И только потом пожалели - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 25

Ничего из этого безумец не облек в слова. Сумасшедший произносил свою речь мысленно, его губы двигались, а из горла выходили тихие короткие звуки, очень приглушенные, слишком невнятные, чтобы их мог услышать кто-нибудь.

Безумец ходил по комнате минут десять или больше, трогая стены и мебель, улыбаясь в темноте, вновь и вновь рассказывая себе одно и то же, оценивая свою роль, сыгранную в баре сегодня вечером, убеждая себя, что он вне подозрений и никогда не окажется под подозрением. Сумасшедший провел не менее десяти минут в хождении и бормотании, а потом комната стала слишком мала для него, ему стало трудно дышать здесь, на него давили эти стены.

Сумасшедший снова оделся. Его движения были неуверенными из-за темноты и возбуждения, а еще потому, что безумец выпил вечером многовато пива. Прошло уже больше четырех лет с тех пор, как он последний раз пил спиртное, и, вероятно, в этом тоже заключалась причина того, что другая личность сегодня взяла над ним верх так легко. Сумасшедший не был пьян, но его мозг все же испытывал влияние алкоголя.

Безумец не стал включать свет. Одевшись, он выскочил из комнаты и запер за собой дверь. Двадцатипятисвечовая лампочка на стене слабо освещала холл. Сумасшедший пробрался по ступенькам, стараясь, чтобы его не заметили. Люди могли бы удивиться, что он решил выйти на улицу в третьем часу ночи, но безумец действительно должен был выйти. Ему нужно было немного погулять на свежем воздухе, там, где над его головой оставалось бы только небо. Он должен сейчас иметь возможность пробежаться, если ему захочется, или засмеяться вслух.

Выходя, сумасшедший оставил входную дверь открытой, потому что у него не было ключа. Безумец молча спустился с крыльца и пошел по гравию к дороге. Там он повернул направо, в другую сторону от бара “Черное озеро”, в направлении города.

По мере того как сумасшедший удалялся от театра, чувство радости росло в нем. Свобода была прекрасна! Безумец размахивал руками, раскинув их в стороны и шевеля кончиками пальцев. НИЧТО не ограничивало его, ничто. Сумасшедший подпрыгивал, делая несколько быстрых шагов, дурачился, танцевал посреди дороги. Укрытый ночью, защищенный своим умом, поддерживаемый своей силой, безумец наслаждался своей свободой, заработанной им свободой, дававшей ему так много удовольствия.

Никаких стен! Никаких “медсестер” с тяжелыми руками и угрюмыми лицами! Никаких замков и шлагбаумов! Никаких вопросов! Никакого “лечения”! Никаких приказов, правил, ограничений.

Свобода!

Сумасшедший громко засмеялся, потом закричал. Он резвился на дороге, танцевал, подпрыгивал, переполненный дикой радостью, которую испытывает любое существо, вырвавшееся на волю после долгого сидения в клетке.

Безумец поднял голову и заорал песню собственного сочинения:

Не обдурите больше – хоть раньше могли,

Но теперь я на что-нибудь годен.

Не вернете в ваш крошечный темный мирок,

Я свободен, свободен, свободен!

Я хочу танцевать, от восторга визжать,

Распахнуть всюду окна и двери,

Не удержит никто – я смогу убежать,

Если смог в свои силы поверить.

Доктора Чакса больше не будет,

Больше не будет страха и боли.

Им ни к чему меня не принудить,

Я буду хитрей – я на воле, на воле.

Доктора Чакса больше не будет,

Я скользкий как угорь, свободный как птица.

Меня не найдут, не поймают, не скрутят,

Меня не заставят страдать и таиться!

Но внезапно сумасшедший остановился. Два перекрывающих друг друга образа возникли в его мозгу, образуя не замеченную им прежде параллель. Два накладывающихся друг на друга образа. Кабинет доктора Чакса. Кухня, где капитан Сондгард допрашивал их всех. Образы перекрывались, как на фотографии с двойной экспозицией, соединяясь и сливаясь в один образ только там, где в обоих присутствовало движение. В кабинете доктора Чакса – вспоминал ли сумасшедший доктора Рида, доктора Сэмюэлсона или доктора Питерби, во всех кабинетах, так сильно отличавшихся друг от друга, – была неподвижность. Сондгард задавал свои вопросы в кухне, где тоже не было никакого движения. Но что-то там все-таки двигалось. Вращение двух колесиков: одно вращается быстрее другого, лента проходит через утробу маленькой машинки, съедая чьи-то слова. Безумец вспомнил магнитофон, который был у капитана Сондгарда. Почему-то его испугала эта машинка, но затем он забыл об этом, успокоенный тем, что полицейский ничего не разглядел сквозь его маску.

