Паучья долина - Уэллс Герберт Джордж - Страница 1

Герберт Джордж Уэллс

Паучья долина [Долина пауков]

Когда три всадника в полдень обогнули излучину потока, перед ними открылась широкая, просторная долина. Прихотливо-извилистый каменистый овраг, вдоль которого они долго преследовали беглецов, перешёл в широкий откос, и все трое одновременно съехали с тропинки и направились к маленькому пригорку, поросшему масличными деревьями; на пригорке они остановились: двое – впереди, и немного сзади их – третий всадник с серебряной наборной уздой.

Несколько мгновений они жадно пронизывали глазами огромное пространство внизу. Пустынное – оно уходило вдаль, только кое-где виднелись купы иссохших терновых кустов, и ещё дальше туманные намёки на какие-то, теперь уже пересохшие овраги уныло прорезывали жёлтую траву. Пурпурные дали сливались с голубоватыми склонами далёких холмов – холмов, быть может, зеленеющих, – а под ними, как будто невидимо поддерживаемые и висящие в лазури, высились горы, со снежными вершинами, которые разрастались всё шире и смелее к северо-западу, по мере того как бока долины сходились. И долина развёртывалась к западу, заканчиваясь где-то под самым небом тёмным пятном, которое говорило, что там уже начинается лес. Но не к востоку или к западу были устремлены взоры всадников; они упорно смотрели вниз, в долину.

Первым нарушил молчание сухощавый человек с шрамом на губе.

– Нигде нет… – произнёс он со вздохом разочарования. – Да что же: ведь у них был в распоряжении целый день.

– Они не подозревают, что мы преследуем их по горячим следам, – сказал маленький человек на белой лошади.

– Но ей-то уж следовало бы это знать, – промолвил предводитель с горечью, как будто говоря с самим собою.

– Они не могут уйти далеко, – у них всего один мул. И весь сегодняшний день у девушки шла кровь из ноги…

Глаза всадника с серебряной уздечкой сверкнули гневом.

– Вы думаете, я этого не заметил? – огрызнулся он.

– Сказать это – всё-таки не лишнее, – прошептал маленький человек про себя.

Сухощавый всадник со шрамом на губе безучастно таращил глаза и говорил:

– Они едва ли успели перейти долину, и, если мы будем ехать…

Он кинул взгляд на белую лошадь и замолчал.

– Чтоб чёрт побрал всех белых лошадей, – произнёс всадник с серебряной уздечкой и повернулся, взглянул на белую лошадь.

Маленький человек, глядя куда-то между меланхолических ушей своей лошади, проговорил:

– Я сделал всё, что мог.

А двое других снова некоторое время пристально смотрели в долину. Сухощавый провёл по губе верхней частью кисти руки.

– Двинемся! – внезапно воскликнул человек с серебряной уздечкой; маленький всадник дёрнул за повод, за ним другие, и мелкая дробь лошадиных копыт посыпалась по примятой траве – кавалькада снова поскакала по следам беглецов.

Они осторожно пробирались вдоль длинного откоса, и наконец, миновав заросли кустов с сухими рогатыми ветками странной формы, попали в долину. Следы тут становились едва приметными: почва была сухая, бесплодная; только и была здесь опалённая мёртвая трава, лежавшая по земле. И всё-таки, прижавшись к шеям лошадей, напряжённо вглядываясь, то и дело останавливаясь, – эти белые всадники не теряли следа беглецов.

Попадались вытоптанные места, погнутые и сломанные былинки жёсткой травы, и опять как будто намёки на след ноги. Однажды предводитель заметил тёмное пятно крови там, где шла девушка-метиска. И при этом он шёпотом назвал её безумной.

Сухощавый всадник держался ближе к предводителю, а маленький, словно во сне, скакал на белой лошади позади. Так они молча ехали гуськом; всадник с серебряной уздечкой указывал путь. Спустя немного времени, маленькому всаднику на белой лошади уже казалось, что во всём мире – полная тишина. Он очнулся от забытья. Если не считать позвякивания копыт и сбруи, то вся огромная долина как будто охраняла эту задумчивую тишину живописной картины.

Перед ним ехали двое, внимательно нагибаясь влево и невозмутимо покачиваясь в такт шагу лошадей. Тени их, как молчаливые, причудливо-заострённые и бесшумные спутники – шли перед ними, а ближе был – его собственный, сухой, скорченный контур. Он посмотрел вокруг. Что это такое? И вспомнил, что ведь здесь, в ущелье, должно быть эхо – и кроме того, непрерывный аккомпонимент увертливых голышей. Но что же ещё? Нет: ни единого дуновения. Огромная безмолвная равнина, однообразная полуденная дрёма. И лазурь – открытая и ясная, если не считать тумана, тёмным покрывалом висевшего в верхней части долины.

