Кошмары Аиста Марабу - Уэлш Ирвин - Страница 27

Дес Фрост был вполне дружелюбный, мягкий парень, но ценил себя слишком высоко; его скоро перевели в другой отдел. Было видно, что он прямо-таки сохнет по Мартине Фенвик.

Такая вот компания собралась у меня в офисе. Времени у меня на них особо не было, они меня тоже особо не беспокоили.

Я все еще собирался снять квартиру, но и дома у нас стало полегче. Я приносил в дом деньги, поэтому ко мне относились как к равному. Иногда я ходил в паб с папой, Тони, дядей Джеки и их приятелями. Мне это очень нравилось: сползалась куча старых хрычей и все висли на мне, приговаривая: «Какой парень вырос у Джона Стрэнга». Под столом, свернувшись, лежал Уинстон II, а мы пили пиво и играли в домино.

Сколько себя помню, я мечтал отомстить этому гребано-му псу за изуродованную им ногу. Животное научилось держаться от меня подальше, однако я принимал все меры предосторожности, чтобы меня не застукали, когда я его пинаю. В нашей семье боготворили Уинстона II; Ким часто гуляла с ним, она и сочинила мантру, своей избитостью вызывавшую у меня тошноту, ее полагалось пропеть, когда собака брала что-то в рот:

Уиннерс, Уиннерс, Уиналот,

Уиннерс, Уиннерс, ты проглот.

Это идиотическое двустишие быстро получило в моей семье культовый статус, и все бесконечно повторяли его. Ким, очевидно, переняла дар к стихоплетству от Бернарда, которому особенно нравилось это уродское сочинение. Меня ужасно раздражало, как они боготворили эту гребаную псину.

Однажды вечером я оказался дома один на один с Уин-соном II. Старичок, дремавший возле электрокамина, стал постепенно просыпаться. Все это время я наблюдал за ним, ноздри его мерно расширялись, выпуская воздух, складка кожи поднималась, когда он вдыхал. Я представлял его продолговатую башку, стоящую на одиннадцатиметровой отметке на финальном матче Кубка УЕФА между «Хибз» и Миланом. Состязание было захватывающим, но счет оставался нулевым; парням в изумрудно-зеленых майках присудили пенальти, и вот новое приобретение клуба, Рой Стрэнг, уверенно подходит, чтобы пробить мяч.

Челюсть Уинстона хрустнула: ХРЯСЬ – это я прописал зверюге по первое число.

– Стрэнг… один – ноль! – объявил я, пародируя гнусавый прононс английских комментаторов. – И Кубок чемпионов, вне всякого сомнения, отправляется на Эистур-роуд! – Тварь обиженно взвизгнула и, съежившись под сервантом, жалобно заскулила. – Уиннерс… Уиннерс… – ворковал я, затаив дыхание. В итоге мне удалось выманить его из убежища. – Ты скоро сдохнешь, Уиннерс, – говорил я успокаивающим тоном, – как только я найду способ выжить тебя отсюда. Ты. Сразу. Сдохнешь. – Я погладил старичка. Он обрадовался и подобострастно запыхтел.

Новая работа мне даже нравилась. Я немного робел перед всякими снобами и шишками, но были и нормальные ребята, да и работа была несложная. Больше всего мне нравилась зарплата. Тупорылый Стрэнг заколачивает больше, чем все эти наглые скобари из района, которые когда-то пытались его извести. В личной жизни все складывалось не так гладко: не так-то просто оказалось найти чувиху, чтобы присунуть. Я хотел классную птичку, а не какую-нибудь дворовую поблядушку с трясущимися коленками, чтобы водить ее в подсобку. На работе таких хватало, но это были снобские телки, для меня они были слишком крутые, мне было неловко, и я стеснялся с ними заговорить. В итоге вообще ничего не происходило. Наркотики меня никогда особо не привлекали, разве что только дунуть с Тони, в то время как Пит, Пенман и Брайан торчали на чем попало, не успевая приходить в себя. Время от времени я потягивал пивко с Тони или со стариком, но алкашка меня не вставляла, да и напиваться мне не хотелось. Спиртное я воспринимал как наркотик для плебеев, которых я презирал. Таким образом, я пришел к выводу, что наилучшая для меня возможность покайфовать с толком – это затусоваться с кэжуалсами. Еще в детстве я ходил на несколько матчей «Хибз» с Тони и папашей, но мне это быстро надоедало, футбол казался мне скучной игрой. Кроме того, я отождествлял его с собственной неполноценностью – недостатком координации вследствие хромоты – подарка Уинстона II. Короче, Дикси и Уилли уже вписались в бэйби крю, и я стал с интересом прислушиваться к их россказням.