Но теперь все вернулось. Доктор Чакс в его памяти существовал в полной неподвижности; но теперь рядом с ним это неравномерное движение магнитофона: два колесика, никогда не вращающиеся с одинаковой скоростью. И капитан Сондгард тоже существовал в неподвижности, которую нарушала лишь эта машина.

Знак? Знамение? Предостережение?

Должен ли сумасшедший сделать вывод, исходя из этого, что капитан Сондгард представляет для него опасность? Возможно ли, что капитан Сондгард непосредственно связан с доктором Чаксом? Или, МОЖЕТ, ОН БЫЛ САМИМ ДОКТОРОМ ЧАКСОМ, надевшим маску, играющим в одну из своих жестоких игр, пытающимся обмануть его и загнать в капкан, прекрасно знающим, что на самом деле он – Роберт Эллингтон?

Безумец застыл посреди дороги, радость и самоуверенность покинули его. Сумасшедший тряс головой и стонал в отчаянье, как тогда перед домом, в котором ему пришлось убить двух стариков. Теперь, когда все было устроено, когда он решил, что ему никогда больше не придется убивать (сумасшедший помнил Сисси Уолкер, но только смутно, отдаленно и теоретически, без ясного осознания подробностей и причин, хотя инстинкт подсказывал ему, что причины были вескими), теперь, теперь, теперь, когда он ощутил себя свободным, неужели придется все начинать сначала?

Безумец не мог себе позволить упустить такой шанс. Он не собирался возвращаться в больницу, не собирался попадать им в лапы. Ему нельзя упускать такой шанс, ему придется действовать, если возникнет опасность.

На этот раз он должен навсегда покончить с доктором Чаксом. На этот раз он должен убить доктора Чакса и положить конец всему.

Сумасшедший смотрел на дорогу. Где сейчас доктор Чакс, называющий себя Сондгардом? В какой темной щели он прячется, потирая руки в тусклом свете настольной лампы, планируя свои действия на следующий день?

Если бы безумец мог это знать. Если бы только Эллингтон знал, где найти этого капитана Сондгарда сегодня вечером, он закончил бы дело прямо сейчас, обретя безопасность сразу и навсегда.

Завтра. Значит, это придется сделать завтра. Ему придется быть хитрым, осмотрительным и осторожным. Никто не должен заподозрить. Каким-то образом ему придется, не возбуждая никаких подозрений, найти логово капитана Сондгарда. А потом ночью сумасшедший сможет покончить с ним.

Завтра ночью.

Эта мысль успокоила безумца, но не вернула ему хорошего настроения. Тем не менее сумасшедший не повернул обратно к дому, а продолжил свой путь по дороге в направлении города. Теперь безумец шел намного медленнее, угрюмо глядя на дорогу перед собой.

Сумасшедший поднял голову и увидел ворота. Высокие, широкие, железные, с толстыми вертикальными брусьями и изящным железным орнаментом в стиле рококо. Огромный тяжелый замок скреплял две створки посередине, и с каждой стороны ворота примыкали к квадратным кирпичным столбам с бетонными козырьками.

Безумец, хмурясь, смотрел на ворота, потом взглянул на дорогу, в одну и в другую сторону.

Его загнали в угол.

До сих пор сумасшедший этого не замечал или не обращал на это внимания. Вдоль всей левой стороны дороги тянулся забор. Высокое проволочное заграждение, все это они придумали только для того, чтобы задержать его. Здесь и забор, и кирпич, и бетон, и железо, и огромный тяжелый замок.

Этого не может быть. Безумец глухо зарычал; его плечи поднялись, а руки сжались в кулаки. Он был СВОБОДЕН сейчас, этого не может быть! Будь прокляты они все, будь прокляты их черные души, они никогда не оставят его в покое!