Киппс - Уэллс Герберт Джордж - Страница 36

— Вон как! — промолвил Киппс.

— Ничего особенного, — сказала она, — и, конечно, ничего из этого не выйдет. — Она взглянула на письменный столик, на небольшую стопку бумаги. — Но надо же что-то делать… Смотрите, какой у нас тут вид, — неожиданно перевела она разговор и прошла к окну, Киппс стал рядом. — Наши окна выходят прямо на пустырь. Но ведь бывает и хуже. Правда, перед самым окном тележка соседа-носильщика и этот ужасный забор, но все-таки это лучше, чем вечно видеть напротив точную копию твоего дома, правда? Ранней весной здесь славно — кустарник покрывается яркой зеленью… и осенью тоже славно.

— Мне нравится, — сказал Киппс. — Вон та сиренька симпатичная, правда?

— Ребятишки то и дело совершают на нее набеги, — ответила Элен.

— Это уж как водится, — сказал Киппс.

Он оперся на свою палку и с видом знатока выглянул из окна, и в эту минуту она кинула на него быстрый взгляд. Наконец он придумал, о чем заговорить — видно, недаром он читал «Искусство вести беседу».

— А сад у вас есть? — спросил он.

Элен передернула плечами.

— Крохотный, — сказала она и прибавила: — Хотите посмотреть?

— Я люблю копаться в саду, — ответил Киппс, вспомнив, как однажды вырастил на помойке у дяди дешевенькие настурции.

Она с явным облегчением пошла из комнаты.

Через двойную дверь цветного стекла они вышли на маленькую железную веранду и по железным ступенькам спустились в обнесенный стеной игрушечный садик. Здесь еле-еле уместилась клумба и клочок газона величиной с носовой платок; в углу рос единственный кустик неприхотливого пестрого бересклета. Но ранние июньские цветы — крупные белоснежные нарциссы и прелестная желтофиоль — веселили глаз.

— Вот и наш сад, — сказала Элен. — Не велик, правда?

— Мне нравится, — ответил Киппс.

— Совсем маленький, — сказала Элен. — Но такое уж теперь время: все измельчало.

Киппс не понял и заговорил о другом.

— Я, верно, помешал, — сказал он, — вы ведь писали, когда я пришел.

Она обернулась к нему и, стоя спиной к перилам, взялась за них обеими руками.

— Я кончила, — сказала она, — мне сегодня что-то не пишется.

— Вы прямо сами сочиняете? — спросил Киппс.

— Я пытаюсь… тщетно пытаюсь… писать рассказы, — не сразу ответила она и улыбнулась. — Надо же что-то делать. Не знаю, достигну ли я чего-нибудь… во всяком случае на этом поприще. По-моему, это совершенно безнадежно. И, конечно, надо изучать вкусы читателей. Но сейчас брат уехал в Лондон, и у меня вдоволь досуга.

— А я его видал, вашего брата?

— Да, вероятно, видели. Он раза два приходил к нам на занятия. Сейчас он уехал в Лондон сдавать экзамены, чтобы стать адвокатом. После этого, я думаю, перед ним откроются кое-какие возможности. Только, наверно, все равно очень скромные. Но он удачливее меня.

— Так ведь у вас есть эти курсы и еще много всего.

— Да, работа должна бы давать мне удовлетворение. Но не дает. Наверно, я честолюбива. Мы оба такие. Но нам негде расправить крылья. — И она кивком показала на убогий садик в тесных четырех стенах.

— По-моему, вы все можете, лишь бы захотели, — сказал Киппс.

— А между тем мне ничего не удается сделать.

— Вы уже вон сколько сделали.

— Что же именно?

— Так ведь вы прошли это… как его… ну, в университете.

— А, вы хотите сказать — меня приняли в университет!

— Уж, верно, если б меня приняли, я бы так задрал нос — ой-ой! Это уж как пить дать.

— А вы знаете, мистер Киппс, сколько народу поступает в Лондонский университет каждый год?

— Нет, а сколько?

— Около трех тысяч человек.

— Ну и что ж, а сколько не поступает!

Элен вновь улыбнулась, потом не выдержала и засмеялась.

— О, эти не в счет, — сказала она, но тотчас спохватилась, что слова ее могут задеть Киппса, и поспешно продолжала: — Так или иначе, мистер Киппс, но я недовольна своей жизнью. Вы сами знаете, Фолкстон — город приморский, коммерческий, здесь оценивают людей просто и грубо: по их доходам. Ну, а у нас доходы весьма скромные, вот мы и живем на задворках. Нам приходится здесь жить, ведь это наш собственный дом. Еще слава богу, что нам не нужно его сдавать внаем. В общем, нет благоприятных возможностей. Когда они есть, ими, может быть, и не пользуешься. И все-таки…

Киппс был тронут ее доверием и откровенностью.

