Кузница души - Уэйс Маргарет - Страница 7

— Отцу все равно, — сказал Рейстлин. — Думаю, это будет облегчением для него. Он боится, что я закончу так же, как и мать. — Бледные щеки ребенка неожиданно вспыхнули алым.

— Если только это не стоит много денег. Тогда я не смогу ходить в школу.

— Что до денег, — Антимодес уже все решил с этим, — мы, волшебники, заботимся о подобных нам.

Мальчик не совсем понял этого.

— Это не должно быть милостыней, — сказал Рейстлин, — отец бы не принял такого.

— Это не милостыня, — резко сказал Антимодес. — У нас установлены стипендии для нуждающихся учеников. Мы помогаем выплачивать стоимость их обучения и другие затраты. Могу я поговорить с твоим отцом сегодня вечером? Я бы объяснил ему все это.

— Да, он должен быть дома сегодня. Он почти закончил работу. Я приведу его сюда. В сумерках будет трудно найти наш дом, — извиняющимся тоном сказал Рейстлин.

«Конечно, трудно», — мысленно сказал Антимодес, и его сердце защемило от жалости. Невзрачный, несчастливый, неряшливо содержащийся одинокий дом. Он прячется в тени и хранит свою грустную тайну.

Ребенок был таким хрупким, таким слабым. Хороший порыв ветра сбил бы его с ног. Магия может стать щитом, который защитит этого болезненного человечка, станет посохом, на который он сможет опереться будучи слабым или уставшим. Или же магия может стать чудовищем, которое высосет жизнь из хрупкого тела, оставляя сухую безжизненную оболочку. Антимодес вполне мог сейчас направлять мальчика на дорогу, которая приведет его к ранней смерти.

— Почему вы на меня так смотрите? — удивленно спросил мальчик.

Антимодес подал Рейстлину знак встать со своего места и подойти прямо к нему. Антимодес взял руки мальчика в свои. Малыш попытался уклониться и вывернуться.

Он не любит, когда его трогают, понял Антимодес, но продолжал держать мальчика. Он хотел подчеркнуть значимость своих слов своей плотью, мускулами, костями. Он хотел, чтобы мальчик не только услышал, но и почувствовал их.

— Слушай меня, Рейстлин, — сказал Антимодес, и мальчик успокоился и встал спокойно. Он осознал, что этот разговор был не беседой взрослого с ребенком, но беседой равного с равным. — Магия не решит твоих проблем — она только прибавит к ним множество других. Магия не заставит людей полюбить тебя — она увеличит их недоверие. Магия не облегчит твою боль — она будет извиваться и гореть внутри тебя, так что однажды ты подумаешь, что даже смерть была бы приятней.

Антимодес сделал паузу, все еще крепко держа руки ребенка, сухие и горячие, как будто у него был жар. Архимаг мысленно подбирал способ объяснить этому маленькому мальчику то, что он хотел сказать, так, чтобы тот понял. Отдаленный звонкий стук из кузнечной мастерской, доносящийся с улицы снизу, помог подобрать сравнение.

— Душа мага закаляется в кузнице волшебства, — сказал Антимодес. — Ты добровольно соглашаешься идти в огонь. Пламя может уничтожить тебя. Но если ты выживешь, каждый удар молота будет придавать форму твоему существу. Каждая капля воды, выбитая из тебя, закалит и затвердит твой дух. Ты понимаешь?

— Я понимаю, — сказал мальчик.

— У тебя есть какие–то вопросы ко мне, Рейстлин? — спросил Антимодес, усиливая хватку. — Хоть один вопрос?

Мальчик колебался, размышляя. Ему не хотелось говорить. Он думал, как сформулировать свои опасения.

— Мой отец говорит, что перед тем, как магам разрешают применять свое волшебство, их приводят в ужасное темное место, где они должны сразиться со страшными чудовищами. Отец говорит, что иногда маги умирают в этом месте. Это правда?

— Башня, вообще–то, довольно приятное место, когда привыкнешь к ней, — сказал Антимодес. Он остановился, осторожно подбирая слова. Он не хотел лгать ребенку, но некоторые вещи были не подвластны пониманию даже этого не по годам развитого шестилетки. — Когда маг становится старше, гораздо старше, чем ты сейчас, Рейстлин, он идет в Башню Высшего Волшебства и там проходит испытание. И — да, иногда маг погибает. Сила, которой владеет маг, очень велика. И те, кто не способен контролировать ее или посвятить ей свои жизни, не приветствуются в нашем Ордене.

