Черный ангел - Валтари Мика Тойми - Страница 29

Лука Нотар развел руками.

– Поздно, – сказал он. – Со дня на день я отошлю свою дочь из города.

Я опустил голову, чтобы он не увидел моего лица. Я знал о том, что Анна уедет. И все же мысль об этой утрате наполнила мою душу горечью и болью.

– Как хочешь, – произнес я. – Но все же я собираюсь встретиться с твоей дочерью еще раз, прежде чем она покинет Константинополь.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Его большие блестящие глаза стали задумчивыми, словно он несколько мгновений оценивал новые возможности, которых раньше не брал в расчет. Но потом Нотар вновь протестующе махнул рукой и повернулся к окну, словно пытаясь увидеть море сквозь запертые ставни.

– Поздно, – повторил он. – Мне жаль – но думаю, что корабль уже отчалил. Этой ночью дует попутный ветер. Сегодня, еще после полудня Анну вместе с ее вещами и служанками тайно доставили на лодке на критское судно.

Я повернулся и выбрался из покоя, полуослепшим от слез, сорвал свой фонарь с крюка у входа, неловко открыл дверь и шагнул в темноту. Выл ветер, по другую сторону стены шумело море, волны заливали укрепленную сваями набережную. Ураган прижимал мне плащ к телу и мешал дышать. Я потерял все свое самообладание. В бешенстве я отшвырнул мерцающий фонарь, который прорезал мрак светящейся дугой, с грохотом упал и погас.

Это спасло мне жизнь. Мой ангел хранил меня. И мой пес тоже. Нож со свистом рассек мне на спине плащ и скользнул под левую руку, к ребрам. Но убийца споткнулся о собаку, вскрикнул, когда та его укусила, и принялся вслепую размахивать ножом. Услышав жалобный визг, я понял, что пес получил смертельную рану. Меня охватила ярость. Я сжал скользкое горло в турецком захвате. Я чувствовал запах чеснока в смрадном дыхании и вонь грязных лохмотьев. Потом я прижал негодяя к земле и вонзил кинжал в трепещущее тело. Бандит страшно закричал и смолк.

Я склонился над псом. Он попытался лизнуть мою руку. Потом его голова упала.

– Зачем ты пошел за мной, хоть я велел тебе остаться дома? – тихо проговорил я. – Меня спас не ты, а мой ангел. Ты зря погиб за меня, друг мой. – Это был лишь желтый пес, простая дворняга. Он прибился ко мне по собственной воле. Он меня знал. И заплатил за это жизнью.

В одном из окон дворца вспыхнул свет. С грохотом отодвинулись дверные засовы. Я побежал, но, ослепнув от слез, врезался прямо в стену и оцарапал себе лицо. Вытерев кровь, я начал ощупью пробираться к Ипподрому. Мой левый бок был мокрым от крови. В разрывах несущихся по небу туч мелькали звезды. Глаза стали постепенно привыкать к темноте. В оглушенной ударом голове билась лишь одна мысль: это Франц, а не Константин, это Франц, а не Константин.

Неужели они и правда считают меня столь опасным, что предпочли подослать ко мне тайного убийцу, а не заточить в мраморной башне? Франц ведь предупреждал меня, чтобы я не приближался к дому Нотара.

Но я перестал строить напрасные догадки, как только обогнул Ипподром и оказался на холме. Миновав гигантский темный купол Святой Софии, я спустился на дрожащих ногах вниз, в порт, зажимая рукой рану в боку. Сердце мое бешено колотилось. Ее нет, ее нет.

Анна Нотар уехала. Она сделала свой выбор. Эта женщина – послушная дочь своего отца. На что же я мог надеяться? Она уехала, не написав, не попрощавшись.

Мой слуга Мануил не спал. Он ждал меня, не давая свечам в моей комнате погаснуть. Старик не удивился, увидев мое расцарапанное лицо и окровавленную одежду. Мгновенно принес чистую воду, куски полотна и целебную мазь. Помог мне раздеться и промыл рану. Порез тянулся от левой лопатки вниз, к ребрам. Рана сильно горела и болела, но это лишь облегчало мои душевные муки.

Я дал Мануилу иглу, какой пользуются лекари, и шелковую нитку – и показал, как надо зашивать рану. Попросил, чтобы он промыл ее крепким вином и приложил к ней плесень и паутину, чтобы предотвратить горячку. И только когда он перевязал меня и помог мне лечь, меня начала бить дрожь. Меня трясло так, что ложе мое ходило ходуном.

– Пес, – дрожащим голосом проговорил я. – Тощий желтый пес, интересно, кем ты был?

Я долго лежал, не двигаясь. Итак, я снова один. Но я никого не просил смилостивиться надо мной. Анна Нотар сделала свой выбор. Кто я такой, чтобы осуждать ее за это?

Но когда пробьет мой последний час, я усну, ощущая аромат гиацинтов, исходивший от твоей кожи. Этого счастья ты не сможешь меня лишить.