— Вот то-то и оно, — сказал он.

Он весь подался вперед, опираясь на палку, и сказал проникновенно:

— А я верю, вы сможете все, лишь бы захотели.

Элен только руками развела.

— Уж я знаю, — и Киппс глубокомысленно покивал головой. — Я иногда на вас нарочно смотрел, когда вы нас учили.

Это ее почему-то насмешило, она рассмеялась очень мило и ничуть не обидно, и Киппс воспрянул духом: вот какой он остроумный, как успешно ведет светскую беседу.

— Видимо, вы один из тех немногих, кто в меня верит, мистер Киппс, — сказала она.

— А как же! — поспешно отозвался Киппс.

И тут они увидели миссис Уолшингем. Вот она уже прошла через двойную стеклянную дверь, точно такая же, как тогда в магазине, — настоящая леди, в шляпке и слегка увядшая. Несмотря на все успокоительные заверения Филина, при ее появлении у Киппса упало сердце.

— Нас навестил мистер Киппс, — сказала Элен.

И миссис Уолшингем сказала, что это очень, очень мило с его стороны, и прибавила, что в нынешние времена у них почти никто не бывает, кроме старых друзей. При виде Киппса миссис Уолшингем явно не была неприятно удивлена или шокирована, как тогда в магазине: наверно, она уже слышала, что он теперь джентльмен. Тогда она показалась ему заносчивой и спесивой, но сейчас, едва ощутив ее дружеское рукопожатие, он понял, что глубоко ошибался. Она сказала дочери, что не застала миссис Уэйс дома, и, снова обернувшись к Киппсу, спросила, пил ли он уже чай. Киппс сказал, нет, не пил, и Элен пошла к дому.

— Но послушайте, — сказал Киппс, — не хлопочите вы из-за меня…

Элен исчезла, и он оказался наедине с миссис Уолшингем. В первое мгновение у него захватило дух, и лицо стало чернее тучи.

— Вы ведь ученик Элен, занимались у нее резьбой по дереву? — спросила миссис Уолшингем, спокойно, как ей и подобало, разглядывая гостя.

— Да, — ответил Киппс, — поэтому, значит, я имел удовольствие…

— Она очень увлекалась этими уроками. Она ведь, знаете, такая деятельная, а это какой-то выход для ее энергии.

— По-моему, она учила нас, ну, прямо лучше некуда.

— Да, так все говорят. Мне кажется, за что бы Элен ни взялась, у нее все получится превосходно. Она такая умница. И чем бы ни занялась, она отдается делу всей душой.

Тут миссис Уолшингем с милой бесцеремонностью развязала ленты своей шляпки.

— Она все-все рассказывала мне про свой класс. Она была полна этим. И рассказывала, как вы поранили руку.

— Господи! — выдохнул Киппс. — Да неужто?

— Да-да. И как мужественно вы держались!

(По правде говоря, Элен рассказывала больше о том, каким своеобразным способом Киппс пытался остановить кровь.)

Киппс залился краской.

— Она говорила, вы и виду не подали, что вам больно.

Киппс почувствовал, что ему придется не одну неделю покорпеть над «Искусством вести беседу».

Пока он подыскивал подходящий ответ, вернулась Элен, неся на подносе все, что требуется для чаепития.

— Вам не трудно, мистер Киппс, подвинуть этот столик? — сказала миссис Уолшингем.

Это тоже было совсем по-домашнему. Киппс пристроил в углу шляпу и палку и с грохотом выдвинул железный в ржавчине зеленый столик, а потом вполне непринужденно отправился с Элен за стульями.

Когда он наконец, выпил чай и поставил чашку на стол — от еды он, разумеется, отказался, и дамы, слава богу, не настаивали, — он почувствовал себя на удивление легко и свободно. Вскоре он даже разговорился. Скромно, без затей он говорил о том, как переменилась его жизнь, о своих затруднениях, о планах на будущее. Он раскрыл перед ними всю свою бесхитростную душу. Скоро они почти перестали замечать его неправильную речь и начали понимать то, что уже давно поняла девушка с веснушками: в этом Киппсе есть много хорошего. Он доверился им, ждал их совета, и обеим льстили его явное благоговение и почтительность.