Неукротимый маршал - Вайтингтон Гарри - Страница 6

Браннон замер. Он переводил взгляд с одного лица на другое, но никто не смотрел ему в глаза.

— Вот так, маршал.

Мак Луис вытащил револьвер и направил его на Браннона.

— Мы посадим вас в камеру, и вы будете там до тех пор, пока мы не покончим с этим убийцей Хайнсом.

Курт не двигался.

— Это серьезное нарушение, мистер Мак Луис. Я понимаю: вы нервничаете, вы потеряли голову, но если вы уберете оружие, я буду считать все сказанное вами дурной шуткой и забуду об этом.

— Вы сами все слышали, маршал. Вы арестованы.

— Мак Луис, я взываю к вашему разуму. И я вовсе не тот спокойный человек, которого вы знаете…

Лицо Большого Джорджа побелело, но усилием воли он поборол себя и, покачав головой, сказал:

— Не упорствуйте, Браннон. Никто не хочет вас убивать. Мы с вами никогда не спорили. Вы просто тихо и спокойно пойдете в камеру, мы вас запрем, и когда прибудет ваш заместитель, мы вас выпустим, и вы будете свободны, как птица. И никаких трудностей.

Мак Луис взглянул на пастора.

Браннон спокойно возразил:

— Пока я не вижу здесь документа о моем увольнении. Я представитель закона в городе, и я еще раз прошу вас убрать оружие.

— Слишком поздно, маршал. Извините, что нам приходится действовать таким образом, но вы нам не оставили выбора. Сейчас вы пойдете сами, и не заставляйте меня повторять все это еще раз.

Курт медленно поднялся из-за стола. Диккенс со святым отцом невольно отступили назад, а в руках Йонга, как по волшебству, появился револьвер.

— Вы зашли слишком далеко, — сказал Браннон, — и я отдам вас под суд. У меня здесь, в этом городе, неограниченные законные полномочия. Я думаю, что люди поддержат меня, как представителя законной власти.

Мак Луис чертыхнулся.

— Маршал, неужели вы не поняли того, что мы имеем в виду? Наши револьверы направлены на вас, и если вы сделаете хотя бы шаг в сторону, я буду стрелять и убью вас.

Браннон даже не взглянул ни на Мак Луиса, ни на Йонга. Он, повысив голос, строго сказал:

— Ал, подойди сюда.

Юта Йонг возбужденно дышал, переступая на месте, как дикая кошка, и внезапно кинулся вперед. Мак Луис двинулся лишь секундой позднее. Диккенс и пастор — опоздали. Браннон рванул, как койот, за стойку и, выхватив револьвер из рук Йонга, направил его на Большого Джорджа. Тот, выжидая, нерешительно топтался на месте. Но чуть помедля, он опустил свое оружие на стол. Диккенс держал его на прицеле, в его глазах блестели слезы.

Браннон запер отобранное оружие в стенной шкаф и негромко произнес:

— А теперь вы можете тихо уйти. Я пока подержу ваши винтовки и револьверы у себя. И надеюсь, я не увижу вас сегодня на железнодорожной станции.

Мак Луиса била дрожь.

— Вы думаете, мы не найдем еще оружия? Вы думаете, мы позволим вам защищать убийцу? Вы думаете, мы не будем вас больше преследовать?

Браннон подошел к Мак Луису, почти вплотную придвинув его к столу. Йонг рванулся к маршалу, но Ал мгновенно навел на него свой кольт.

— Я скажу вам то, что думаю, мистер Джордж. Я уже сыт по горло, и я предупредил вас и ваших людей по поводу оружия. Мне кажется, что вам лучше вовсе не браться за оружие.

До прибытия поезда оставалось двадцать минут. Браннон оставил Ала Уильямса за стойкой, а сам вышел на улицу. Курт медленно двигался по направлению к отелю и дальше, вниз по дороге на железнодорожную станцию. Мак Луис и его люди сидели на веранде, больше никого не было видно. Кое-кто сидел в парикмахерской, а некоторые даже молились в церкви, двери которой гостеприимно распахнул пастор Уилрайт. Оружия ни у кого не было. Только веревка еще сиротливо болталась на перекладине. Чем дальше Браннон шел, тем сильнее ощущал людскую ненависть. Еще вчера эти люди были дружелюбны и приветливы, а сегодня ненависть переполняла их сердца. Ненависть к нему, к Курту. Он угрожал Мак Луису, разоружил его. Эти парни никогда не простят ему этого.

