Черный ангел - Валтари Мика Тойми - Страница 117

Я сказал:

– Мне жаль тебя, Иоганн Грант. Твоя сумасшедшая страсть извела тебя. Неужели даже святой молебен не смог сегодня вечером внести успокоения в твою смятенную душу?

– Нет, – ответил немец. – Ничто, кроме познания, не может успокоить моей души. Лишь в науке человек обретает свободу.

А когда мы расставались, Гран обнял меня и проговорил:

– Ты не самонадеян и никому не навязываешь своих взглядов, поэтому я любил тебя, Жан Анж.

Когда мы холодной ночью приблизились к воротам святого Романа, в нос нам ударила жуткая вонь разлагающихся трупов, которую люди, постоянно пребывающие на стене, почти перестали замечать.

Анну Нотар охватила дрожь, но, когда мы спешились, Джустиниани произнес:

– Отдохните, дети мои. Вздремните немного, пока есть время. Часа два, а то и три будет тихо. Я обойду посты – и тоже прилягу. Проведу эту безгрешную ночь один на один со своей чистой совестью. Меня обманули, но по милости Господней, а не по собственному благородству мне самому, слава Богу, не пришлось никого обманывать.

И добавил:

– Позже, когда все займут свои места, чтобы защищать то, что осталось от внешней стены, калитки будут заперты, а ключи переданы императору. Так мы решили. Если все будут знать об этом, никто не поддастся искушению спастись бегством. Люди, обороняющие внешнюю стену, должны либо остановить турок, либо пасть в бою. Потому мы сегодня причастились и проведем ночь в целомудрии.

Анна Нотар спросила:

– А где мое место?

Джустиниани ласково рассмеялся:

– Думаю, тебе придется удовлетвориться большой стеной. Мы на передовой будем слишком заняты, чтобы опекать тебя. Откровенно говоря, ты нам будешь только мешать.

– Иди к Керкопорте, – быстро сказал я. – Там ты будешь среди своих земляков, между братьями Гуаччарди и венецианцами, и в крайнем случае сможешь укрыться во Влахернском дворце. Если погибнешь – значит, на то воля Божья, но не будет грехом, если ты проникнешь на какой-нибудь латинский корабль. Тогда мы будем спокойны за тебя.

Услышав мои слова, Анна стала белее мела и с такой силой вцепилась мне в плечо, что я испугался и спросил:

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

Женщина прошептала:

– Почему ты заговорил именно о Керкопорте? Что ты имел в виду?

– Лишь то, что сказал, – ответил я, хоть это была и не вся правда. – Что с тобой случилось?

Она пробормотала слабым голосом:

– Это, наверное, из-за трупного смрада… Я чуть не потеряла сознания. Я – скверный солдат и не хочу вам мешать. Пойду к Керкопорте – и мы больше не будем беспокоиться друг о друге. Но до полуночи мы ведь можем побыть вместе? Прошу тебя!

Я обрадовался, что она так охотно приняла мое предложение: у меня был один план – и я боялся, что мне придется долго уговаривать Анну. Когда начнется штурм, у Керкопорты будет безопаснее всего, – а мне вовсе не хотелось, чтобы Анне пришлось спасаться от быстрых, как молнии, мечей янычаров.

Сейчас она задремала, но как я могу спать, когда в последний раз наслаждаюсь ее близостью? Все это время я писал… Даже сюда долетает издали глухой гул: тысячи турок копошатся в своем лагере, сколачивая штурмовые лестницы и готовя для лучников груды стрел.

Скоро наступит полночь и придет Мануил, чтобы забрать мои бумаги. Я пишу быстро. Недаром два года был писцом при Соборе. Джустиниани уже опустошил свой сундучок и сжег документы, которые не должны попасть в руки турок. Из большой трубы на крыше Влахернского дворца тоже поднимается столб дыма, и обгоревшие клочки бумаги кружатся на ветру. А ветер – северный. Это может означать спасение для сотен латинян.

Более сорока юношей из Перы явилось сегодня к Джустиниани, чтобы сражаться вместе со своими земляками.

Честь не позволила этим молодым людям отсиживаться в безопасной Пере, хоть подеста дал султану запугать себя и объявил, что каждому обитателю Перы, который нарушит нейтралитет, грозит смертная казнь. Он велел запереть городские ворота, но юноши перелезли через береговую стену, а стражники закрыли на это глаза и сделали вид, что не слышат скрипа весел в уключинах лодок.

Этой ночью ни один человек не таит зла на ближнего своего, все грехи прощены, и люди позволяют друг другу поступать гак, как каждому подсказывает совесть. Если кто-то платит бешеные деньги венецианскому капитану за место на корабле, решив спастись бегством, – это его дело. Если кто-то в последний момент ускользнет со стены и спрячется в городе – будет отвечать за это лишь перед самим собой. Дезертиров уже не ловят, так как их немного. Их просто неправдоподобно мало. А сколько калек, стариков и десятилетних мальчишек пришло в течение дня на стены, чтобы умереть за свой город!

Это ночь греков. Я видел их глаза, в которых затаилась многовековая печаль. Над городом плывут скорбные звуки. Колокола звонят по последнему Риму.

Скоро придет Мануил. Он – из тех, кто всегда выживает.