Курс русской истории (Лекции LXII—LXXXVI) - Ключевский Василий Осипович - Страница 34

Театр

Царь Алексей пытался устроить придворный театр в Москве с помощью выписной иноземной труппы (лекция LIII). Не решаюсь сказать, сколь сильное действие оказала эта попытка на художественный вкус избранного общества, приезд ко двору имевшего. Но в Москве были и свои питомники сценического вкуса, способные служить национальной опорой этому завозному развлечению. Князь Б. Куракин пишет, что у знатных людей его времени дворовые их холопы на святках играли «всякие гистории смешные». В Московской академии ставились мистерии; играли их «государственные младенцы», как прозывались в афишах студенты академии, вызывавшиеся или командированные на роли в этих спектаклях; прозвище объясняется присутствием сыновей московской служилой знати в тогдашнем составе академического студенчества. В тревожные первые годы шведской войны, едва оправившись от Нарвы, Петр хлопотал об устройстве публичного театра в Москве. В 1702 г. выписана была за 5 тысяч ефимков в год, тысяч за 20 рублей на нынешние деньги, странствующая немецкая труппа актеров под управлением некоего Куншта, актера и драматурга; в состав труппы входили и немецкие «студиозусы». На Красной площади построили для публики, для «охотных смотрельщиков», общедоступный театр, «комедиальную хоромину», или «комедиальный анбар», где два раза в неделю давались представления. Переводчики Посольского приказа переводили на русский язык пьесы Кунштова репертуара, в числе которых на московской сцене шли: Сципий Африканский, комедия о Дон-Педре и Дон-Яне (Дон-Жуан), о Баязете и Тамерлане и даже Доктор принужденный Мольера. В пьесы вводился и музыкальный элемент из «поючих действ», т.е. из опер в форме арий, и элемент комический в лице неизбежного Гансвурста, балаганного шута, героя немецкой народной сцены, имя которого московские приказные переводчики передали словами Заячье сало. Верный правилу не просто пользоваться иноземными мастерами, но и водворять в России их мастерства, Петр обязал Куншта обучать русских «комедиантским наукам с добрым радением и со всяким откровением», для чего наряженные в это мастерство подьячие из разных приказов должны были ходить в Немецкую слободу, где жил Куншт.