Но все это чепуха.

Надо УГЛУБЛЯТЬСЯ.

9. Молящийся богомол

Сэнди с жадностью, мощно вдыхая, тянул свой косячок. Мы ехали на старом, потрепанном джипе Доусона в сторону Изумрудного леса. Я был за рулем, наблюдая, как с приближением зеленых холмов, покрытых буйной растительностью, заканчивается темный урбанистический пейзаж сырого, грязного поселка Джамбола парка. В нашем поле зрения оказались две молодые женщины, они стояли на обочине и голосовали: одна – блондинка, чьи медового оттенка волосы целыми прядями выцвели на солнце, была чуть полновата, но очень симпатичная. У другой были темные волнистые волосы, красивые миндалевидные глаза и изящные пухлые губки. Она была великолепна.

– Стой! – крикнул Сэнди, кивая на девушек. Я прибавил газу.

– Это же шлюхи! Гребаные шлюхи! Не хватало нам еще тащить за собой всяких мандовох, чтобы все испортить, – огрызнулся я, подивившись словам, которые выскакивали у меня изо рта.

Что это за хуйня?

– А могли бы легко… – простонал Сэнди.

– Потрахаться еще будет масса возможностей… То есть у нас еще будет возможность насладиться обществом привлекательных девушек после того, как мы покончим с нашими делами, – сказал я. Непонятно почему, эти женщины вызывали у меня отвращение, у меня аж мурашки пошли по коже от этих шлюх. Стоят, блин, голосуют, надо бы их…

Нет.

Здесь я не делаю того, что делал там; я пытаюсь стать лучше, стараюсь поступать правильно, я хочу во всем разобраться.

Сэнди совсем не рад, он разозлился как следует, что я не остановился. Он начинает что-то лепетать в сторону, и его сетования внезапно приобретают более абстрактный, отвлеченный характер.

– Справедливость, – вежливо заметил он, – не относится к тем благам, которыми мы пользуемся постоянно. Да, мы боремся за справедливость, но, похоже, таков жалкий жребий нашего презренного рода – она упорно от нас ускользает.

Я не стал отвечать: совсем недавно мы уже говорили об этом. Добравшись до городка, мы зашли в бар, где по телевизору показывали ужасные кадры – снимали детей, умирающих от голода. Это была какая-то засуха, или война, или еще что-то. Насколько я понял, Сэнди задело это зрелище, потому что он выступил с точно такой же фразой по поводу справедливости.

– Да, Сэнди, – согласился я, – несчастные изголодавшиеся дети – зрелище невыносимое, как ни крути.

– Я на самом деле думал об одном печально известном эпизоде игры рукой на матче между Эирдрии и Данферм-лайн, в полуфинале Кубка Лиги, в Тайнкастле, в 1991 году, когда судья принял весьма спорное решение…

Вот что он сказал тогда. Теперь он говорит то же самое, вешает мне на уши все ту же лапшу. Я тряхнул головой. Зачем он заговорил об этом? Я начинаю терять самообладание, меня уже клинит нехуево.

– Кажется, я уже слышал эту историю, Сэнди…

Я не собирался терпеть подобное от мудилы, который даже не настоящий, а так, мною же созданный персонаж, в котором слегка задействована схема типичного футболиста. Все вокруг не настоящие, но все это существует. Чтобы определить границы реальности, у меня есть только собственное восприятие, которое здесь, при моем бессознательном состоянии, восприятие настолько живое, что заменяет мне все органы чувств.

Сэнди надулся; мы остановились в отдаленной деревушке, чтобы поссать и выпить приготовленного на костре чаю, после чего за руль сел Сэнди. По другую сторону Зеленого холма раскинулся парк Изумрудный лес. Я стал листать МОЛОДЕЖЬ В АЗИИ – книжку, подаренную Доусоном. Беглого взгляда было достаточно, чтобы распознать в этом издании глубоко философский труд, в котором автор пытается найти пути самоизбавления.

Хоть это далеко не легкое чтиво, как раз такая книга мне и нужна; рекомендую всем, кто сталкивался с практическими вопросами выработки собственной линии поведения, на которые неизбежно наткнешься после того, как побалуешь себя философскими размышлениями.