Возможность острова - Уэльбек Мишель - Страница 43

— Я не то чтобы по-настоящему беспокоюсь, пророк мне доверяет… — продолжал он. — Но наш образ в массмедиа — это просто катастрофа… Нас изображают какими-то придурками, при том что на сегодня ни одной лаборатории в мире не под силу добиться результатов, сопоставимых с нашими… — Он обвёл рукой комнату, как будто все, что в ней находилось — и труды по биохимии на английском языке издательства «Эльзевир», и DVD с данными, выстроившиеся у него над письменным столом, и включённый монитор компьютера, — самим своим присутствием свидетельствовало о серьёзности его исследований. — Я поставил крест на своей научной карьере, придя сюда, — с горечью продолжал он, — мне больше не дают печататься в ведущих журналах…

Общество похоже на слоёное тесто, и учёных я в своих скетчах ни разу не выводил: мне казалось, что это весьма специфический слой, чьи устремления и система ценностей неприменимы к простым смертным, короче, где не найдёшь сюжетов для широкой публики; но я слушал, как слушал всех, по давней привычке шпионить за человечеством: я, конечно, старый шпион, шпион в отставке, но ещё не утратил рефлексов и годился в дело, кажется, я даже сочувственно наклонил голову, приглашая его продолжать, но, так сказать, слушал и не слышал, его слова немедленно улетучивались из моей головы, у меня в мозгу помимо воли срабатывал какой-то фильтр; при этом я сознавал, что Мицкевич — великий человек, возможно, один из величайших людей в истории человечества, скоро он изменит его судьбу на самом глубоком биологическом уровне, с него станется, он располагает всеми необходимыми навыками и процедурами, но меня, наверное, уже не слишком интересовала история человечества, я тоже был усталым и старым, и вот, пока он говорил, всячески подчёркивая, насколько строги его научные эксперименты, насколько тщательную апробацию и проверку проходят его еретические утверждения, во мне вдруг проснулось острое желание, я хотел Эстер, хотел её красивую мягкую вагину, вспоминал быстрые движения её влагалища, смыкающегося на моём члене; я ушёл, сказав, что хочу спать, и, не успев выйти из пещеры Учёного, набрал номер её мобильника, но никто не отзывался, только автоответчик, а дрочить мне не очень хотелось, в моём возрасте сперматозоиды вырабатываются медленнее, удлиняется латентный период, вспышки жизни будут случаться все реже и реже и наконец исчезнут вовсе; конечно, я был за бессмертие, конечно, исследования Мицкевича давали надежду, в самом деле единственную надежду, но это уже не для меня и не для моего поколения, на сей счёт я не питал никаких иллюзий; впрочем, его оптимистические высказывания относительно скорого успеха, скорее всего, были не ложью, а просто вымыслом, необходимым не только для элохимитов, которые финансировали его проект, но в первую очередь для него самого, любой человеческий замысел опирается на надежду завершить его за какой-то разумный срок, вернее, максимум за тот отрезок времени, каким является предполагаемый остаток жизни разработчика проекта; человечеству ещё ни разу не удавалось проникнуться духом команды, растянутой на несколько поколений, хотя в конечном счёте все происходит именно так: работаешь, потом умираешь, а следующие поколения пользуются результатами твоего труда, если, конечно, не сочтут за лучшее уничтожить их; но ни один человек, связанный с разработкой какого-либо проекта, никогда не высказывал такую мысль, они предпочитали это обстоятельство игнорировать, потому что тогда бы им ничего не оставалось, как только прекратить работу, лечь и ждать смерти. Поэтому в моих глазах Учёный, каким бы современным он ни был в интеллектуальном плане, все равно оставался романтиком, его жизнь подчинялась старым иллюзиям, и теперь я задавался вопросом, чем может заниматься Эстер, не смыкается ли её маленькая мягкая вагина на чьём-то чужом члене, и во мне уже поднималось серьёзное желание оторвать у себя парочку органов, но, к счастью, у меня был с собой десяток упаковок рогипнола — запасся я основательно, — и я проспал пятнадцать с лишним часов.

Когда я открыл глаза, солнце уже клонилось к горизонту, и у меня сразу возникло ощущение, что происходит что-то странное. Собиралась гроза, но я знал, что она не разразится, здесь никогда не бывает гроз, ежегодное количество осадков на острове приближается к нулю. Палаточный городок секты был залит слабым жёлтым светом; полог некоторых палаток колебался на ветру, но лагерь совершенно обезлюдел, на его дорожках никого не было. Всякая человеческая деятельность прекратилась, и вокруг стояла полная тишина. Спускаясь с холма, я миновал гроты Венсана, Учёного и Копа, по-прежнему не повстречав ни единого человека. В резиденции пророка дверь была распахнута настежь, впервые с моего приезда на входе не стояла охрана. Попав в первую залу, я невольно старался ступать потише. В коридоре, ведущем в личные покои пророка, мне послышался глухой звук голосов, шум передвигаемой мебели и что-то похожее на рыдание.

