На игле - Уэлш Ирвин - Страница 26

У На— На проблемы с копытами, это самое, врач сказал, что ей очень вредно подниматься на верхний этаж в её старую квартиру на Лорн-штрассе. Сображает, этот знахарь, эта рама. Если убрать варикозные вены у На-На на ногах, это самое, то не останется никаких ног, ей даже не на чем будет ходить, да? У меня на руках лучше вены, чем у неё в этом месиве. Она, конечно, уже типа достала своего докторишку, но старые кошки как бы помечают свою территорию и, это самое, привязываются к ней. И без боя её не оставляют. Выпускают коготки, шёрстка дыбом, брат. Это На-На… Миссис Мурр-Мурр, как я её называю, сечёшь?

У неё есть типа общая комната, но На-На пользуется ею, только когда пытается завалить в койку этого мистера Брайса. Семья старика жаловалась консьержке, что она его сексуально домагается. Эта консьержка пыталась свести, это самое, мою матушку с дочкой мистера Брайса, но На-На довела эту дочку до истерики, простебавшись насчёт родимого пятна у неё на лице. Типа как пятна от вина, да? На-На, это самое, находит у других, особенно, у женщин, слабые места, а потом бьёт по ним, понял?

Щёлкнула куча разных замков, и На-На улыбается мне и приглашает войти. Она всегда рада меня видеть, а вот моя матушка и сестра для неё, это самое, типа как пустое место. Как только они не пытались ей угодить! Но На-На любит парней и ненавидит баб. У неё типа восемь детей от пяти разных мужиков, да. И то, это только те, о которых я знаю.

— Халло… Кэйлем… Уилли… Патрик… Кевин… Десмонд… — она перечисляет имена других своих внуков, но, это самое, не может вспомнить моё. Но это меня мало волнует. Меня так часто называют «Картошкой», даже моя матушка меня так называет, что я сам иногда забываю своё имя.

— Денни.

— Денни, Денни, Денни. А я называю Денни Кевина. Как же я могла забыть, малыш Денни!

Да уж, это самое, как она могла… «Малыш Денни» и «Розы Пикардии», это, типа, две песенки, которые она знает. Врубаешься? Она поёт фальцетом; ни слуха, ни голоса, расставив руки для пущего эффекта, да.

— У меня Джордж.

Я заглядываю за угол Г-образной комнаты и натыкаюсь на дядю Дода, который развалился в кресле и потягивает из банки «теннентс-лагер».

— Дод, — говорю.

— Картошка! Здоруво, шеф! Как жизнь?

— Всё путём, чувак, всё путём. Э, а у тебя, это самое?

— Не жалуюсь. Как мама?

— Э, это самое, гонит на меня, как обычно, да?

— Ты чё! Про мать так не говорят! Она твой лучший друг. Я не прав, мама? — спрашивает он у На-На.

— Конечно, блин, прав, сынок!

«Блин» — одно из любимых словечек На-На, а ещё — «ссать». Никто не говорит слово «ссать» так, как На-На. Он так растягивает это «сссссссс», что прямо видишь, как поднимается пар над жёлтой струёй, когда она ударяется в белый фарфор, да?

Дядя Дод широко и снисходительно ухмыляется. Дод — типа полукровка, сын моряка из Вест-Индии, сечёшь, вест-индское отродье, это самое! Врубаешься? Додин папик долго тусовался в Лейте, пока не подцепил На-На на крючок. А потом обратно по семи морям. Классная у них жизнь, у моряков, это, в каждом порту по бабе, и всё такое.

Дод — самый младший сын На-На.

Она сначала вышла замуж за моего деда, это самое, везучего пастушка из графства Уэксфорд. Старый прохвост часто сажал мою матушку к себе на колени и пел ей типа песни ирландских мятежников. У него в носу росли волосы, и она, как вся малышня, считала, что он очень старый, это самое. А чуваку тогда было только тридцать с чем-то. Короче, он типа как плохо кончил, вроде бы выпал из окна верхнего этажа. Он трахался с ещё одной тёткой, не На-На, это самое. Никто толком не мог сказать, что это было — по пьяни, самоубийство или, это самое… и то, и другое. Короче, он оставил ей трёх детей, в том числе мою матушку.

Следующий (законный) мужик На-На был чувак со скрипучим голосом, который одно время работал палачом, да. Парень до сих пор ошивается в Лейте. Однажды в баре он рассказал нам, что на палачей сейчас учатся, это самое. Рентс, который тогда любил выделываться, сказал ему, что всё это брехня и что это неквалифицированный труд, и чувак, это самое, обломался. Я его вижу иногда в «Волли». Он типа неплохой парень. Прожил с На-На только год, но оставил ей ребёнка и ещё одного — типа как в перспективе.

