Непорочная грешница - Бекнел Рексанна - Страница 74

Линни полагала, что это известие порадует отца, но Эдгар де Валькур снова погрузился в свое привычное дремотное состояние. За последние несколько недели он основательно потерял в весе, и темно-синяя туника болталась на нем. И кожа на лице его свисала с шеи и щек толстыми дряблыми складками, возвещавшими близкую старость.

В груди Линни вдруг стал закипать безотчетный гнев.

— Ты что же, не собираешься к ним выйти? Разве не этого жаждала твоя душа? Появился воин, готовый отомстить Экстону де ла Мансе за все те оскорбления, что он нам нанес, — он, правда, так же, как сам Экстон, сторонник и союзник герцога Генри. Вспомни, но это неважно, Экстон убил твоего сына, обесчестил одну твою дочь и собирается жениться на другой. Он пришел сюда, чтобы отобрать у тебя свой дом, который в свое время ты же сам у него и отнял. Что ж, можешь торжествовать, отец. Можешь радостно посмеиваться и потирать руки в ожидании, когда на брусчатку двора прольется его кровь!

Когда на Эдгара пролился поток злых, сдобренных изрядной долей иронии слов из уст дочери, он, казалось, сник и съежился еще больше. Но она продолжала метать в него стрелы своего гнева и красноречия до тех пор, пока он не повернул к ней залитое слезами лицо. Линни сразу же сделалось стыдно. Видно было, что у него нет ни сил, ни возможности себя защитить, а уж кому, как не ей, было знать, что испытывает беспомощный человек, когда его втаптывают в грязь.

Она поднялась и направилась к нему, не зная хорошенько что ей делать, но понимая, что необходимо хоть как-то утешить. Но Эдгар покачал головой и поднял руки, словно запрещая ей к нему приближаться. Потом неровным, прерывающимся голосом он произнес:

— Все так… и должно было быть. — Он мигнул, и по его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза. — Вот если бы моя Элла была рядом…

Элла? По спине у нее пробежал озноб. Отец уже много не упоминал о матери. Услышав, что он назвал ее имя, ни почему-то испугалась.

— Я тоже очень по ней скучаю, папа. — Она смотрела на мокрое от слез лицо и на уродливые меты, которые оставили на нем прожитые годы.

? Она не должна была меня покидать, — прошептал он, жалобно, по-детски, сморщив лицо. — Она бы и не допустила этого, но… господь призвал ее к себе. — Он потряс рукой, будто отказываясь верить в смерть супруги. — велел поступать по справедливости… И поступал. Но…далеко не всегда. — Подбородок у Эдгара болезненно скривился, и по щекам снова заструились слезы. — Я нарушил слишком много божьих заповедей.

Эдгар смотрел мимо дочери на покрытые грубыми фресками стены часовни. Линии проследила за его взглядом и поняла, что он смотрит на изображение Моисея, перед скрижалями, где начертаны божьи заповеди, данные людям. — Я убивал, лгал, грабил своих же соседей… ? Его голос жалобно задрожал и прервался, и Линии по чувствовала, что еще немного — и она сама зальется слезами

— Отец, не время сейчас вспоминать свои грехи и дурные деяния. Ни к чему хорошему это не приведет.

Но Эдгар продолжал созерцать изображение Моисея. Ее же присутствия он, казалось, теперь и не замечал вовсе.

— Я увел жену у соседа, — продолжал он изобличать себя. — Я даже собственной матери не оказывал должного почтения. — Тут он, на удивление, снова вспомнил о дочери и перевел на нее взгляд. — Она хотела, чтобы тебя убили, а я… — Он снова замолчал и склонил голову на тяжко вздымавшуюся грудь.

Линии знала, что бабушка выразила желание убить внучку в самый день ее рождения. Старуха никогда не делала из этого секрета. Но Линии не знала, что же, собственно, спасло ее от смерти.

— За тебя просила Элла, — сказал отец, словно читая ее мысли. — Она молила меня сохранить тебе жизнь, а я… я ни в чем не мог отказать моей Элле. Но это еще не все, — продолжал он, все более воодушевляясь. — Я спас тебя от смерти, но я же тебя и пометил. Я выжег у тебя на ноге знак, а Элла… — Тут он снова замолчал — на этот раз окончательно. Он жег ее огнем? Но…

Тут Линии все стало ясно. Ну конечно — родимое пятно! Значит, это не родимое пятно — а знак, вернее, клеймо, которое ее собственный отец выжег на ее теле!