Когда Браннон вошел в единственную станционную комнатушку, то застал там только смотрителя. Пыль покрывала все: окна, скамейки, печь в углу.

— Маршал, сегодня рано утром я отправлял телеграмму в город. Мне кажется, вы приобрели себе влиятельных и могущественных врагов.

Браннон кивнул, затем вышел на платформу. На улице стояла нестерпимая жара. Он оглянулся и посмотрел на город. Люди стекались к станции отовсюду, их влекла неведомая сила, которую они не могли преодолеть. Но все были безоружны. Они старались не смотреть на Курта, и Браннон также повернулся к ним спиной, уставившись на сияющие рельсы.

Внезапно раздался свисток паровоза, Браннон почувствовал, как екнуло его сердце. Он судорожно сглотнул и посмотрел назад через плечо. Люди выстроились вдоль улицы, завороженно прислушиваясь к гудкам поезда. Браннон вытер ладонью рот. Поезд приближался, и Курту захотелось, чтобы он не смог остановиться здесь и проехал мимо. Маршал все прекрасно понимал и отчетливо представлял себе, что этот поезд везет ад, и этот ад не оставит его в покое на этой земле. У него сегодня было поганое утро, но он чувствовал, что все прошлые трудности были ерундой по сравнению с теми, которые приближались вместе с останавливающимся поездом.

Несколько мгновений спустя из вагона выпрыгнул кондуктор, поставил табурет и спокойно на него уселся. Ничего еще не случилось. Люди вплотную придвинулись к платформе, во все глаза уставились на спокойного кондуктора и на дверь позади него. Сперва из этой двери вылетел грязный рюкзак и свалился на доски, затем из вагона вышел один-единственный пассажир. Двинув плечом кондуктора, который хотел ему помочь, человек ступил на платформу с грацией дикой кошки.

Браннон, пораженный, уставился на него. Он догадывался, что это был Уэлкер Хайнс, это мог быть только он, но Курта очень удивило, что на вид Хайнсу было не больше двадцати пяти лет. Неудивительно, что судьи шесть лет назад не могли повесить еще совсем зеленого юнца. Кожа Уэлкера была довольно темного оттенка, выдавая индейское происхождение. Его глаза были такими невыразительными и выцветшими, что казались почти белыми на его загорелом лице. Но больше всего Браннона поразила его внешность — Хайнс был очень красив: стройный, широкоплечий и узкобедрый, худощавый юноша с вьющимися, темными волосами и довольно правильными чертами лица.

На Уэлкере была форма цвета хаки, выданная ему в тюрьме. Он стоял, оглядываясь по сторонам, словно кого-то ожидая.

— Уэлкер Хайнс?

Браннон вышел вперед. Он был одного роста с Хайнсом, но тот был помощнее. Уэлкер намеренно не обращал На маршала ни малейшего внимания, и лишь когда Курт вновь произнес его имя, Хайнс повернулся в его сторону и встал, расставив ноги.

Браннон задержал дыхание. Белесые глаза Уэлкера пристально смотрели на него столь выразительно, что было совершенно ясно, вы даже не ведая причин, приобрели себе смертельного врага. Может быть, Хайнс возненавидел его за маршальскую звезду, которая блестела на рубашке Браннона?

Уэлкер пристально оглядывал Курта с головы до ног

— Я задал вам вопрос.

Хайнс нагло ухмыльнулся:

— Конечно, законник, что тебя волнует?

— Как вас зовут?

— Чего ты добиваешься, законник? Я тебя не знаю. Ты мне действуешь на нервы.

— У вас имеется оружие?

Хайнс недоуменно уставился на Браннона, затем захохотал как безумный.

— Разумеется. Неужели ты не видишь оружие, законник? Они каждому, кто покидает Ла Пазу, выдают по револьверу.

Уэлкер склонил голову набок, испытующе глядя на маршала.

— Я не вооружен, законник. У меня нет револьвера. Я не нарушал закона, и поэтому я не желаю с тобой разговаривать. Все понятно, ищейка?

Он засмеялся и собирался повернуться, но голос Браннона остановил его:

— Не совсем, Хайнс. Существует закон, запрещающий ношение оружия — револьверов и ножей — в этом городе. Существует уже два года.

Хайнс молчал, улыбка не сходила с его лица, и лютая ненависть светилась в его белесых глазах:

— Отвяжись от меня, ищейка. Ты понял? Я отсидел свой срок. Если сумеешь, постарайся меня снова засадить. А поскольку у тебя нет ничего против меня, то убирайся с моей дороги.