказано, греческая душа, именно ее мы все и должны остерегаться. И император тоже…

Меня душила ярость, хотя я и понимал его.

Нашей единственной радостью в это грустное воскресенье стало то, что со страшным грохотом разорвало одну из больших турецких пушек. Погибло много народа из обслуги, все вокруг пришли в смятение… Понадобилось около четырех часов, чтобы орудия на этом участке снова открыли огонь.

Многие защитники города измучены лихорадкой и болями в животе. Братья Гуаччарди приказали повесить греческого поденщика, который нарочно отрубил себе пальцы, чтобы не работать на стене.

Неужели это действительно война латинян, а не греков? Я боюсь своего сердца. Боюсь своих мыслей. Во время войны даже самый холодный ум не может оставаться ясным.