Мой галантный враг - Бекнел Рексанна - Страница 24

Потом он повернул ее к себе другим боком.

— Ты всегда сможешь заменить шнурки, — сказал он спокойно.

— Платье все равно испорчено, — возразила Лиллиана, с трудом шевеля посиневшими губами.

Еще одно ловкое движение его руки — и последний узелок был срезан. Тогда он поднял голову и взглянул ей в лицо.

В тесной хижине, освещаемой лишь пляшущим пламенем очага, он выглядел совсем не так, как раньше. Может быть все дело было в отсутствии его темной туники. В белом подкольчужнике он казался не менее огромным, но почему-то менее устрашающим. А может быть, это было из-за золотых бликов света на его волосах, черных, как вороново крыло. А может быть, все объяснялось одним: просто он, стоя на колене, смотрел на нее снизу вверх, а не сверху вниз как обычно.

Впрочем, какова бы ни была причина, Лиллиана почувствовала в нем перемену. Но и это тоже испугало ее. Она не хотела, чтобы ее чувства к этому человеку хоть ненамного смягчились. Он был ее врагом, и оттого, что он имел права на ее руку, не переставал быть врагом.

Она попробовала отступить назад, но у него были другие планы. Мягким движением он захватил одной рукой почти всю ширину ее юбки. Юбка натянулась вокруг ног Лиллианы так туго, что было невозможно сделать ни единого шага. А между тем его свободная рука отыскала у нее на талии небольшой просвет, — там, где разошлась шнуровка. У Лиллианы прервалось дыхание.

Она взглянула на него, и в глаза ей бросились почему-то его рассеченная бровь, сверкающая чернота волос и аура сдержанной силы, которая была ему так свойственна.

Он рывком подтянул Лиллиану к себе, не спуская с нее внимательного взгляда. Потом его пальцы скользнули в отверстие на боку платья, и Лиллиана вздрогнула от этого легкого, но властного прикосновения.

Его рука была так горяча; она прожигала Лиллиану своей дерзкой лаской и отнимала у нее даже способность шевелиться. И все же она сознавала, что это безумие — вот так стоять и даже не пытаться вырваться. Она потянулась рукой к его запястью, решив отстранить его от себя. Но как только ее тонкие пальцы обхватили его запястье, она поняла, что ничего у нее не получится. Он уберет руки с ее талии только тогда, когда сам того пожелает. Не раньше.

Сердце Лиллианы мучительно билось в груди; как завороженная, она глядела прямо ему в глаза.

Разжав руку, удерживавшую юбку, Корбетт поднялся на ноги. Но он явно не собирался отпускать Лиллиану. Он положил и вторую руку на ее талию и привлек девушку ближе к себе.

— Нет! — задохнулась Лиллиана, крепко упираясь руками ему в грудь.

Тщетно. Он смотрел на нее сверху вниз этими темными проницательными глазами, и она все более отчетливо ощущала тяжелые удары его сердца у себя под ладонями. От него просто какой-то жар исходит, подумала она невольно, и ее снова пробрал озноб.

Тогда он слегка нахмурился, и именно он наконец сделал шаг назад.

— Платье нужно снять сейчас же, — сказал он, решительно выдернув разрезанные шнурки из боков платья, и не успела она опомниться, как он уже поднимал край ее юбки.

— Подождите! — в тревоге вскричала Лиллиана, пытаясь оттолкнуть его руки. — Я сама.

Она вырвала мокрую ткань у него из руки и отступила в самый темный угол комнаты. Там, все время с ужасом ощущая на себе его внимательный взгляд, она высвободилась из наряда, который не согревал и от которого исходил только знобящий холод.

Когда платье превратилось в мокрый ком на полу, она, словно защищаясь, обхватила себя руками. Несмотря на холод, который, казалось, пронизывал ее до костей, она чувствовала, что ее бросило в жар от смущения. Она никогда не стояла перед мужчиной — даже перед отцом — в одной лишь тонкой рубашке. Но этот человек, это бесчувственное животное! Ее гнев снова разгорелся, когда она увидела, как медленно обводит он взглядом ее фигуру. Потом он лениво шагнул к ней, и она уже была не в состоянии сдерживать свое негодование.

— Не подходите ко мне! — прошипела она. — По-вашему вы можете делать что угодно и брать что пожелаете. Вы никогда не получите меня в жены. И никогда не получите Оррик!