В большой зале, где пророк принимал меня в день приезда, горели все лампы, но и здесь не было ни души. Я обошёл залу, толкнул дверь, ведущую в кабинет, потом вернулся. Справа, возле бассейна, была открыта дверь в коридор; мне показалось, что голоса доносятся оттуда. Я осторожно двинулся вперёд и, дойдя до угла ещё одного коридора, наткнулся на Жерара; он стоял в дверном проёме комнаты пророка. Юморист пребывал в весьма плачевном состоянии: его лицо, ещё бледнее обычного, изборождённое глубокими морщинами, выглядело так, словно он не спал всю ночь.

— Случилось… случилось… — бормотал он слабым, дрожащим голосом, почти неслышно. — Случилась ужасная вещь… — в конце концов проговорил он.

Возникший рядом Коп решительно подступил ко мне вплотную, меряя меня свирепым взглядом. Юморист издал какое-то жалкое блеяние.

— Ладно, все равно один черт, пусть входит… — в конце концов произнёс Коп.

Комнату пророка почти целиком занимала огромная круглая кровать, не меньше трех метров в диаметре, покрытая розовым атласом; тут и там было разбросано несколько розовых атласных пуфиков, три стены занимали зеркала, а четвёртую — огромная застеклённая витрина, выходившая на каменистую равнину, за которой виднелись первые вулканы; в закатном зареве они выглядели несколько угрожающе. Стекло было разбито вдребезги, а посреди кровати лежал обнажённый труп пророка с перерезанным горлом. Он потерял огромное количество крови, сонная артерия была перерезана напрочь. Учёный нервно шагал по комнате из угла в угол. Венсан сидел на пуфе с отсутствующим видом и при моем приближении едва приподнял голову. В дальнем углу в полной прострации сидела девушка с длинными чёрными волосами и в белой ночной рубашке, измазанной кровью; я узнал Франческу.

— Это итальянец, — сухо произнёс Коп.

Я впервые в жизни видел труп и не могу сказать, чтобы это зрелище сильно меня впечатлило; больше того, оно меня не сильно удивило. Позавчера вечером, за ужином, когда пророк остановил выбор на итальянке и я увидел, с каким лицом её спутник привстал со стула, мне на какой-то миг почудилось, что на сей раз пророк зашёл слишком далеко, что ему это не сойдёт с рук, как обычно; но потом Джанпаоло, судя по виду, сдался, и я сказал себе, что его сломают точно так же, как остальных; я определённо ошибся. Я с любопытством подошёл к застеклённой стене: склон был очень крутой, почти отвесный; конечно, кое-где виднелись отдельные выступы, да и скала была крепкая, совершенно нерастрескавшаяся и без осыпей, и всё же подъем он совершил впечатляющий.

— Да… — мрачно прокомментировал подошедший Коп, — видно, сильно у него накипело…

И вновь стал вышагивать взад-вперёд по комнате, стараясь держаться подальше от Учёного, ходившего по другую сторону кровати. Юморист так и торчал у двери с совершенно ошалелым видом, на грани паники, машинально сжимая и разжимая руки. И тут до меня впервые дошло, что, несмотря на все гедонистические и либертинские лозунги, провозглашаемые сектой, никто из приближённых пророка не жил сексуальной жизнью: в случае с Юмористом и Учёным это было очевидно — у первого отсутствовала потенция, у второго мотивация. Что касается Копа, то он был женат на своей ровеснице, женщине сильно за пятьдесят, иными словами, вряд ли у них каждый день случалось исступление чувств; но он не использовал своё высокое положение в организации, чтобы соблазнять юных адепток. К ещё большему своему удивлению, я понял, что и сами члены секты склонялись в лучшем случае к моногамии, а то и к «зерогамии» — за исключением юных красивых девушек, которых пророк иногда приглашал провести ночь в его личных покоях. Короче, в рамках собственной секты пророк вёл себя как вожак, доминирующий самец и сумел подавить в своих соратниках всякое мужское начало: они не только не жили сексуальной жизнью, но даже и не пытались как-то её устроить, запретили себе близко подходить к самкам, прониклись идеей, что сексуальность — это прерогатива пророка. Только тут мне стало ясно, почему в своих лекциях он так превозносил женские достоинства и так безжалостно громил мачизм: его задачей было просто-напросто кастрировать слушателей. В самом деле, у большинства обезьяньих самцов, подчинившихся вожаку, выработка тестостерона снижается и в конце концов прекращается совсем.