Дурак умер, да здравствует дурак! - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 45

Очко — это такая игра, в которой вам сдают две карты рубашками кверху, а остальные, если они вам нужны, — наоборот, воткрытую. Цель игры состоит в том, чтобы подобраться как можно ближе к двадцати одному очко («картинки» идут по десять), но ни в коем случае не набрать больше этого числа. Если в конце кона вы оказываетесь ближе к двадцати одному очко, чем банкомет, стало быть, выигрыш ваш.

Покер — это такая игра, в которой вам сдают пять карт. Если среди них попадаются две парные — это хорошо. Четыре — еще лучше, а три карты одной масти — и подавно. А еще есть стриты, флеши, стрит-флеши, аншлаги и четыре в масть.

Я просто хочу сказать, что все это мне известно. Я не знаю, почему говорил, что «блефовать» — это термин из очко. В очко только один термин «очко».

Как бы там ни было, когда я на нетвердых ногах выбрался из квартиры Гаса Риковича, то немедленно взял такси и поехал на север, в банк, чтобы во второй раз на дню снять деньги со счета.

Сидя в медленно пробиравшейся сквозь вечные нью-йоркские заторы машине, я размышлял, не надувают ли меня в миллионный раз. Действительно ли Гас Рикович знает, кто убил дядюшку Мэтта? И, если знает, скажет ли? А если знает и скажет, будет ли мне в этом какой-нибудь прок?

В книжках про частных сыщиков, которых я начитался вдосталь, все герои покупают сведения, и сведения эти непременно оказываются стопроцентно точными. Бог знает, почему никто никогда не сбагривает частным сыщикам туфту. Но я — не частный сыщик, и вполне возможно, что именно сейчас Гас Рикович готовит три большущих короба без крышек, чтобы нагрузить их враками.

И я куплю эти враки. Я знал это не хуже, чем Рикович. Я понятия не имел, каким еще способом смогу что-либо выяснить. И, если уж бросать деньги на ветер, то хотя бы попытавшись сначала установить, откуда он дует.

Однако, чтобы швырнуть деньги в воздушный поток, надо по меньшей мере взять их в руки, а это не всегда так просто, как кажется. И уж совсем непросто, если вы доверили ваши денежки банку.

— Крупная сумма, — с сомнением проговорил кассир, разглядывая мой расходный ордер.

— Мне нужно сотенными купюрами, — сказал я.

— Минутку, — ответил он, снял трубку и проверил мой счет. Похоже, то, что услышал кассир, взволновало его. Он положил трубку и капризно уставился на ордер.

— На счету достаточно, — заметил я.

— Оно, конечно, так, — ответил кассир, изучая ордер, и добавил: Крупная сумма.

— Сотенными, — повторил я. — В конвертике, если у вас найдется.

— Минутку, — повторил он, и мне на миг показалось, что я угодил во временную петлю, и теперь все будет повторяться снова и снова несчетное число раз и так ни к чему и не приведет. Но вместо того, чтобы снова снять трубку и проверить мой счет, кассир куда-то ушел, прихватив ордер с собой.

Я привалился к конторке и стал ждать. Стоявшая за мной женщина с буклетом Рождественского клуба в руке сердито посмотрела на меня и перешла в другую очередь.

Кассир вернулся в сопровождении еще одного человека, который всячески стремился выглядеть не менее щеголевато, чем Гас Рикович, только у него ничего не получалось. Разумеется, вместо белого махрового халата на человеке был серый костюм. Может, в этом и заключалась причина тщеты его усилий.

Человек улыбнулся мне как механический Санта-Клаус в витрине и спросил:

— Чем могу служить?

— Можете выдать мне деньги по ордеру, — буркнул я. — Сотенными купюрами, если они у вас водятся.

Кассир уже передал ордер вновь прибывшему. Вновь прибывший с легкой тревогой взглянул на него и сказал:

— Крупная сумма.

— Не очень, — ответил я. — По сравнению с размерами государственного долга...

Он положил ордер на конторку и указал куда-то поверх моего плеча.

— Боюсь, вам придется заверить этот ордер. Вон сидит мистер Кекклмэн, он наверняка поможет вам.

— Это мои деньги, — напомнил я вновь прибывшему. — А вы только храните их, потому что я вам это разрешаю.

— Да, сэр, конечно. Мистер Кекклмэн обо всем позаботится.

Я отправился к огороженному перилами столу, за которым восседал мистер Кекклмэн. Он поднял голову и взглянул на меня с лучистой улыбкой человека, готового хоть сейчас дать вам заем под надежное обеспечение. Я сказал:

— Надо, чтобы вы заверили этот ордер.

Он взял ордер, осмотрел его и изменился в лице. Прежде чем мистер Кекклмэн успел открыть рот, я добавил:

— Крупная сумма.

— Да, — ответил он. — Не угодно ли присесть?

Я сел в кресло сбоку и, когда Кекклмэн взялся за телефонную трубку, сообщил ему:

— Тот человек вон там уже проверил счет.

Кекклмэн рассеянно и тупо улыбнулся мне, после чего проверил мой счет.

На сей раз проверка затянулась. Я непринужденно произнес:

— Подумываю забрать из вашего дурацкого банка все свои деньги.

Он улыбнулся мне все той же пластмассовой улыбкой, положил трубку и сказал:

— Да, сэр. Да, мистер Фитч. Не угодно ли оставить образец подписи?

Я расхохотался. Улыбка Кекклмэна сделалась болезненной и изумленной.

— Сэр?

— Ничего, просто я подумал о тех образцах, с которыми иногда прихожу к врачу, — ответил я. — Ну, вы знаете. Берете пузырек и идете в мужской туалет. А еще я, помнится, читал о пьяницах, которые таким образом выводили свои росчерки на снегу. Вот и получается образец подписи, понятно?

Кекклмэн не услышал в моей речи ничего забавного и улыбнулся, давая мне понять, что, мол, это не смешно. Затем протянул ручку и книжечку, в которую я и вписал свое имя традиционным способом. Он сравнил росчерк с подписью на ордере и, похоже, удовлетворился итогом. Уж и не знаю, что его так обрадовало: ведь я подписал ордер не далее как пять минут назад, в этой же комнате. Неужели росчерки жуликов меняются каждые пять минут?

Во всяком случае, я так и не стал виновником переполоха в этом почтенном учреждении. Кекклмэн перевернул ордер, нацарапал на нем какие-то руны, и я занял очередь к кассе, став за женщиной с буклетом Рождественского клуба, после чего получил десять сотенных бумажек в маленьком буром конвертике, потратив на эту операцию лишь немногим больше времени, чем на повествование о ней.