Очередной, э, жертвой На-На стал малыш Алек, недавно овдовевший страховой агент, это самое. Поговаривают, Алек думал, что ребёнок, которого носила На-На, был будто бы от него. Брак длился три года, это самое, она родила от него ещё одного ребёнка, а потом бедняга разбушевался, когда однажды типа застукал, как она трахалась у них дома с другим чуваком.

По слухам, он типа как поджидал того парня на лестнице, это самое, с бутылкой в руке. Чувак начал просить пощады. Тогда Алек опустил бутылку и сказал типа, что он и так уже достаточно наказан. Чувак сразу повеселел и сбросил Алека с лестницы, потом выволок беднягу на улицу, типа как без сознания и всего в крови, и швырнул в кучу мусора возле бакалейной лавки.

Моя матушка говорила, что Алек был, это самое, порядочным человеком. Он был, сечёшь, единственным чуваком во всём Лейте, который не знал, что На-На, это самое, проститутка.

Предпоследний ребёнок На-На был настоящей, это самое, загадкой. Это моя тётя Рита, которая годится мне в сёстры. Она всегда мне нравилась, клёвая чувиха, типа как из шестидесятых, да? Никто так и не узнал, кто был Ритиным отцом, а потом появился Дод, которого На-На родила, когда ей было уже далеко за сорок, врубаешься?

Когда я был ещё мальцом, я боялся Дода, как чёрта. Приходишь в субботу к На-На, это самое, на чай, а там сидит этот мерзкий чёрный кошак, пялится на всех, а потом уползает, это, за угол. Все называли Дода скандалистом, и я тоже так думал, пока не начал врубаться, как его типа чмарят в школе, на улице, ну и везде. Всем на это было плевать, я тебе говорю. Я типа смеюсь, когда некоторые чуваки уверяют, что, мол, расизм — чисто английская штука и что все мы тут — дети Джока Тэмсона[6]… это натуральная брехня, брат, эти чуваки бессовестно брешут.

У меня в семье, это самое, проводятся традиционные чаепития, да? Все мои дядья на этом помешаны. А Дода, это самое, всегда суровее всего наказывали за самые малейшие провинности, да. Законченный неудачник, брат. Рентс однажды сказал, что тёмная кожа вызывает больше всего подозрений у полиции и властей; и он прав.

Короче, мы с Додом решили заскочить в «Перси» и пропустить по кружечке. В баре творилась какая-то шизня; обычно «Перси» — спокойная семейная кафешка, но сегодня её заполонили эти оранжевые чуваки с дикого запада, которые съезжаются сюда на ежегодный марш и сборище в Линксе. Надо сказать, эти чуваки никогда меня не трогали, но я всё равно их недолюбливаю. Ненависть и всё такое, понимаешь? Классно, наверно, отмечать годовщины былых сражений, братан. Врубаешься?

Я заметил папика Рентса, его братьев и племянников. Рентсов брательник Билли тоже тут как тут. Папик Рентса — настоящий «мыловар», но он больше в этом не участвует. Однако его семья из Глазго увлекается этими делами, а семья для Рентсова папика многое значит. Рентс не водится с этими чуваками; даже, это самое, типа как ненавидит их. Он не любит говорить об этом. А вот Билли наоборот. Ему нравятся все эти оранжевые расклады, он типа из команды джамбо-гуннов. Он кивнул мне, но не думаю, что он меня и вправду уважает, хотя.

— Привет, Денни! — говорит мистер Р.

— Э… здоруво, Дэви, здоруво. Чё слыхать от Марка?

— Ничего. Видать, у него всё в порядке. Он дает о себе знать, только когда ему чего-то надо, — он сказал это и в шутку и всерьёз, а его молодые племяши тааак на нас посмотрели, что мы скромно сели в уголке возле выхода.

Плохи дела…

Рядом с нами сидят какие-то психи. Одни бритоголовые, другие — нет. У одних акцент шотландский, у других — английский, у третьих — белфастский. Один парень в футболке с нарисованной отвёрткой, другой — в кепке с надписью типа «Ольстер — Британии». Они затягивают песню, это самое, про Бобби Сэндса. Я плохо разбираюсь в политике, но мне кажется, Сэндс был смелым чуваком, это самое, и никого никогда не убивал. Чтобы так умереть, надо иметь мужество, правда?