Он выпрямился, тряхнул уздечкой, сложил губы, чтобы свистнуть, и у него невольно вырвался вздох. Он повернулся в седле и некоторое время глядел в отверстие узкого горного прохода, покинутого ими. Как голо! Голые откосы с обеих сторон, ни единого признака какого-нибудь животного, или дерева, а человека и подавно. Что за местность! Что за пустыня! И он опять принял свою прежнюю позу.

На мгновение он ощутил радость: изогнутой пурпуно-черной веткой сверкнула змея и исчезла в коричневой траве. Всё-таки в этой адской долине была жизнь! И затем, как будто с целью ещё больше порадовать его, лёгкое дуновение коснулось и его лица, послышался какой-то шёпот, то усиливавшийся, то совсем замиравший, и он заметил, что колючий, чернорогий куст на маленьком холмике чуть шевельнулся: это был первый предвестник ветерка. Лениво смочил он слюною свой палец и поднял вверх.

Затем он резко осадил лошадь, чтобы избегнуть столкновения с сухощавым всадником, который потеряв следы, остановился. И как раз в этот преступный момент он поймал взгляд предводителя, направленный на него.

Тогда он на несколько мгновений заставил себя проявить интерес к преследованию. Но как только двинулись дальше, он снова погрузился в изучение тени своего хозяина, его шляпы и плеча, которые появлялись и исчезали в контурах сухощавого всадника. Так они скакали четыре дня где-то за пределами мира в этих безлюдных и безводных местах, не имея никакой пищи, кроме кусков сушёного мяса под сёдлами, – скакали через скалы и горы, наверное никто, кроме этих беглецов, доселе не бывал, и всё – из-за этого!

Это – была девушка, простой своенравный ребёнок! А между тем города полны людей – девушек, женщин, чтобы исполнять малейшие желания этого человека! Так почему ради каприза страсти вот именно этой единственной? – спросил сам себя маленький всадник, негодуя на весь мир, и облизнул свои сухие губы почерневшим языком. Таков уж был нрав хозяина – вот и всё, что он знал. Всё, значит, из-за того, что они посмели бежать от него…

Теперь он видел длинный ряд высоких перистых камышей, дружно склонявшихся, а затем – шёлковые космы, которые колыхались по ветру. Ветер становился всё сильнее, и, чтобы там ни было, он изгонял из предметов их оцепенелую неподвижность. А это уже было хорошо.

– Алло! – крикнул сухощавый всадник.

Все трое остановились.

– Что? – спросил предводитель. – В чём дело?

– Вот там, – ответил сухощавый, показывая вперёд.

– Что?

– Там что-то движется – сюда, к нам.

Так они говорили, а в это время какое-то жёлтое животное действительно бежало прямо к ним. Это была большая дикая собака, бежавшая против ветра, с высунутым языком, твёрдою поступью и с такой напряжённой решительностью, что, казалось, она не видела всадников, к которым она приближалась. Животное бежало, подняв нос вверх, и было ясно, что бежало оно не потому, что чуяло запах добычи. Когда собака была уже недалеко, маленький всадник нащупал свою саблю.

Да она бешеная, – сказал сухощавый.

– Крикнем! – предложил маленький человек и крикнул.

Собака подбежала, и, когда маленький человек обнажил лезвие, она отпрянула в сторону и, качаясь, пронеслась мимо. Провожая собаку, он сказал: «А пены нет». Всадник с наборной уздечкой взглянул в даль и затем крикнул: «Ну, вперёд! При чём всё это?» – и подхлестнул свою лошадь.

Маленький всадник уже забыл о том, что так и осталась неразгаданной тайна собаки; впрочем, может быть, она убегала просто от ветра. Он теперь погрузился в глубокие размышления о человеческом характере. «Ну, вперёд! – прошептал он про себя. «И почему это одному человеку дано говорить «Вперёд»! – и с такой силой заставлять других исполнять свою волю? Всадник с серебряной уздечкой всю жизнь говорит так. А скажи это я!..», – думал маленький всадник. Но люди удивлялись, когда кто-нибудь не исполнял даже самых диких требований хозяина. Эта девушка всем казалась безумной, почти богохульствующей. Маленький всадник задумался теперь о другом спутнике – этом, сухощавом, со шрамом на губе; он также силён как и их хозяин, и, может быть, смелее его; а между тем, его удел – повиновение и ничего больше, только точное и беспрекословное повиновение…