Сказать ему такое было безумием. Она поняла это, еще не договорив. Но она слишком много перенесла сегодня и не могла теперь промолчать. Она бросила бы ему в лицо слова и еще более обидные… если бы он не начал смеяться.

Этого оскорбления Лиллиана стерпеть не могла. С криком ярости она схватила деревянную кружку и швырнула в него.

Эта кружка проломила бы ему череп, если бы он во время не поднял руку. Но, по крайней мере, его смех оборвался. Однако ей его взгляд не сулил ничего хорошего.

— Ты, кажется, не понимаешь. Хочешь ты или не хочешь, я завладею Орриком. И тобой.

Он приближался к ней медленными, рассчитанными шагами охотника, и она отступила за стол.

— Ты станешь моей женой уже сегодня днем в часовне Оррик-Касла. — Его глаза снова обежали контуры ее стройной фигуры, почти не скрываемые влажной и прилипающей к телу льняной рубашкой. — Но, пожалуй, я сделаю тебя своей женой сейчас. Тогда тебе неповадно будет предпринимать какие-либо дальнейшие попытки удрать от меня.

Янтарные глаза Лиллианы расширились: она с ужасом наблюдала, как он подходит все ближе и ближе…

— Вы… вы не… — ока спотыкалась на словах. — Если вы возьмете меня силой, отец будет искать мести…

— Нет, не будет, — возразил он уверенно.

Он еще продвинулся вперед, но потом остановился словно решил пересмотреть свои планы. Когда он наконец снова обратился к ней, его тон был обманчиво-спокойным и убедительным.

— Ах, ты не поняла. Я имел в виду только объяснить тебе, чего я буду ожидать от своей жены. — Он жестом указал на очаг. — Приготовь нам какой-нибудь горячий отвар, чтобы согреться.

Лиллиана осторожно скосила на него глаза. Лицо у него было добродушным, поза — расслабленной, и весь его вид не таил в себе никакой угрозы. И все же она понимала, что не стоит слишком полагаться на это впечатление.

Она вгляделась в него повнимательнее, пытаясь прочесть правду в его глазах. Но, каковы бы ни были его мысли, он хорошо их скрывал. Лиллиана колебалась, не зная, что предпринять.

Ее снова пробрал озноб, да и пустой желудок напомнил о себе.

— Мне и самой ужин не повредит, — пробормотала она, бочком отступая к очагу. — Вы можете получить то, чего я не доем.

Она круто отвернулась от него, негодуя на себя даже за столь мизерную уступку.

В простой хижине не приходилось рассчитывать на изобилие съестных припасов, но Лиллиана отыскала мешок сушеных бобов, корзину моркови и корзину лука. Она наложила в котелок всего понемногу и высыпала туда же половину всего запаса соли, который нашелся у пастуха. Она подумала, что надо будет не забыть послать бедняге мерку соли, когда она вернется в замок.

Но мысли об Оррик-Касле заставили ее нахмуриться, и она снова искоса взглянула на своего мучителя. Он откровенно наблюдал за ней и, поймав ее взгляд, усмехнулся. В этой кривой усмешке было что-то такое, что встревожило Лиллиану и заставило ее сердце забиться сильнее.

Вспыхнув от смущения, она с удвоенным усердием принялась за стряпню.

Нагрев воду в другом котелке, она бросила в него горсть сухих цветков липы… и все это время чувствовала, что его взгляд неотступно следует за ней. Когда она наконец сняла с огня этот цветочный чай, он не сделал ни единого движения, чтобы помочь ей. Она нашла две деревянных чаши; наполнив их горячим напитком, поставила его чашу на маленький квадратный стол, а сама отступила подальше.

Лиллиане не хотелось смотреть на того, чьей пленницей она оказалась. И уж конечно ей не хотелось наблюдать, как он смотрит на нее. Но в тесной хижине выбор у нее был невелик. Она решительно устремила взор в очаг, где мягко потрескивали горящие дрова, но, несмотря на все свои благие намерения, снова обернулась.

Корбетт молча прихлебывал чай, но ей было ясно, что его ум не пребывает в праздности. Подчеркнуто-мирная поза не сглаживала зловещего впечатления, которое производило его лицо с рассеченной бровью. Однако Лиллиана заподозрила, что это грозное выражение лица — попросту испытанный прием, а цель — запугать тех, кто противостоит сэру Корбетту. И она твердо пообещала себе, что ее он не запугает.