Крохотный шрам на ноге начал пульсировать от боли словно свидетельствуя: это сделал твой отец, это сделал твои отец…

Линии отпрянула от Эдгара на шаг.

— Это, стало быть, твоих рук дело? Это сделал… ты? — Ее пронзительный, полный обиды голос эхом отдавался под сводами часовни.

— Ну да. Чтобы ублажить свою мать. — Он спрятал лицо в ладонях, плечи его сотрясались от безмолвных рыданий.

«Не столь уж это все и важно», — сказала себе Линии. Не так уж были велики ее страдания в сравнении с теми, что обрушились на нее потом — в период взросления, когда она ощущала постоянную нехватку любви и тепла.

Впрочем, нет, это важно. Он заклеймил раскаленным металлом собственное дитя, которое ни в чем перед ним не провинилось, разве что появилось на свет вторым — в чем тоже, признаться, не было греха.

Первая… вторая… старшая… младшая… Какое, черт возьми, все это могло иметь значение? Да никакого!

Линни скорее всего справилась бы со своим гневом, причем, как это уже часто бывало, — молча. Но в этот момент двери в часовню распахнулись, и звяканье металла о камень возвестило о появлении леди Хэрриет. Линни напряглась и устремила взгляд на старуху, едва сдерживая тяжелое дыхание. Можно было подумать, что она встретилась не с родной бабкой, а со своим смертельным врагом. Что ж, тому были свои причины. Эта женщина ненавидела ее с того момента, как она появилась на свет. Она преследовала Линни всю ее недолгую жизнь, норовила побольнее задеть словом, подвергала жестоким наказаниям — словом, делала все, чтобы превратить ее жизнь в нескончаемую муку.

То, что она велела своему сыну — а ее отцу — заклеймить девочку раскаленным металлом, было еще не худшим из злодейств старой карги. Но именно это преступление вызвало особый гнев Линни и окончательно вывело ее из себя.

Глаза Линни метали молнии, но старуха встретила этот эмоциональный взрыв улыбкой.

— Ты отлично потрудилась, девушка. Скажу откровенно, я не верила в успех, но зато первой готова признать свою ошибку и вознести тебе хвалу. Ты проявила исключительное мужество и сообразительность и обеспечила своей семье возможность одержать победу над врагом.

Снова застучала по полу окованная металлом клюка — старуха пошла ей навстречу.

— Приблизься ко мне. Позволь бабке запечатлеть на твоем челе поцелуй мира и прощения. Ты доказала, что кое-чего стоишь в этом мире, и всякому, кто скажет обратное, я плюну в глаза.

Линии не могла сдвинуться с места. Слова старухи низвергли ее с высот клокотавшего в ней благородного гнева в бездну самого мрачного отчаяния.

Оказывается, она человек стоящий. Не полное ничтожество, о чем ей непрерывно твердили с детства. И бабка готова подтвердить это поцелуем взаимной любви и расположения.

Но, когда леди Хэрриет схватила ее своими костлявыми пальцами за плечи, чтобы совершить этот символический акт, она в ужасе от нее попятилась.

— Нет, — пробормотала Линни, вырываясь из цепких пальцев старухи. — Нет! — повторила она через секунду уже более уверенно.

Она отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в стену с фреской, изображавшей Моисея со скрижалями.

Леди Хэрриет сощурила глаза и сразу же стала походить на ящерицу или на змею. Ее холодный взгляд рептилии приковал Линни к стене.

— Что такое? Какая боль снедает тебя? — удивленно осведомилась она, но уже через секунду на губах ее появилась хитрая усмешка. — Ага! Кажется, я догадываюсь, что тебя тревожит. Любовный пыл этого человека произвел на тебя сильное впечатление. Судя по всему, ты сдавала ему свои позиции не без удовольствия. — Морщинистое лицо старухи раскололось в злорадной улыбке. ? Но ты не волнуйся, девушка, мужчины все одинаковы. Разве не так, Эдгар?

Сэр Эдгар придвинулся поближе к Линни. Казалось, ему хотелось защитить дочь от жестокости своей матери. Леди Хэрриет, однако, мгновенно разгадала его намерения и подавила бунт в зародыше.