Дурак умер, да здравствует дурак! - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 69

Занимались мы в основном болтовней. Точнее, болтал я, а Карен внимательно слушала, поскольку была наделена этим редчайшим в наши дни умением. Думаю, моя словоохотливость отчасти объяснялась страхом: я боялся, что, стоит мне прекратить вещать о моих бедах, и Карен тотчас начнет глаголеть о своих, а у меня не было особого желания внимать печальной повести о любовном треугольнике с вероисповедальной гипотенузой.

Говорил же я главным образом о деньгах.

— Они не принесли мне ничего, кроме горя, — несколько раз повторил я.

— Ничего, кроме бед и треволнений. И не думаю, что когда-нибудь плоды этого богатства будут разнообразнее.

— Да, но отдавать их было бы неправильно, — ответила Карен. — Ты верно говоришь: по большому счету они тебе без надобности. Но... ну... не знаю... Кажется, что, отказавшись от них, ты позволишь этому миру победить себя.

— Это пустяки, — сказал я. — Во мне нет мученической жилки. Я не одержимый. Окажусь на лопатках — позову на помощь дядю.

— Ну, а куда ты денешь эти деньги, если не оставишь их себе?

— Не знаю. Отдам на благотворительность. Может, обществу заботы о заключенных, если они пообещают рассылать бандероли со снедью по всем городским тюрьмам. Или Красному кресту. Жаль, дядя Мэтт сам этого не сделал.

Пусть бы тогда Коппо срывали зло на Армии спасения.

— Это несправедливо, — сказала Карен.

Собственно, вот и весь разговор. С вариациями и перепевами. Мы поддерживали его целый вечер. В каком-то смысле я был согласен с Карен: отдать деньги — значит, признать поражение. Но что проку в гордыне? Мне эти деньги не нужны. По сути дела, я даже не хочу их. Так не глупо ли идти на поводу у собственного упрямства и оставлять себе богатство, обладание которым сулит верную гибель?

Вот чем мы занимались весь вечер. А еще — тем, что не отвечали на телефонные звонки. Однажды Карен сняла трубку, но тотчас бросила, потому что звонил Джек Райли.

— Ты раскрыл мне глаза на этого человека, — сказала она.

На что я рассеянно ответил:

— Может, отдать деньги Объединенному Обществу Офтальмологов?

Часть вечера я провел в раздумьях о том, что буду делать завтра.

Во-первых, схожу к Уилксу (сегодня меня освободили слишком поздно, и я уже не успел к нему), во-вторых, в библиотеку. Поищу сведения о братьях Коппо.

А может, разумнее всего самому выйти на связь с ними? С братьями Коппо.

Может, позвонить им, сказать, что я в жизни не видел дядю Мэтта, что мне не нужны эти деньги, и я отдаю их на благотворительные нужды? Глядишь, они от меня и отстанут.

Если, конечно, не пролезут ко мне по телефонному кабелю и не схватят за глотку.

М-да. При этой мысли я тотчас отказался от своей затеи.

А еще я посвятил довольно много времени попыткам не отвечать на замечание Карен о Джоне Элдене. Я едва знал эту девушку, она крутила любовь с моим другом (или, по крайней мере, с моим бывшим другом), а со мной никогда не встречалась, и тем не менее, упоминание о Джоне Элдене означало, что я должен сделать шаг в ее сторону. Не буду врать, я действительно один раз поцеловал ее, но это произошло при несколько необычных обстоятельствах, и я не рассматривал тот поцелуй как начало ухаживаний.

Скажу больше: в моем отношении к Карен царили такие же двойственность и сумятица, как и в моем отношении к деньгам. В каком-то смысле мне очень хотелось пойти по стопам Джона Элдена, но в то же время меня весьма страшили красота Карен и ее... как бы это назвать? — ее сексуальная эмансипация, да простится мне вся эта латынь. Как бы там ни было, я не предпринимал никаких новых шагов, а Карен больше не роняла намеков, но наш разговор прекрасно клеился и без этого.

Незадолго до полуночи мне пришло в голову снова позвонить Герти.

— Надежды мало, — объяснил я Карен. — Но все равно я звоню ей раз или два на дню.

— Пойду налью нам выпить, — ответила Карен и понесла наши стаканы на кухню.

Я набрал номер, выслушал два гудка, затем раздался щелчок, и голос, который, несомненно, принадлежал Герти, произнес:

— Алло?