Черный ангел - Валтари Мика Тойми - Страница 119

Это были дикие и ловкие люди; с радостным смехом они лезли друг другу на плечи и гроздьями повисали на стене, стремясь взобраться на гребень. Чаушам не приходилось гнать их вперед: анатолийцы были настоящими турками, у которых война – в крови. Они не просили пощады, а умирали с именем Аллаха на устах. Знали, что над ними парит десять тысяч ангелов ислама и что каждый солдат, погибший за веру, отправляется прямым путем в рай.

Атакующие накатывались сплошными волнами по тысяче человек, завывая и осыпая христиан такими страшными ругательствами и проклятиями, что просто невозможно описать. Но защитники города все еще сдерживали натиск врага. Место павших в наших рядах занимали новые бойцы, и как только казалось, что железная стена начинает прогибаться, на помощь бросался Джустиниани, подбадривая своих людей и рассекая турок надвое огромным мечом. Там, где появлялся этот человек, напор турок ослабевал, и они оттаскивали свои лестницы, приставляя их к валу в других местах.

Когда орды анатолийцев откатились от стен, небо на востоке стало мертвенно-серым. Приближался рассвет. Тело мое было сплошь покрыто синяками и страшно болело, а руки настолько онемели от усталости, что после каждого удара мечом я думал, что не смогу больше поднять оружия. Многие закованные в броню генуэзцы едва переводили дух, и было слышно, как хрипит и булькает у них в легких, когда воины просили воды. Но как только турки начали отступать, в сердцах многих из нас возродилась надежда и какой-то несчастный глупец даже крикнул сдавленным голосом: «Виктория!»

Когда уж можно было отличить черную нитку от белой и ночь истаяла, мы увидели высокие белые войлочные шапки янычар. Отборные воины султана ровными рядами стояли напротив нас за рвом. Они были разделены на тысячи и молча ждали приказа штурмовать стену. Султан Мехмед сам появился перед ними с железным жезлом главнокомандующего в руке. Мы поспешно навели на Мехмеда пищали и дали залп, но в султана не попали. Многие янычары вокруг него рухнули на землю, но вся армия осталась тихой и неподвижной. Из задних рядов выступили новые воины, чтобы занять место павших, и я знал: эти люди гордятся тем, что оказались впереди, на глазах самого султана, в той шеренге, находиться в которой молодые солдаты не могли ни по возрасту, ни по сроку службы. Одетые в зеленые чауши быстро окружили Мехмеда, чтобы заслонить его собственными телами.

Женщины и старики на большой стене использовали эту передышку, чтобы спустить нам на веревках огромные бадьи воды, смешанной с вином. Хотя сама большая стена была так разбита ядрами, что во многих местах казалась не выше внешнего земляного вала, забраться на нее все еще было нелегко.

Все, что произошло потом, я могу описать лишь так, как видел. Может, кто-нибудь другой расскажет об этом иначе: ведь человеческое восприятие на редкость несовершенно. Но я находился совсем рядом с Джустиниани и, по-моему, хорошо видел, что случилось.

Я успел услышать предостерегающий крик и броситься на землю, когда турки снова дали мощный залп из четырех своих больших пушек и всех других огнестрельных орудий. Усилившийся ветер быстро развеял повалившие было клубы угольно-черного дыма. Когда грохот и стоны смолкли, я заметил, что Джустиниани медленно оседает на землю. В его панцире с одной стороны зияла дыра размером с кулак. Броню пробила свинцовая пуля: стреляли сзади и чуть сбоку. В один миг лицо протостратора стало свинцово-серым, жизненная сила угасла, и Джустиниани внезапно превратился в старика, хотя накануне покрасил волосы и бороду. Он выплюнул сгусток крови; кровь струилась и из-под его доспехов.

– Ну вот и все, – прохрипел великан. – Это – конец.

Стоявшие рядом генуэзцы окружили его, чтобы на валу не заметили сразу, что Джустиниани ранец. Глаза солдат горели гневом.

– Пуля прилетела сзади, – прорычал один из воинов.

Двое ринулись ко мне, схватили меня за руки и сдернули с них стальные рукавицы, чтобы проверить, нет ли на моих пальцах следов пороха. Потом генуэзцы подошли к греческому оружейнику, который стоял неподалеку и торопливо заряжал пищаль; солдаты сбили его с ног, оттаскали за бороду и попинали железными башмаками. Все генуэзцы смотрели на большую стену и грозили кулаками.

– Ради Бога, братья, – слабым голосом проговорил Джустиниани. – Сейчас не время для раздоров. Совершенно неважно, откуда прилетела эта пуля. Может, я повернулся, чтобы взглянуть на стену, и меня поразил турецкий свинец. Для меня это уже не имеет никакого значения. Позовите лучше лекаря.

Солдаты принялись хором кричать, чтобы прислали врача, но греки со стены ответили, что никто не может прийти, поскольку все калитки заперты. По-настоящему храбрый человек мог бы легко спуститься на веревке, скользя спиной по стене, но было ясно, что ни один врач не согласится этого сделать, даже ради Джустиниани, поскольку как раз в этот момент зазвучали барабаны янычаров и рожки протрубили сигнал к наступлению.

Бросаться в атаку с именем Аллаха на устах было ниже достоинства этих воинов. Они ринулись вперед молча – и каждый упрямо стремился первым оказаться на валу. Во многих местах им даже не понадобились лестницы. Такие огромные кучи трупов громоздились возле остатков нашей внешней стены. Нападение было столь молниеносным, что лишь несколько защитников города успело напиться воды с вином, хотя все мы умирали от жажды.

Бадьи перевернулись у наших ног, а в следующий миг на гребне вала уже кипел рукопашный бой.

Это была уже не просто расправа с врагами, а настоящая битва, поскольку янычары носили чешуйчатые панцири и кольчуги. Мечи султанских воинов разили с быстротой молнии; неприятель всей массой теснил христиан… Генуэзцам Джустиниани и присланным на помощь грекам пришлось сбиться в группки, чтобы общим весом своих тел противостоять тяжести напиравших янычар.

И тогда на гребне большой стены показался император на белом коне. Лицо василевса сияло, когда он радостно вскричал:

– Держитесь, держитесь – и победа будет за нами!

Если бы он побыл среди нас и ощутил, как немеют от усталости наши руки, то помолчал бы…