Мальчик выглядел очень серьезным и мрачным, его глаза были расширены. Антимодес слегка сжал его ладони и улыбнулся ему:

— Но это будет долгое, долгое время спустя, Рейстлин. Очень долгое время. Я не хочу пугать тебя. Я только хочу, чтобы ты знал, что тебе предстоит.

— Да, сэр, — прошептал Рейстлин. — Я понимаю.

Антимодес отпустил руки мальчика. Рейстлин невольно отступил назад, и, наверняка бессознательно, спрятал руки за спиной.

— А теперь, Рейстлин, — сказал Антимодес, — у меня есть вопрос к тебе. Почему ты хочешь стать магом?

Голубые глаза Рейстлина загорелись:

— Мне нравится ощущать магию внутри себя. И, — он оглянулся на Отика, хлопотавшего за стойкой, — и когда–нибудь настанет время, когда толстые трактирщики будут кланяться мне.

Ошарашенный Антимодес уставился на ребенка, чтобы понять, шутит ли он.

Рейстлин не шутил.

Рука бога на плече Антимодеса неожиданно дрогнула.

4

Месяц спустя Антимодес был тепло принят в элегантных покоях Пар–Салиана, мага Белых Одежд, главы Конклава Магов.

Эти двое магов очень отличались друг от друга, и скорее всего не стали бы друзьями при других, обычных, обстоятельствах. Оба были примерно одного возраста, около пятидесяти лет. Все же Антимодес был светским человеком, а Пар–Салиан — книжником. Антимодес любил путешествовать, обладал деловой хваткой, никогда не пренебрегал хорошим пивом, красивыми женщинами или уютными трактирами. Он был любопытен и дотошен, щепетилен и в стиле одежды, и в своих привычках.

Пар–Салиан был ученым, чьи познания в магическом искусстве наверняка были обширнее, чем у любого другого мага, жившего на Кринне в то время. Он ненавидел путешествия, не интересовался другими людьми и был известен любовью к одной единственной женщине — связь, о которой он жалел и по сей день. Он не особенно заботился о своем внешнем виде или физическом удобстве. Погружаясь с головой в свою работу, он часто забывал явиться к обеду.

Ответственность за то, чтобы мастер хоть иногда принимал пищу, лежала на нескольких магах–учениках, и они выполняли эту почетную миссию, исподтишка подсовывая ломоть хлеба под руку мастера, пока он читал. Тогда он рассеянно принимался жевать хлеб. Ученики часто шутили между собой, что они могли бы с тем же успехом класть кусок мыла вместо хлеба, и Пар–Салиан не заметил бы разницы. Тем не менее никто не отваживался на такой эксперимент.

В тот вечер Пар–Салиан принимал своего старого друга, оставив книги, хотя и не без сожаления. Антимодес принес ему в дар несколько свитков пергамента, относящихся к черной магии, которые он случайно приобрел во время странствий. Одна из их сестер Черных Одежд, злая волшебница, была убита толпой осатаневших горожан. Антимодес прибыл слишком поздно, чтобы спасти волшебницу, что он непременно попытался бы сделать, пусть и без особого рвения — все чародеи были связаны между собой своей магией, независимо от того, какому богу или богине они служили.

Зато он уговорил суеверных горожан позволить ему вынести личные вещи волшебницы из ее дома перед тем, как они подожгли его. Антимодес принес свитки своему другу, Пар–Салиану, оставив себе только амулет для вызова мертвых. Он не мог и не стал бы использовать амулет — мертвые были дурно пахнущими, отвратительными существами, как он считал. Но он намеревался обменять его на что–нибудь у своих братьев–магов Черных Одежд.

Несмотря на то, что Пар–Салиан носил Белые одежды и был полностью предан богу Солинари, он был способен читать и понимать записи темной колдуньи, хотя и не без неприятных ощущений. Он был одним из немногих когда–либо живших магов, кто имел власть пересекать границы. Он бы никогда не использовал эту власть, но он мог записать заклинания, компоненты для них, продолжительность их действия и любую другую интересную информацию, на которую он натыкался. Сами свитки были бы переданы в библиотеку после необходимой оценки.