Школы

Одним из самых сильных впечатлений, вынесенных Петром из первой заграничной поездки, если не сильнейшим, кажется, было чувство удивления: как там много учатся и как споро работают, и работают споро именно потому, что много учатся! Под этим впечатлением у него, по-видимому, складывался план завести в России нечто похожее на университет или политехникум. Вскоре по возвращении в беседе с патриархом он выразил недовольство Московской академией, где мало кто учится и нет надлежащего надзора. Он хотел иметь школу, из которой бы «во всякие потребы люди происходили, в церковную службу и в гражданскую, воинствовати, знати строение и докторское врачевское искусство» и которая избавила бы отцов, желающих обучить своих детей «свободным наукам», от необходимости обращаться для этого к иноземцам. Не по недостатку средств и подготовки широко задуманный план высшего учебного заведения разбился на мелкие элементарные или технические училища. На такие школы Петр и обратил свои народнообразовательные заботы в первые годы XVIII в., еще не успев уяснить себе всех размеров предстоявшей ему преобразовательной работы и только ограничиваясь текущими неотложными делами, военными и финансовыми. Вместе с разрешением свободного выезда «в европейские государства для науки», с открытием публичного театра и изданием первой газеты князь Куракин в своей летописной автобиографии отмечает заведение математических школ и «других наук и артей (ремесл), как шляпы делать, сукна, кожи на лосинную стать, штукатурные фигуры из гипса, архитектурою палаты строить». Но, разумеется, впереди всех народнообразовательных потребностей шли нужды армии и флота. В 1698 г. Петр подговорил в Англии на русскую службу профессора Эбердинского университета Фарварсона, который стал преподавателем в открытой в 1701 г. на Сухаревой башне в Москве навигацкой школе для детей дворян и других чинов людей. Он был основателем математического и навигацкого обучения в России, и о нем позднее писали, что им приготовлены при Петре едва ли не все русские моряки, от высших и до низших. С двумя другими англичанами он вел учение «чиновно», как следует; лишь временами, как доносил заведовавший школой Курбатов, англичане загуляются или долго проспят и вообще не торопятся в своей работе, «остропонятных» учеников, в ученьи забегавших вперед, бранят, дожидались бы отстававших товарищей. Фарварсона перевели потом в морскую академию, открытую в Петербурге в 1715 г. для детей знатного дворянства «вместо посылки за границу». В 1711 г. становится известной инженерная школа в Москве с «надзирателем» подполковником фан Строусом и преподавателем инженером полковником Лямкиным, а в Петербурге возникает артиллерийская школа. Если при этом вспомнить Московскую славяно-греко-латинскую академию с ее богословской программой, рассчитанной на образовательные нужды духовенства, то получим два высших учебных заведения с предполагаемым сословным составом и три специальные по званиям школы, итого получим пять фальшивых представлений. К этим школам не идут ни их официальные звания, ни наши социальные и учебные классификации. Все они были школы разносословные и довольно элементарные, только венчавшие свои программы какими-нибудь специальностями. В Московской навигацкой школе рядом с князьями сидели дети дворовых людей. Учеников набирали отовсюду, как охотников в тогдашние полки, лишь бы укомплектовать заведение. В Московскую инженерную школу навербовали 23 ученика. Петр потребовал довести комплект до 100 и даже до 150 человек, только с условием, чтобы две трети были из дворянских детей. Учебное начальство не смогло исполнить предписания; новый сердитый указ — набрать недостающих 77 учеников из всяких чинов людей, а из царедворцовых детей, из столичного дворянства, за кем не меньше 50 крестьянских дворов, — принудительно. Еще явственнее выступает такой характер тогдашней школы в составе и программе морской академии. В этом по плану преимущественно дворянском и специально-техническом заведении из 252 учеников было только 172 из шляхетства, остальные — разночинцы. В высших классах преподавались большая астрономия, плоская и круглая навигация, а в низших обучались азбукам 25 разночинцев, часословам — 2 из шляхетства и 25 разночинцев, псалтырям — 1 из шляхетства и 10 разночинцев, письму — 8 разночинцев. Школьное обучение обставлено было многочисленными затруднениями. Учить и учиться и тогда уже было тяжело, хотя школа еще не была стеснена уставами и надзором, а занятый войной царь всей душой радел о школе. Недоставало необходимых учебных пособий или они были очень дороги. Казенная типография — Печатный двор в Москве, издававший учебники, в 1711 г. купил у собственного справщика, корректора, иеродиакона Германа понадобившийся «для школьных дел» итальянский лексикон за 17 1/2 рублей на наши деньги. Инженерная школа в 1714 г. потребовала у Печатного двора 30 геометрий и 83 книги синусов. Печатный двор отпустил геометрии по 8 рублей экземпляр на наши деньги, а о синусах отписал, что их у него совсем нет. Нелегко представить себе язык, на каком преподавали выписанные иноземные учителя русским ученикам, едва начинавшим знакомиться с иноземными языками. Ко всему этому надобно прибавить еще педагогические приемы. Директор морской академии, француз барон С.-Илер, человек не сведущий в науках, по отзыву главного начальника академии графа Матвеева, своим обращением с академистами довел одного из них до подачи жалобы самому царю на то, что директор бил его по щекам и палкой при всей школе. В учебном ведомстве создавалась атмосфера, чуждая и даже враждебная науке. Я решаюсь нарушить педагогическое правило не повергать своих слушателей в уныние, знакомя вас с некоторыми чертами инструкции морской академии, утвержденной Петром в 1715 г. Морская гвардия, как называются воспитанники академии, ежедневно ранним утром собирается в зале для молитвы, прося господа бога о потребной милости и о здравии его царского величества и о благополучии его оружия, под наказанием. Затем каждый должен сесть на свое место «без всякой конфузии, не досадя друг другу, под наказанием». Ученики должны слушать, чему их будут учить профессора, и к оным надлежащее почтение иметь, под наказанием. Профессора должны обучать морскую гвардию со всяким прилежанием и лучшим вразумительным образом, под наказанием. Профессора не должны ничего брать со своих учеников «прямым ниже посторонним образом», под опасением возврата взятого вчетверо, а в случае повторения «оного прегрешения — по телесным наказанием». Школа, превращавшая воспитание юношества в дрессировку зверей, могла только отталкивать от себя и помогла выработать среди своих питомцев своеобразную форму противодействия — побег, примитивный, еще не усовершенствованный способ борьбы школяров со своей школой. Школьные побеги вместе с рекрутскими стали хроническими недугами русского народного просвещения и русской государственной обороны. Это школьное дезертирство, тогдашняя форма учебной забастовки, станет для нас вполне понятным явлением, не переставая быть печальным, если к трудно вообразимому языку, на каком преподавали выписные иноземные учителя, к неуклюжим и притом трудно добываемым учебникам, к приемам тогдашней педагогии, вовсе не желавшей нравиться учащимся, прибавим взгляд правительства на школьное ученье не как на нравственную потребность общества, а как на натуральную повинность молодежи, подготовлявшую ее к обязательной службе. Когда школа рассматривалась, как преддверие казармы или канцелярии, то и молодежь приучалась смотреть на школу, как на тюрьму или каторгу, с которой бежать всегда приятно. В 1722 г. Сенат публиковал во всенародное сведение высочайший указ с торжественностью, подобающей разве только манифестам о созыве Государственной думы. Этот указ его величества императора и самодержца всероссийского объявлял всенародно, что из Московской навигацкой школы, зависевшей от Петербургской морской академии, бежало 127 школьников, от чего произошла утрата денежной суммы академической, потому что оные школьники — стипендиаты, «жив многие лета и забрав жалованье, бежали». Указ деликатно приглашал беглецов явиться в школу в указные сроки под угрозой штрафа для шляхетских детей и более чувствительного «наказания» для нижних чинов. К указу приложен был и список беглецов, как персон, заслуживающих внимания всей империи, которая оповещалась, что из шляхетства бежали 33 ученика, и между ними князь А. Вяземский; остальные были дети рейтаров, гвардейских солдат, разночинцев да 12 человек из боярских холопов — так разносословен был состав тогдашней школы.